фом Ирвингом Пенном, он пришел в ярость.
– Этот человек явно не знает, что такое «Гуччи», – заявил он и в гневе написал Пенну язвительное письмо. Однако Альдо опоздал: рекламная кампания уже была подхвачена множеством журналов о стиле и моде. В ней участвовала топ-модель того времени Розмари Макгрота, отснятая на фирменном для Пенна белом фоне. Маурицио отказался отменять кампанию. Следующие четыре рекламных кампании, в одной из которых участвовала Кэрол Альт, были отсняты учеником Пенна, молодым Бобом Кригером, и выполнены в том же духе. Новые фотосессии запечатлели чистый, свободный и спортивный образ – тот самый, о котором думал Альдо в семидесятых. Они мало напоминали современную рекламу «Гуччи» с ее напором и сексуальностью.
В течение следующих лет Маурицио провел еще одну реформу в компании – не такую эффектную, но не менее важную: он распорядился отсмотреть тысячи товаров и дизайнов, чтобы привести в порядок сметы.
– Компания решила, что нужно ввести внутренний контроль над продукцией, которую она разрабатывает и продает, – вспоминала Рита Чимино, которая много лет отвечала в «Гуччи» за коллекции дамских сумочек и по сей день работает на своей должности. До этого бизнес был сосредоточен вокруг каждого из членов семьи отдельно, и ни координации, ни управления между этими лагерями не было. У Родольфо был свой персонал и свои поставщики, которые работали по его распоряжениям, у Джорджо вместе с Альдо – свои, а Роберто, глава «Коллекции аксессуаров Гуччи», занимался своим направлением. Это дало такое разнообразие и смешение продукции, что объединяло их лишь имя Гуччи – и это далеко уводило от гармонии в стиле, которую продвигал Альдо.
– Я работала вместе с Маурицио, составляя каталог всей продукции и пытаясь навести в ней хоть какой-то порядок. Маурицио очень ясно видел, какими должны быть предметы роскоши от Гуччи.
И вскоре влияние Маурицио было замечено. В декабре 1982 года ежемесячный деловой журнал «Капитал» вывел на обложку историю Маурицио, рассказав о нем как о молодом наследнике модной династии.
Патриция была в восторге от статьи: этот текст подчеркнул то, что она и так чувствовала. Ей хотелось, чтобы Маурицио стал ведущей фигурой в миланской индустрии моды.
– Да, он был слабым, но я-то не была, – говорила Патриция. – Я дотянула его до должности президента «Гуччи». Я была общительна, а он не любил общаться, я всегда была на людях, а он – всегда дома. Я была представительницей Маурицио Гуччи, и этого хватало. Он был как ребенок, которого только звали Гуччи и которого надо было мыть и одевать.
– Эпоха Маурицио началась, – твердила она и ему, и каждому, кто готов был слушать. Она двигала его вперед, была его тайным советником. Еще когда о Маурицио не знали в миланском обществе, Патриция играла роль жены знаменитости: она прогуливалась по городу на машине с личным водителем, одетая в костюмы от Валентино и Шанель. Светская пресса прозвала ее «Джоан Коллинз с Монте Наполеоне». Маурицио и Патриция переехали в подаренный Родольфо светлый пентхаус Галлериа Пассарелла в центре Милана, над торговой площадью Сан-Бабила. Окруженный террасой с садом пентхаус Патриция украсила деревянными панелями, а потолок был расписан, словно небеса на картинах Тьеполо. Квартиру заполнил антиквариат, бронзовые статуэтки и вазы в стиле ар-деко.
– Патриция очень помогла Маурицио, – вспоминал Нандо Мильо. – Он был застенчив и сдержан, в обществе держался неловко, а она знала, как произвести впечатление. Патриция была его двигателем. Она хотела сделать из Маурицио человека. Она говорила ему: нужно показать всем, что ты лучший.
Патриция убедила Маурицио дать ей разработать линейку золотых украшений от Гуччи «Золотой крокодил». В линейку вошли крупные отдельные изделия, украшенные узором под крокодиловую кожу и инкрустированные драгоценными камнями. Патриция надеялась, что «Золотой крокодил» станет для «Гуччи» тем же, чем стали три золотых обода для «Картье»: фирменным товаром, по которому узнавали бренд. Украшения «Золотой крокодил» продавались в магазинах «Гуччи» и были непомерно дорогими: отдельные экземпляры могли стоить до двадцати девяти миллионов лир (больше 15 тысяч долларов в пересчете), но все равно выглядели как броская бижутерия. Продавцы «Гуччи» только качали головами, раскладывали украшения в витрины и гадали, кто станет такое покупать.
К концу апреля 1983 года компания «Гуччи» открыла новый бутик на Виа Монте Наполеоне, напротив уже существующего магазина, который все так же продавал сумки и аксессуары. Новый магазин, расположенный на углу – сейчас помещение занимает магазин одежды «Ле Копэн», – торговал расширенной коллекцией одежды от Лучиано Сопрани. Компания убедила городское дорожное управление закрыть для движения автомобилей одну из главных торговых улиц Милана для открытия бутика. На тротуарах появились столики и стулья, а также каскады гардений. Прилегающая улица Виа Багуттино, пересекавшая Виа Монте Наполеоне, тоже была перекрыта и представляла собой импровизированный ресторан, где рекой лилось шампанское и официанты в белых перчатках подносили гостям серебряные подносы с устрицами и икрой. В тот день именно Маурицио встречал гостей и общался с собравшимися. Родольфо тайно отправился в Мадоннину – одну из лучших частных клиник Милана – несколькими неделями раньше.
Родольфо ненадолго покинул клинику в сопровождении медсестер, чтобы мельком взглянуть на новый магазин перед открытием. Нетвердой походкой он прошелся по просторному торговому залу – с одной стороны его поддерживала Туллия, с другой Луиджи, – разглядывая декор и здороваясь с работниками поименно.
– Одежда на нем висела, он очень исхудал, – вспоминала Лилиана Коломбо, которая тогда работала помощником секретарши Родольфо, Роберты Кассоль.
Маурицио распорядился, чтобы никто ни в коем случае не навещал Родольфо в больнице, не считая себя самого, своего американского адвоката Доменико де Соле и близкого помощника Жана Витторио Пилоне. Последний был уроженцем Венеции и построил прибыльный бухгалтерский бизнес в Милане, работая на многие старейшие семьи промышленников. Маурицио доверял Пилоне и не решался ни принять решение, ни организовать встречу без его поддержки.
Пока Маурицио скрывал от всего мира близкую кончину своего отца, Родольфо не понимал, почему остался совсем один. Из всех его подчиненных в Италии только Роберта Кассоль и Франческо Джиттарди зашли навестить его в палате, в которую Маурицио и Патриция распорядились доставить два огромных куста белой азалии в горшках.
Родольфо до самого конца держался достойно, даже в последние дни своей жизни появляясь в коридорах клиники в шелковом халате с шейным платком. Стаи юристов и бухгалтеров вились вокруг него, помогая отдать последние распоряжения, но Родольфо оставался невозмутим. Он постоянно звал к себе своего брата Альдо, который после открытия магазина на Монте Наполеоне вернулся в Штаты на неделю раньше, даже не заглянув проведать его. В субботу, седьмого мая, Родольфо впал в кому. Маурицио и Патриция кинулись к его постели, но он их уже не узнавал. На следующий день явился Альдо – и обнаружил, что Родольфо зовет его по имени.
– Альдо! Альдо! Dove sei, Альдо? – звал он. – Где ты?
– Я здесь, Фоффино, я здесь! – воскликнул Альдо, склоняясь над младшим братом, лицом прямо к его невидящим глазам. – Скажи мне, братец, скажи, что мне для тебя сделать, как мне тебе помочь?
Родольфо уже не мог дать ответа. Рак победил его. Он умер 14 мая 1983 года, в возрасте семьдесяти одного года. Базилику в романском стиле на Сан-Бабила заполнили скорбящие, и гроб Родольфо пронесли четверо его верных подчиненных, в том числе Луиджи и Франко. По окончании церемонии гроб отвезли во Флоренцию для погребения в фамильном склепе. Эпоха прошла – и началась новая.
Глава 8. Маурицио берется за дело
Для Маурицио, которому тогда было тридцать пять лет, смерть отца стала и потрясением, и облегчением. Маурицио был единственным предметом отцовской любви – навязчивой, собственнической и авторитарной, и Родольфо держал сына под строгим контролем. Всю жизнь их отношения были формальными и сдержанными. Маурицио не решался возражать отцу или просить его о чем-то – он так и обращался к Луиджи Пировано, водителю Родольфо, или к его же секретарше Роберте Кассоль, если нужны были деньги на мелкие расходы.
– Я всегда говорила: Родольфо дал сыну дворец, но не дал денег на его содержание, – говорила Кассоль. – Маурицио вечно просил у меня денег, потому что боялся попросить у отца.
Даже повзрослев, Маурицио все так же вскакивал с места, когда отец заходил в комнату. Его единственным бунтом против Родольфо была женитьба на Патриции, которую Родольфо все же принял, пусть и не без недовольства. Хоть он так никогда и не сблизился со своей невесткой, но видел, что она любит Маурицио и что они счастливы вместе, а Алессандра и Аллегра растут в любящей семье.
Родольфо оставил Маурицио многомиллионное наследство: поместье в Сент-Морице, квартиры в Милане и Нью-Йорке, примерно 20 миллионов долларов в швейцарских банках и половину империи Гуччи, прибыль от которой стремительно росла. Помимо всех богатств, которые по тем временам стоили в сумме больше 350 миллиардов лир (или 230 миллионов долларов), Родольфо оставил Маурицио простой, но символичный подарок: сделанный в тридцатых годах кошелек из крокодиловой кожи с монограммой Гуччи. Дед Родольфо, сам Гуччио, подарил ему этот тонкий черный кошелек. В застежку был вправлен старинный английский шиллинг – напоминание о днях работы Гуччио в отеле «Савой». Теперь пришла очередь Маурицио распоряжаться деньгами.
Взять такое дело в свои руки значило самому принимать решения: впервые в жизни Маурицио был свободен в выборе. Однако ему недоставало опыта: до этого всем за него распоряжался Родольфо. Более того, в эпоху Маурицио решения стали значительно тяжелее. То, чему учил его Альдо в Нью-Йорке, было полезно – но в другие времена. Мир при Маурицио оказался далеко не так прост. Конкуренции в торговле предметами роскоши было больше, а междоусобные войны Гуччи становились всё кровопролитнее.