— Почему, если я делаю так, — она медленно поднимает руку и кладет ее на грудь Фандера в районе сердца, — оно там у тебя быстрее бьется? Как ты это делаешь? Это приятно?
— Чертовски приятно. — Он сглатывает.
Щеки Фандера заливает румянец, Нимея тоже чувствует, как у нее горит лицо. А еще очень болит сердце, но это же не любовь. Что тогда происходит с Хардином? Почему он вообще еще жив?
— У тебя зрачки расширились, — удивленно шепчет она и, подняв руку выше, гладит кожу Фандера за ухом. — А так?
— Хватит, Нимея, — еле выговаривает он и трется носом о нежную кожу на ее запястье.
Кровь Нимеи кипит, и это очень сильно отвлекает.
— Ты часто дышишь. — Нока, как доктор на осмотре, озвучивает все свои наблюдения. — Почему ты просишь меня остановиться, если это так приятно? Почему тебе это нравится, когда мне из-за всего этого больно?
— Больно?
— Да.
— Где? — Он приоткрывает глаза, они кажутся затуманенными, а взгляд расфокусированным, будто Фандер уходит в свои фантазии.
— Тут. — Она берет его за руку и прижимает ее к своему животу. — И тут, — теперь к ребрам, там, где бьется сердце. — Какого черта ты не полюбил какую-нибудь другую девушку? Влюбиться в меня все равно что… облиться бензином и поиграть с огнем. Я тебе не подхожу. Ты красавчик, и все такое. — Нимея говорит, говорит, говорит, пока Фандер наблюдает за собственными пальцами, касающимися ее тела. В его взгляде столько обожания, что Нимея не может этим не наслаждаться. Завораживающее зрелище.
— О как.
— И ты явно сентиментальный. Я всегда думала, что из вас двоих сентиментальнее Энг, ну, знаешь, он же любит широкие жесты: розы дарить каждый день, комплименты, пироженки. Но это меркнет по сравнению с тобой, чувак. И это совсем не подходит мне… А я совсем не подхожу тебе. Рядом с тобой я сама не своя. Я привыкла себя контролировать, а из-за тебя не могу.
— Зачем ты пришла? — Его рука скользит выше, к ее шее, заставляет задрать подбородок. Теперь удобнее делать две вещи: смотреть в глаза и следить за губами, говорящими всякий вздор.
— Потому что ты меня бесишь, и я хотела тебе это сказать.
— Говори.
— Ты меня бесишь, Хардин. — Она пытается казаться злой, чтобы хоть немного остудить его пыл и разрядить обстановку, но искры между ними, как гром, загораются снова и снова, а светлее не становится.
Можно говорить что угодно. Можно шипеть, ругаться, драться, но магия взаимного притяжения между ними никуда не денется, она уже переполнила комнату, превратилась в густой воздух, в котором при желании получилось бы плавать или парить, как в невесомости. Небо заряжено на два десятка молний, а Фандер и Нимея — на долгий бестолковый разговор и три дюжины прожигающих до черепных коробок взглядов, которые они бросают друг на друга.
— Как это работает… — Она касается пальцами его скул, зачесывает назад его волосы.
— Радуйся… желаю никогда не узнать, — хрипит он, не прекращая коситься на Нимею.
— Никогда не влюбляться?
— Никогда безответно не влюбляться.
— Сам виноват, я тебя не просила, — шепчет она, глотая ртом воздух, которого почему-то не хватает.
Она никогда не думала, что будет мечтать о том, чтобы Фандер Хардин продолжал с ней говорить.
Новый раскат грома, молния расцвечивает небо, укрытое черными тучами, как одеялом, очередной приступ жесточайшего ливня обрушивается на землю, а Фандер — на губы Нимеи, которые в ожидании приоткрыты, она совершенно не сопротивляется.
Нимея мгновенно обмякает в его руках, потому что устала держать лицо. Так вот что было нужно, чтобы стало легче? Уйти и запереться у себя в комнате по-прежнему не хочется, но груз с души свалился. Вот чего не хватало. Потому что ее целует он и будет целовать до конца жизни, если попросить. Он может сколько угодно дарить мертвые цветы Бэли Теран, но целовать будет Нимею Нока. Чувство собственничества, похожее на помешательство, поглощает ее, делая восхитительно счастливой.
Вены гудят, кровь разгоняется по ним, потому что сердце слишком быстро ее качает, это напоминает эйфорию, от которой голова начинает кружиться. Фандер Хардин и его руки — единственный ориентир. Если держаться покрепче — все будет хорошо.
Если обнять его достаточно сильно, то он останется рядом надолго. Нимея ни в чем себе не отказывает, обнимает его за шею, не дает отстраниться ни на дюйм, а он почему-то старательно пытается это сделать.
— Ну что? — стонет она ему в губы и злобно кусает за нижнюю.
Он шипит:
— Ты разве за этим пришла? На вопросы мои отвечать не будешь?
— Нет, закрой уже рот и целуй меня. — Она начинает понимать, что быть коротышкой рядом с ним неудобно, но Фандер или читает мысли, или разделяет ее мнение. Тянет Нимею на себя, а она тут же обхватывает его талию ногами, с восторгом понимает, что вот теперь они находятся достаточно близко друг к другу. Вот теперь все хорошо.
Можно подчиниться его рукам, которые будто подсказывают, как правильно. Наклоняют ее голову так, чтобы поцелуй был глубже, поддерживают, чтобы не приходилось прилагать много усилий, чтобы быть как можно ближе к нему.
Нимее кажется, что боль, мучившая ее в районе груди, стремительно проходит, словно кто-то умело обработал рану охлаждающей лечебной микстурой. Становится так легко, что слезы облегчения выступают на глазах.
— Ты плачешь? — Фандер отстраняется, и возвращается эта ноющая боль.
— Почему мне больно, когда ты меня не целуешь?
— Если я скажу, ты все равно не поверишь…
Она смотрит ему в глаза, полные невозможной нежности и тумана. В груди продолжает расти боль, заставляет задыхаться, потому что воспалившееся от вторжения инородного чувства сердце разбухает, сдавливая легкие.
Я, кажется, заболела.
— Так и есть… — Он соглашается с ее неозвученной мыслью.
Нимея прижимается к губам Фандера, чтобы стало легче дышать. И снова, и снова, пока не теряет голову. Как же это хорошо, когда теряешь голову. И если бы сейчас кто-то ей сказал, что так нельзя, она бы только пожала плечами. Целоваться — круто, круче, чем можно было представить.
— Стой, остановись. — Он ставит ее на пол и делает шаг назад, сжав плечи. Держится на расстоянии вытянутой руки.
— Ну что еще? Только не говори, что ты этого не хочешь!
— Я не понимаю, почему этого хочешь ты. Слушай. Ты испугалась, что умрешь.
Я испугалась, что умрешь ты, идиот.
— Быть может, разозлилась потому, что я болтал с Теран?
Я приревновала, называй вещи своими именами.
И, набравшись смелости, Нимея прекращает диалог сама с собой.
— А я и ревную, потому что тебе весело болтать с кем-то другим.
Фандер поднимает на нее хмурый, полный недоверия взгляд:
— Тебе не стоит говорить мне такие вещи, Нока!
— Это правда. Меня раздражает, что тебе весело со своими прежними дружками, а не со мной.
— Какая чушь!
— Не хочу, чтобы ты веселился, никогда! — Она бьет его по рукам, удерживающим ее на расстоянии, и заставляет отступить. — Ты бесишь меня, понимаешь? Мне плохо, когда ты смотришь на меня и ничего не делаешь! Мне не нравится, что ты… — Она делает судорожный вдох, чувствуя, как все тело вибрирует и ноющая боль прокатывается вниз, от сердца к солнечному сплетению, и дальше до самых пяток.
— Нимея…
— Не говори со мной! Я закончу. Мне не нравится, что ты не смотришь на меня, хотя зачем вообще тебе это делать, и чем больше я задаюсь этим вопросом, тем больше он меня душит, блин! Меня раздражает, что я сходила с ума, пока сидела у себя в комнате, и что, когда я представляла картинку своей лучшей жизни… ты там был, сидел где-то поблизости от меня. Это ужасно несправедливо по отношению ко мне, ясно? Это ты виноват!
— В чем? — Он вдруг начинает смеяться, что выводит Нимею из себя только сильнее.
— В том, что я… стою сейчас тут и мне приходится уговаривать, блин, тебя меня поцеловать! Нет, ты серьезно? Ой, да пошел ты к черту! — Она, закатив глаза, разворачивается и идет к двери.
Но так и остается стоять, прижавшись лбом к деревянному полотну. Рука Фандера совсем рядом, и Нимея недолго думая утыкается лбом в тыльную сторону его ладони, чувствуя, какая у него прохладная кожа. Это приятно. Его грудь прижата к ее спине, подбородок — к макушке, и Нимея чувствует себя настолько на своем месте и настолько уместно, что ей хочется плакать. Чуть ли не впервые в жизни не от горя или потерь. Она не плакса, совсем нет, но сейчас так хочется ею стать, а Хардин бы ее пожалел. Так вот что толкает девчонок на все эти сопливые перформансы? Желание, чтобы пожалели, согрели, утешили, обняли, поцеловали.
— Не дури, Хардин, — хрипло произносит она. — Или дай мне уйти, или не выпускай отсюда до утра. У тебя две секунды на то, чтобы сделать выбор.
— Я давно сделал.
— Рада за тебя. Но не от всего сердца, — сдавленно говорит Нимея, касаясь губами его костяшек. — Можешь сделать так, чтобы, если ты завтра умрешь, я ненавидела тебя так сильно, что даже не проронила слезинки? — просит она, так и не подняв головы.
— Это значит, тебе сегодня должно быть очень плохо или очень хорошо?
Она все-таки разворачивается, протискиваясь между телом Фандера и дверью, запрокидывает голову и тяжело вздыхает.
— Очень хорошо. Мне не должно быть рядом с тобой хорошо, ясно тебе? Значит, нужно вышибать клин клином, я не вижу другого выхода.
— А о моих чувствах ты совсем не переживаешь? — Он щурится, и кажется, будто ему действительно хочется узнать, о чем же таком Нимея думает сейчас.
— Полностью наплевать. Я просто не хочу уходить из этой комнаты. Совсем.
Его пальцы касаются ее скулы, обводят линию челюсти и прижимаются к нижней губе.
— Тогда давай договоримся… Раз тебе плевать, что будет со мной, и ты хочешь, чтобы так оно и оставалось, сегодня ты будешь меня слушаться. И, как и сказала, никуда не уйдешь. И не испаришься отсюда утро