м.
От его слов мурашки пробегают по всему телу.
В голове Нимеи снова и снова звучит «Я не должна завтра проронить о тебе ни слезинки», и она понимает, какое это все вранье, поэтому, стоит Фандеру сделать к ней одно крошечное движение, чтобы поцеловать, она в отчаянии за него цепляется. Так, скорее всего, подсевшие на обезболивающую микстуру кидаются к очередному флакону — со слезами на глазах и дрожью в пальцах.
— Я хочу пожалеть, я хочу нас обоих возненавидеть, иначе это не имеет смысла, — шепчет она между поцелуями, царапая спину и плечи Фандера и чувствуя, как ногти оставляют кровавые полосы.
Ему больно, и ей это не доставляет радости. Неправильно все это. Значит, должно стать еще хуже, и когда простыня касается спины Нимеи, а тело Фандера нависает над ней, это как будто бы отличный повод дать ему пощечину и сказать, что он заигрался, но не хочется. Хочется, чтобы зашел еще дальше. В груди так сильно жжет, что, если Фандер не будет с этим что-то делать, можно перегореть и умереть.
— Ты же не остановишься, пожалуйста, — шепчет она ему на ухо, чувствуя, как по виску стекает к уху слезинка.
— Уже точно нет. Поздно, Нока.
— Нимея. Ладно?
Он смеется, прижимается своим лбом к ее и закрывает глаза:
— Ладно, Нимея.
— И пожалуйста, пусть мне понравится…
— Понравится, — уже рявкает на нее Фандер. — Можешь, пожалуйста, помолчать. — Их носы соприкасаются, Фандер придерживает ее подбородок пальцем, чтобы не отворачивалась, и смотрит то в глаза, то на губы.
Нимея не до конца понимает, что именно в его самоуверенном виде ее заводит. Но ей определенно все больше хочется понять наконец формулу, по которой эти конкретные глаза, руки, губы так сильно учащают сердцебиение.
— Наверное… могу, не уверена, давай попробуем, — бормочет она, целуя Фандера снова и снова и даже испытывая облегчение от того, как же это хорошо.
Ей казалось, что в какой-то момент сработает защита от разбитого сердца и не позволит далеко зайти, как бывало прежде с парнями, но все никак не срабатывает, и вот уже рука Фандера бесцеремонно сгибает ее ногу в колене, закидывает ее щиколотку себе за спину. Вот уже ее голова запрокинута, чтобы ему было удобнее целовать ее шею, оставляя алые отметины, и хочется, чтобы их было больше и происходящее вообще не заканчивалось ни сейчас, ни позже. Потому что даже его руки, упирающиеся в матрас возле ее головы, — это возмутительно горячая картинка, и слишком отросшие кудрявые пряди, что падают на его лоб, кажутся с такого ракурса особенно красивыми.
— Достал, — стонет она и переворачивает Фандера на спину.
Он кажется слишком очевидно привлекательным, и помимо банального желания с ним переспать, начинает тревожно ныть сердце. Нет, так дело не пойдет.
И не то чтобы, оказавшись сверху, Нимея ощущает облегчение. На губах Фандера появляется наглая улыбка, бросающая вызов, мол, ну попробуй.
Он поднимает руки, давая понять, что сдается, но потом они ложатся на бедра Нимеи и сжимают их.
Она не удерживает позиции даже пары секунд, потому что Фандер снова ее переворачивает на спину и на этот раз уже не собирается отпускать. Маленькая полупобеда гибнет вместе с последней надеждой на то, что все будет просто. Нет, будет очень-очень сложно. И будет ныть сердце, и захочется повторить еще, и еще, и еще. Потому что Хардин слишком хорошо знает, что делать, он слишком уверенно заставляет забыть о том, кто они друг другу, отрезает от них остальной мир, и существует только мансарда с полыхающими за стеклом молниями.
Раз. И Нимея уже не уверена, что они друг другу когда-то были врагами.
Два. И ей уже кажется, что ее сердце не умеет отбивать иной ритм, нежели тот, который задает Хардин.
Три. И Нимея соглашается, что ей все-все понравится, а завтра она так сильно себя возненавидит, что сама бросится в чертов Дом грозы, лишь бы Хардин выбрался из этой переделки живым.
Защита от разбитого сердца, увы, не срабатывает.
17. Черные Земли
Фандер Хардин
После ливня на улице холодно, сыро, а в комнате на мансарде слишком тепло.
Нимея молча смотрит в окно на серое небо, кутаясь в одеяло, и все больше морщится.
— Не хочу вставать, — вздыхает она.
— Почему?
— Мне кажется, я заболела.
— Какие симптомы?
Фандер переворачивается на живот, ерошит волосы, которые торчат во все стороны и падают на лоб, прикрывая глаза. Ему больно смотреть на Нимею, она кажется источником света, так что приходится щуриться.
— В груди ноет. В животе все как-то скручивается, как при спазме или типа того. И что-то с сердцем. Оно кажется огромным и мешает дышать. Я понятия не имею, что со мной, но это не очень приятно. И тело болит. И я не выспалась.
— Я не доктор… — осторожно начинает он, не зная, как не рассмеяться. — Но кое-кто мне сказал, что это кардиомегалия. Я тоже этим болен, все в порядке, жить можно. Просто болезнь, видимо, заразна.
— Ну, значит, ничем мне сейчас не помочь. Ладно, разберусь, когда покончим со всем. Нам нужен план, — наконец нарушает спокойствие она. — Я не смогу идти вот так. Я буду волчицей.
— Почему?
— В Черных Землях не жалуют женщин. А в Имбарге — фольетинцев. Если пойду человеком, до Имбарга дойдет слух о нас, и тебя не пустят за ворота. Нам нужно, чтобы ты казался им просто мужчиной с волком или собакой…
— Как ты скроешь, что фольетинка? Настоящего волка распознать несложно, любой маг почувствует в тебе человека.
Нимея свешивается с кровати и тянется к рюкзаку Фандера, который валяется тут же. Одеяло соскальзывает, оголяя спину, волосы падают вперед, становятся видны шрамы на коже и ямочки над копчиком. Фандер касается шрамов, даже не отдавая себе в этом отчета. Ему кажется, он выучил их географию наизусть минувшей ночью и поцеловал каждый добрую сотню раз, не меньше.
Он касается Ноки, а она не вопит. О таком можно было только мечтать, но этим утром все кажется ненастоящим, и Фандер свою радость подавляет. Вдруг это все вообще просто сон или горячечный бред? Может, он остался в том лесу под куполом и плавает в предсмертной агонии? Не было друзей, ужина, и не было Нимеи Ноки, пришедшей ночью в его комнату.
Она распрямляется и протягивает Фандеру ошейник из темной бронзы, обмотанный поверх коричневым тонким шнурком, видимо, чтобы скрыть истинный материал, из которого изготовлен артефакт. А в том, что перед ним именно артефакт, Фандер не сомневается, от ошейника распространяется тепло, и одного прикосновения достаточно, чтобы ощутить, как эта штуковина будто высасывает магию.
— Зачем?
— Знаешь что-то про бронзовые браслеты?
— Ты что, доверишься мне? — Он удивлен.
Браслет из серебра не дал бы человеку стать волком. Это то, что носил тот близкий к безумию фольетинец. Однако любой определил бы в нем оборотня. Но бронзовый ошейник на шее волка не даст ему стать человеком. Скроет ото всех сущность оборотня, сделав его просто животным, пока надевший ошейник не пожелает пленника освободить. Серебряный браслет может снять кто угодно, кроме пленника, бронзовый ошейник — только тот, кто его надел.
— А ты сомневался? — спрашивает Нимея так холодно, будто Фандер совсем уж идиот.
— Просто не верю, пожалуй…
Нимея делает вид, что не услышала ответ. Она или нервничает, или хочет поскорее смыться от него.
— Нам нужно идти, — решительно заявляет Нока, садясь в постели. — Уже светает, самое время выходить. Путешествие будет недолгим. Черные Земли… через них час или два пути. Там ворота, вход в резервацию. В общем, думаю, к вечеру все закончится.
— Что потом?
— У нас нет времени на такой долгий путь назад. Я возьму билет на лайнер до Траминера, ты вернешься так же, как мы приехали сюда. Рейв сказал, что раздобудет тебе тачку, а парни помогут доехать, будете сидеть за рулем по очереди, чтобы вам даже ночевать нигде не пришлось. Но… если ты захочешь остаться где-то тут и вообще не возвращаться в Траминер… Это твой выбор. Такое тоже возможно. Можешь выбрать любую страну.
— Нимея, я…
— Брось. Это нормально. Ты имеешь право на новую жизнь.
— И правда.
Фандер кивает. Нимея сжимает губы, отворачивается.
— Я стану волком здесь, и до самого Дома грозы мы не заговорим, так что…
Она морщится, хмурится. Это похоже на борьбу с собой.
— Можно я просто тебя поцелую напоследок и мы пойдем? — перебивает поток ее мыслей Фандер. — Молча. Мы уже все друг другу сказали, разве нет?
Она становится почти испуганной, осторожно ему кивает. Фандер же смело приближается и целует совсем как вечером, ночью, под утро. Ничего не опасаясь…
Они выходят из дома спустя четверть часа, глядя в хмурое небо с опаской. Волчица ведет носом, человек смотрит вдаль, напрягая слабое зрение, не в пример тому, которым обладает она. Он плохо видит дорогу, растворяющуюся в тумане, но чувствует опасность нутром, так что сильнее зарывается пальцами в густую шерсть на шее волчицы.
Природа замерла в ожидании. Стих ветер, а свинцовое небо не проронило на землю ни слезинки, хотя вот уже около часа грозилось сделать это.
— Знаешь дорогу? — Рейв следует за друзьями, натягивая на ходу свитер. — Проводить до границы?
— Если хочешь.
Рейв кивает и открывает калитку.
— Не хочешь попрощаться с остальными? — спрашивает он у Фандера, но тот только нервно качает головой.
— Нам нужно идти, а все еще спят. Надеюсь, вы не заметите, как мы уже вернемся.
— Да, Якоб едва ли к тому моменту встанет, он вчера, кажется, перебрал.
От дома Рейва до границы, обозначенной резким переходом глиняно-красной земли в сухую черную, всего пять минут ходьбы в мрачной гнетущей тишине.
— А ты знаешь маршрут?
— До Имбарга? — Рейв вопросительно вскидывает брови. — Нет, никто не знает. Они слишком сильно берегут свои границы, чтобы никто к ним не совался.
— Но, если Нимея знает, она может всем рассказать?