— Значит, сделать меня младенцем побоялся?
— Побоялся. Но не было выбора. — Ему, кажется, совсем не смешно, в то время как Нимея испытывает такое облегчение, что готова хохотать по любому поводу. — Я все-таки проделал кое-что с тобой, ну… чтобы раны быстрее залечить. Они слишком глубокие для мазей, даже Рейв бы ничем не помог, так что я немного… ускорял процесс, но был очень осторожен. В общем… Ты выжила. Я обрабатывал раны, потом заставлял время течь чуть быстрее для тебя, и лекарства моментально начинали действовать. Этим легко увлечься, я тебе скажу. Постарела ты не больше чем на неделю, но все равно это заняло не пару часов, а целые сутки, мне жаль. Поднимался жар, но ты справилась. Все в норме. — Он выглядит на самом деле усталым, и черные глаза это только подчеркивают. — Не представляю, что происходит с мамой, если она постоянно выделывает такое с Энгом. Отматывать время вперед легко, а вот назад — невероятно трудно.
— Тебе бы поспать.
— Позже. Вся ночь впереди, а я, если честно, даже еще не ел. И нужно впустить твою долбанутую подругу, она там с ума сходит.
— Сама войду, не утруждайся.
Брайт Масон влетает в комнату, хлопнув дверью о стену, и вопросительно вздергивает одну бровь.
— Ты сейчас будешь объясняться, Нимея Нока. Хардин — свободен!
15. Старая волчица
Нимея Нока
Это было три с половиной года назад. Нимея Нока, юная волчица, пришла на первый курс Академии Весны. Ее поселили в комнату с девочками из разных стран. Дорнийкой Брайт Масон — сиреной с розовыми глазами и самым настоящим изгоем, жизнь которой оказалась адом. Лю Пьюран — хорошенькой экимкой, всю жизнь прожившей в Траминере. Сестрами Ува, Мелоной и Овадой, илунженками, которые переехали в Траминер совсем недавно и были достаточно обычными, чтобы никто их не замечал. Лю была слишком активной, вдобавок старостой и умницей. Сестры — слишком восторженными и шумными. А вот Нимея и Брайт успели подружиться за пару месяцев, в течение которых длилась их прерванная революцией учеба.
Брайт Масон была одинокой, обозленной и, пожалуй, ранимой. Она скучала по своему отцу и ненавидела весь мир. Нимее она напоминала тех творческих хмурых подростков, что таскаются всюду с блокнотами и драматично выражаются. Но они подружились. И их симпатия друг к другу была искренней, хоть и самую каплю вынужденной. Не будь они соседками по комнате, может быть, никогда даже и не заговорили бы друг с другом.
Прошло три года — и как же все изменилось. Некогда совершенно беззаботная и на все плюющая свысока Нимея стала израненной, уставшей. А загнанная когда-то в угол Брайт теперь светится от счастья. Они абсолютные противоположности, отражение самой природы, держащей все в балансе.
Нимее остро необходимо стать хоть на секунду прежней, но присутствие Брайт этому мешает. Раньше сирена старалась быть незаметной, отрешенной от всего происходящего в мире и слишком сильно хотела исчезнуть из Траминера, она тосковала, мечтала летать и хотела к морю. И казалось, это все, что занимало ее мысли. Желание быть как можно дальше от любого места, где бы она ни находилась. Сейчас же она, наоборот, занимает своей энергетикой половину комнаты, будто раз в пять увеличилась в размерах, что чудовищно давит. Странное и неприятное наблюдение ввергает Нимею в еще большее уныние. Ей хочется, чтобы вернулся Фандер и дал спокойно подышать.
— Ты как? — вздыхает Брайт.
Она всегда была чертовски красивой и еще больше похорошела, живя на родине, в спокойствии. После развала Ордена Рейв и Брайт выбрали не борьбу, а тишину и получили ее сполна. Теперь Масон кажется домашней, милой и влюбленной. Нимея могла бы позавидовать, но не выходит, потому что тихая семейная гавань явно не ее вариант. Она бы так жить не смогла и рядом с собой такого человека, как Рейв Хейз, не видит.
— Не знаю… Ну чувствую себя сносно, вроде даже ничего не болит, — ответила Нимея.
— Это все было ужасно. Я так зла на чертова Хардина. Представь, мы сидим ужинаем, и тут появляется он. С твоим телом на руках. Ты вся в крови, с этими ужасными порезами, тот еще видок. И Хардин выглядел так, будто тоже сейчас скончается, — знаешь ли, он немало тебя протащил. Мы думали, сейчас уложим тебя и будем лечить, а он на нас набросился! Я серьезно. Твой Хардин — чертов псих, сказал, что лечить будет сам. И попросил отправить дяде Самуэлю письмо, что на границе с нашей стороны нет поста и поэтому там болтается кучка бандитов. В общем… — Брайт выдыхает, роняет руки на колени и ждет пару секунд, прежде чем продолжить: — Ты очень плохо выглядела. Совсем. Я в какой-то момент решила, что ты умрешь. Какого черта вы тащились неделю вместо того, чтобы сесть на лайнер и добраться за двое суток? Рейв тут уже давно, и Якоб приехал вчера.
— Границы. У нас поддельные документы. Ну… у Фандера. Он же технически мертв. Я сделала ему липовые документы, которые бы мигом обнаружили в приличном городе, так что мы ехали окраинами, где в документы не проверяют. Билет с его поддельными бумажками нам бы не продали точно, а знакомых, которые бы нас прикрыли, у меня в Траминере нет.
Брайт кивает и задумывается. Мысль то загорается, то гаснет в ее розовых глазах. Радужка кажется живой и способной затянуть в себя мягким манящим светом. Масон — существо, которое не встретишь в любом городе на улице. Она редкость, девушка действительно уникальная, и даже спустя три года Нимея рассматривает подругу с опасливым восхищением.
— Энг протянет?
— Должен. Мы с Омалой все рассчитали. У меня изначально было дней десять, пожалуй. В идеале бы справиться за восемь. Если завтра будем в Имбарге, это будет седьмой день, и один, чтобы я вернулась морем в Траминер.
— Рейв видел, как Фандер лечил тебя. Сказал, это было впечатляюще. Хардин по секунде отматывал время вперед, пока Рейв наносил лекарства… Как давно у него проснулись силы? Он же был в тюрьме и…
— Вчера. Пока я была в отключке, — перебивает Нимея, когда чувствует, что не хватает сил дослушать подругу.
— Вау…
Брайт замолкает. Неловко смотрит на свои колени, как бы ожидая чего-то или решаясь на что-то. Она никогда не относилась к людям, которым нечего сказать, если хочется.
— Брайт? Что-то с мамой? Ей хуже? — Нимея тяжело вздыхает.
— М-м… Ну, она определенно не так стабильна, как раньше. Но нет, физически ей не хуже.
Нимея кивает и вопросов больше не задает. Слушать сейчас про родителей все равно нет сил, да и тревога только растет. Короткие письма, которые присылала Брайт все то время, что Нимея провела в Траминере, раздражали, потому что не передавали и десятой доли происходящего в Дорне. Что ни напиши, все будет сухо и скупо. Теперь Нимее не хочется больше фантазировать о них и представлять, как они где-то там. Они не где-то там, они в одной из соседних комнат.
Нимея скидывает одеяло и, отпихнув Брайт, встает с постели.
— Ты куда?
— Навестить.
— Эй, стой! — Брайт подрывается следом. — А ты сама…
— В норме.
— Ты уверена? Подожди… В таком состоянии…
— Что не так?
— Ну ты умирала тут целые сутки.
— Уже не умираю.
Нимея больше не слушает подругу. Она чувствует себя так, будто в жаркий день входит в ледяную воду: если остановиться и испугаться, то уже не нырнешь. Вылетает из комнаты, замирает посреди коридора, не понимая, куда идти. Домик небольшой, она видит три одинаковые двери, и за любой из них могут оказаться они. Кажется, в кровь поступает адреналин, а лицо застывает каменной маской.
Она просто сделает это. Увидит их. Поговорит. Уйдет.
— Нимея. — Конечно, Фандер тут как тут.
Спустя столько дней наедине с ним другие люди кажутся посторонними, а он — таким родным, что даже отмахнуться от него рука не поднимается.
— Родители, — коротко бросает Нока.
— Кажется, там. Рейв заходил навещать их… — Фандер кивает на одну из дверей.
Сердце Нимеи сжимается от страха и предвкушения.
Нужно сделать два шага, чтобы пальцы легли на холодную ручку.
— Стой. — Рука Фандера накрывает руку Нимеи. — Переведи дух, у тебя взгляд бешеный, так нельзя.
— Отстань, Хардин, я решилась и пойду… — Он начинает ее раздражать.
Запал, что возник в спальне, сходит на нет.
Я же просто решилась и пошла. Что не так? И что всем от меня нужно?
Ждать точно нельзя, иначе она развернется и уйдет, ведь если Нимея Нока чего и боится, так это собственных болезненных чувств к тем, кто ей дорог.
— Нельзя решиться на встречу с родителями и вот так ворваться. Подожди, ты же не хочешь, чтобы они тебя такой увидели?
— Плевать… им плевать. Я просто сделаю это… Подожди пять минут. — Она сильно сжимает пальцы, так что металл больно впивается в кожу. — Я выйду через пять минут, и все.
— Что ты несешь? Почему, по-твоему, им плевать?
— Она меня не помнит. — Глаза Нимеи стекленеют, тон понижается до сдавленного шепота, а голова кружится так, что приходится искать опору у Хардина, который любезно предлагает свое плечо. — Мама. Когда я уехала к Энгу, я не переживала, будет ли она скучать, потому что она меня не помнит.
— Это…
— Из-за взрыва. Она жива, но меня не помнит, и мне больно ее видеть. Каждый раз не могу в это поверить. И если скажешь, что понимаешь…
— Не понимаю, — соглашается он. — Но она жива.
— Я не уверена, что этому рада…
Сказано. Она призналась, что жизнь ее родной матери — это не лучший исход той трагедии.
Нимея наконец смотрит в лицо страхам, чувствуя себя как никогда беззащитной. Фандер не дал ей с каменной маской на лице ворваться в спальню, не дал проигнорировать боль в груди, а с удовольствием садиста вонзил в старую рану раскаленное железо. Но удивительно, насколько легче ей стало дышать. В этом его скрытое достоинство: он с деликатностью циничного хирурга со стажем не щадит ее чувств.
— Не думал, что ты чего-то боишься, — слышит Нимея тихий голос Фандера у самого уха.