— Почему ты так думаешь?
— Не знаю, я бы так и делала, живя тут.
— Танцевала?
— Ну… нарожала бы детишек, и они бы танцевали. А я сидела бы в углу, пила кофе и ворчала, что заслужила тишины и нечего тут танцевать.
— А играл бы кто? Тоже дети?
— Да, пусть делом занимаются. Ну или муж, хотя… Кто мне будет варить кофе? Нет, муж тоже пусть сидит и ворчит. Вот тут. — Она тычет пальцем в два кресла, которые тоже пали жертвами актинидии.
— Ладно, договорились, так и будет, а теперь спать!
Фандер не ждет колкостей по поводу их совместного выдуманного будущего и тянет Нимею из музыкальной гостиной.
— Следующая дверь вряд ли спальня, кто станет спать возле комнаты со скрипкой? Только полные психи. Пошли лучше в самый конец! — Нимея уверенно обгоняет Фандера, на всякий случай толкая наугад двери. — О, а вот и опочивальня, скорее.
— Э-э… вместе? — Фандер замирает, Нимея поворачивается к нему:
— Я одна тут спать не стану, не мечтай. Если придет кто-то, хочу держать под рукой своего лесного говоруна, а это у нас ты. И фонарик у нас всего один, так что бегать по дому в поисках друг друга будет несколько проблематично. Не парься, принцесса, я не трону тебя, не запятнаю твою честь, не отниму невинность. — Она мило улыбается и хлопает Фандера по щеке.
Он от прикосновения дергается, и это можно принять за жест отвращения, но, кажется, Нимея интерпретирует его иначе. А может, так только кажется. А может, она давно не видит в нем мальчишку, который морщится от вида иных.
Они входят в спальню и быстро оглядываются. Окна целы, все не так уж и плохо. По центру огромная кровать, накрытая атласным покрывалом. Старинные ковры затоптаны, и рисунка не разобрать, у стены туалетный столик с пуфиком, и в почерневшем зеркале отражается украшенное резным деревянным щитом изголовье кровати. По центру стоит сундук, и, открыв его, Фандер находит пару шерстяных и даже неплохо сохранившихся пледов. Какой бы магией ни обладал сундук, он отлично выполнил свою работу, однако, увы, никто не позаботился положить туда пару булочек и термос с чаем, о чем с унылым видом сообщает Нимея.
— Тут так серо, — морщится она. — Интересно, какого цвета были стены?
Сейчас они почти черные, с еле заметными следами цветочного рисунка, а шторы оторваны и лежат под окном неопрятной пыльной кучей. Фандер быстро перетрясает одеяла на кровати, не обнаруживает ни одного таракана и застилает обратно, чтобы лечь поверх вороха покрывал и укрыться найденными в сундуке колючими пледами.
— Мечтаю поспать на том, что не пахнет старьем и пылью, — стонет Нимея, падая рядом с Фандером на широкую кровать. — О-о-о, как я, оказывается, устала.
— Это сложно? Бегать волчицей?
— Ну-у… это прикольно, но я все равно устаю. Не могу не уставать. И пока я обращена, не так чувствую усталость, как после. Я думала, что кони двину, когда мы добежали, было тяжело, еле отдышалась. Но вообще… терпимо. Ноги гудят.
Фандер мог бы, пожалуй, предложить в шутку массаж или безо всяких шуток сходить на поиски теплой воды, чтобы можно было умыться, но не двигается с места. Боится спугнуть хрупкий мир. Они снова погружаются в напряженное молчание, ни на что не похожее. Так не распространяются о беде и страхе. И все между ними кажется слишком мирно.
— Не хочу ругаться, давай завтра? — Кажется, Нимея тоже чувствует это.
— Хорошо. Давай поругаемся завтра, — кивает Фандер, а потом, набравшись смелости, сжимает пальцы Нимеи.
— Не делай так больше. — Она высвобождает руку и переворачивается на бок. — Мы не друзья. И если ты думаешь, что мы сближаемся, то это не так. Мы один раз поцеловались, и пару раз ты меня обнял, но это ничего не значит. Это просто необходимость.
13. Личные границы
Нимея Нока
Она просыпается посреди ночи оттого, что рядом происходит какая-то суета, и резко садится в кровати, приготовившись к прыжку в случае опасности. Но в комнате ничего не происходит, лишь слышны еле различимые хрипы совсем рядом. Хардин. Он не то чтобы мечется по кровати, но дышит странно, сдавленно, будто от сильного приступа боли, и первое, о чем думает Нимея, — его полученные накануне раны.
Нока тут же хватается за края его футболки и тянет вверх, ощупывает ребра, будто что-то в этом понимает, но открывшихся ран не видит. Снять брюки сложнее, поэтому на всякий случай просто давит через них на место пореза, проверяя, завопит ли, или проснется от боли — ничего. Она бегло осматривает лицо, снова щупает ребра.
— Да чтоб тебя, чертов Хардин. Ну что с тобой? — Нимея шипит, забирается на него сверху и дает пощечину, чтобы разбудить.
Он открывает глаза, мгновенно садится в кровати и оказывается с Нимеей нос к носу. Ловит ее руки, крепко сжимает, видимо, чтобы предотвратить очередной удар.
— Ты какого черта творишь?! — Хардин удивлен и растерян.
— У меня к тебе тот же вопрос! Что ты тут устроил?
— Я? Это ты сидишь на мне верхом и распускаешь руки. Опять твои фанта…
— Я думала, тебе больно.
— Мне просто снился сон. — Фандер говорит уже тише и спокойнее, но дышит так же тяжело, будто легкие с трудом раскрываются, впуская воздух через преграду.
— Неужели мучают кошмары? — язвит Нимея. — Не переживай, это хороший симптом. Совесть просыпается.
Хардин вскидывает голову и смотрит Нимее в глаза спокойно и смиренно, будто предлагает ударить еще, да побольнее.
— Интересно, что тебе снится? Как ты громил магазин родителей Лю? Или как взорвал дом, в котором была моя мать? А может, тебе снятся разрушенные улицы Небиолло после налета на рынок? Тогда сотня иных осталась без средств к существованию, а Сопротивление без еды на целый месяц. Вы же выиграли себе всего пару дней господства. Что еще? Хм… Перебои с отоплением и крики мерзнущих детей? О, помнишь, как легион мукатов вдруг пророс прямо посреди центральной площади и к чертям разрушил систему водоснабжения? Это было умно, мы оценили.
Нимея не может все припомнить, что-то она видела лично, о чем-то ходили лишь слухи. Что-то переврали, а о чем-то сообщали люди проверенные, но факт оставался фактом, у Ордена не осталось ничего: ни армии, ни сильных магов. Он мог только подло нападать со спины.
Лидеров Сопротивления убили спящими в собственных постелях; кто это сделал — неизвестно, но Нимея автоматически считала причастными абсолютно всех членов Ордена, включая Фандера. Позже за эти убийства судили его отца, без доказательств и разбирательства.
Орден вовсю пользовался блокираторами и пачками засаживал в тюрьму товарищей Нимеи, она не раз видела это своими глазами. Фандер был там, когда сестры Ува, ее соседки по общежитию, оказались в камере за то, что искали на разрушенном рынке своих родителей. Приговор был таким абсурдным, что даже не было смысла выслушивать его до конца. Просто очередная бессмыслица.
Все это перемешалось в кашу, но Нимея помнит жгучую ненависть ко всем, кто поддерживал Орден и в знак принадлежности к нему ходил по улицам в черных глухих пальто с кучей амулетов на шеях. Сопротивление, напротив, выбирало яркие плащи, иногда его сторонники просто натягивали дождевики на теплые куртки, только бы выделиться и показать, что стоят на светлой стороне.
— Мне снится, как Брайт Масон сходит с ума и убивает моего брата, — тихо перебивает Фандер, но даже такого слабого голоса хватает, чтобы Нимея замолчала и прислушалась.
Она и сама не знает, почему так зла прямо сейчас. Она абсолютно точно не хочет знать, что человеческие переживания Хардину не чужды. Ей всегда казалось, что у него нет совести. Разве таким людям могут сниться кошмары? Они же отражение страхов и стыда — настоящих человеческих эмоций. Ей приятно думать, что Хардин — безразличное ей существо, пятно на ее жизни. Человек, данный ей на время, с которым она уже что-то пережила, но он непременно сотрется из памяти, потому что ничего не значит.
— Тогда она чуть не грохнула целую толпу, — продолжает Фандер. Он медленно то сжимает, то разжимает ее руки. Нимее это напоминает ритм его дыхания или биения сердца, который она может почувствовать на своей шкуре.
— Брайт никогда бы тако…
— Брось. — Он не отпускает Нимею, но хватка становится мягче, и она может в любой момент отстраниться, но продолжает сидеть с ним нос к носу. — Даже Энг тогда испугался. Она могла бы, действительно…
— Вы ее довели!
— Неважно. — Хардин мягко качает головой, словно терпеливо убеждает ребенка в простых истинах. — Ты снова наступаешь на собственный хвост, Нимея. Зло никогда не уничтожит зло, и нельзя оправдать агрессию доброго человека тем, что его спровоцировали. Я понял это. Теперь твой черед принять этот факт.
Нимея не понимает и злится, ей не нравится думать, что она глупее Хардина, что он что-то там познал, просветлился, в отличие от нее.
— Что? Вспоминаешь, как она швырнула тебя об землю? Испугался?
— Я сам к ней вышел. — Он спокоен, Нимея — на взводе. Они удивительным образом друг друга уравновешивают.
— Чтобы напасть!
— Нет. Чтобы она напала на меня.
— Какого черта ты несешь? Да ты…
— Да что? Что я мог сделать? Даже будучи сильным магом земли, я оставался слаб перед сиреной, тебе ли не знать. Ты бы смогла противостоять ей?
— Нет, но я…
— Ты фольетинка, вы считаетесь сильной и древней расой. Ты бы смогла противостоять сирене?
— Нет, я всего лишь волчица!
— А я всего лишь человек. Помнишь, однажды на Брайт напали девочки-траминерки. Сколько их было: трое, четверо? И, чтобы ее побороть, они заблокировали магию сирены браслетами и держали ее всем скопом? Хочешь сказать, я настолько самоуверенный, что решил ради забавы вступить в схватку с разъяренной сиреной один на один? Без браслетов и оружия? У меня тогда не было ни одного амулета, щита… Это глупо.
Нимее тоже теперь кажется, что ее предположения бессмысленны. Она вообще никогда не вспоминала тот случай, он стерся из памяти быстрее, чем она покинула академию, потому что после с ней происходили события и похуже. Единственное, что ее всегда смущало в этой истории, — Фандер. Ведь даже после того, как Брайт его размазала, он помог ей бежать, позволил украсть их семейную яхту, на которой Рейв и Брайт покинули Траминер. Это вызвало у всех вопросы, но как-то быстро забылось. Душа Фандера казалась Нимее абсолютно черной, и один добрый поступок ничего не менял в ее глазах. Этот луч света не превратил ночь в серый предрассветный час.