На новогодние праздники Маурицио уехал с чувством, что ему удалось достичь устойчивого решения – хотя бы временного. Между тем в отношениях с Патрицией тоже наметилась оттепель, пока супруги притворялись парой ради дочерей. В сентябре Маурицио часто бывал дома, и они договорились провести новогодние праздники вместе в Сент-Морице. Патриция знала, как Маурицио любит этот уголок в горах, и надеялась, что там они смогут примириться, поэтому принялась за украшение дома к Рождеству. Когда она закончила работу, Чеза Муреццан сверкала красно-золотыми гирляндами, свечами, украшениями из мха и омелы. Патриция с Алессандрой поставили у камина елку, нарядили ее стеклянными шарами с золотыми узорами и десятком настоящих миниатюрных свечек. Маурицио обещал посетить с Патрицией полуночную мессу – она любила эту традицию, и сердце ее пело от мысли, что между ними все может стать как прежде. Она купила в подарок Маурицио золотые запонки с бриллиантами и сапфирами, и ей не терпелось увидеть его лицо, когда он откроет подарок.
Вечером 24 декабря Маурицио, ни слова не говоря, улегся спать в десять вечера, так что Патриция отправилась на мессу одна. На следующее утро, по своему обычаю, Гуччи пригласили сотрудников открыть подарки, чтобы позже распаковать свои в кругу семьи. Маурицио подарил Патриции брелок с яхты «Италия» и антикварные часы. Патриция не знала, обижаться или злиться: она ненавидела старинные часы, а брелок был уж просто оскорблением! Тем вечером они должны были вдвоем отправиться на званый ужин, но Маурицио идти отказался. Патриция решила, что пойдет одна, и уже на ужине узнала от друга, что Маурицио планировал уехать на следующий день. Дома Патриция накинулась на мужа с бранью, и тогда он схватил ее за шею, оторвав от пола хрупкое тело жены, прямо при девочках, которые испуганно жались в дверях:
– Così cresci! – взревел он. – Расти повыше!
– Тяни-тяни! – прохрипела Патриция в его хватке, стиснув зубы. – Мне не помешает чуть прибавить в росте!
Новогодние праздники, которых она ждала с такой надеждой, были окончены. Как и их брак: 27 декабря 1985 года Патриция пометила в дневнике как день, когда все окончательно рухнуло.
– Только последний мерзавец мог бросить жену на Рождество, – жаловалась она много лет спустя.
На следующее утро она проснулась и увидела, что Маурицио собирает вещи. Он сказал ей, что уезжает в Женеву. Уходя, он отвел Алессандру в сторону и сказал ей:
– Папа больше не любит маму, поэтому он уходит. У папы есть новый красивый дом, и ты всегда можешь туда прийти: один день живи со мной, один день с мамой.
Алессандра разрыдалась; Патриция была поражена прямотой мужа – особенно учитывая, что они договорились ничего не говорить детям о размолвке. В этот день началась их война за детей – война, которая оставила след на всей семье. Маурицио обвинял Патрицию в желании забрать у него дочерей, та же возражала, что его приезды так расстраивают девочек, что лучше ограничить их общение с отцом. Бывшая гувернантка семьи добавляла:
– Патриция не подпускала к Маурицио детей, потому что хотела заставить его вернуться домой.
Если Патриция использовала против Маурицио детей, тот в ответ использовал против нее имущество. Он решил закрыть от нее и Сент-Мориц, и яхту «Креол» – только не стал ей об этом сообщать. Однажды Патриция привезла девочек в Сент-Мориц и обнаружила, что в дверях новые замки. Слуги, которых она позвала, отказались ей открывать, сославшись на запрет господина Гуччи пускать ее на свою территорию. Патриция вызвала полицию. Когда выяснилось, что супруги не живут вместе, но и не разведены, полиция вскрыла замки и впустила Патрицию с дочками в дом.
Тем временем в Женеве началась судебная тяжба между Паоло и Маурицио – решение по которой, впрочем, было принято только на следующем семейном собрании во Флоренции, в начале февраля 1986 года. Альдо знал, что соглашение между Маурицио и Паоло не состоялось – и, поскольку племянник оказался в уязвимом положении, решил, что настал подходящий момент его переубедить. Несмотря на все, что произошло между ними, Альдо встретил Маурицио широкой улыбкой и объятиями. Так было принято у Гуччи: забывать обиды и делать вид, будто ничего не случилось.
– Сынок! Бросай свои планы стать большим начальником, – сказал Альдо. – Как ты собрался делать все один, Avvocatino? Давай работать вместе.
Он предложил Маурицио заключить новое соглашение, в котором участвовали бы и Джорджо, и Роберто, а он сам действовал бы как посредник.
Маурицио натянуто улыбался. Предложения Альдо не стоило воспринимать всерьез. Было ясно, что у Альдо связаны руки: американские государственные органы едва не лишили его паспорта из-за налогового дела. 19 января, прямо перед самолетом в Италию, на очень эмоциональном заседании федерального суда Нью-Йорка Альдо был признан виновным в уклонении от налогов правительству США на 7 миллионов долларов. Альдо признал, что разными способами вывел из компании около 11 миллионов долларов, переводя эти средства себе или членам семьи. Одетый в двубортный синий костюм в тонкую полоску, Альдо в слезах уверял федерального судью Винсента Бродерика в том, что его проступок не имеет ничего общего с его «любовью к Америке», гражданином и постоянным резидентом которой он стал в 1976 году. Альдо выписал чек на сумму больше миллиона долларов в пользу налоговой службы и согласился выплатить еще шесть миллионов, прежде чем будет вынесен приговор. Его ждало до пятнадцати лет тюрьмы и штраф в 30 тысяч долларов. Доменико де Соле сообщил Маурицио, что Альдо почти наверняка окажется за решеткой.
Семейный совет начался без особых скандалов. Маурицио подтвердил свою договоренность с Джорджо, пообещал важные должности в компании его сыновьям. Уходя, Альдо сказал Маурицио напрямик:
– Я признаю, что я в ответе (по поводу проблем с американскими налогами) за то, чтобы спасти компанию и семью. Но только не думай, что мой братишка Родольфо в это время держал руки в карманах, – намекнул он, подразумевая, что и Родольфо зарабатывал на этом деле. – Я оказался в беде, потому что помогал всем вам. У меня большое сердце.
Теперь, когда в семье воцарился мир – или хотя бы временное перемирие, – нужно было вернуться к вопросу Паоло. Когда его договоренность с Маурицио не сложилась, Паоло вернулся к своему проекту «PG». На этот раз он запустил в производство первую коллекцию сумок, поясов и других аксессуаров, которые в том же марте представил на большой торжественной презентации в закрытом римском клубе. Посреди торжества в зал ворвалась уголовная полиция, заставив гостей рассыпать икру и разлить шампанское, и конфисковала коллекцию. Паоло был в ярости, и он знал, кто послал к нему незваных гостей: Маурицио.
– Maledetto![26] Ты за это ответишь! – вскричал Паоло куда-то в пустоту, еще во фраке и с бокалом шампанского в руке. Он пришел в отчаяние. Его счета уже составляли сотни тысяч долларов. Не первый год у него не было жалованья. Его акции «Гуччи» ничего ему не приносили, несмотря на хорошую прибыль компании, так как Маурицио провел на голосовании предложение не делить дивиденды, а вкладывать их в резерв на его грандиозный проект. Вынужденный отдать и дом, и офис в Нью-Йорке, Паоло вернулся в Италию. И вот теперь Маурицио сорвал ему вечеринку. Паоло угрожал, что обратится в правоохранительные органы, но Маурицио и бровью не повел.
Пока Паоло вынашивал планы, как покарать Маурицио, свершилась его месть отцу: приговор тому был вынесен в Нью-Йорке 11 сентября 1986 года. Паоло сделал все, чтобы пресса с камерами наготове обступила место событий толпами: накануне он обзвонил всех репортеров, которых только вспомнил. Слезно прося о помиловании, Альдо проговорил, запинаясь, по-английски:
– Я все-таки сожалею, я глубоко сожалею о случившемся и о содеянном, и я взываю к вашему снисхождению. Уверяю вас, этого больше не повторится.
Срывающимся голосом он рассказал суду, что прощает Паоло и «всех, кто хотел, чтобы я здесь оказался. Некоторые мои родные исполнили свой долг, другие наслаждаются местью. Господь им всем судья!»
Его адвокат Мильтон Гульд попытался спасти Альдо от тюрьмы, заверяя, что в восемьдесят один год тюремное заключение «было практически равносильно смертному приговору». Но судья Бродерик уже принял решение. Он приговорил Альдо к одному году и одному дню тюрьмы за уклонение от налогов в размере более 7 миллионов долларов.
– Мистер Гуччи, я не сомневаюсь, что вы больше не нарушите закон, – сказал судья, отметив, что Альдо уже «достаточно наказан» оглаской этого дела и его последствиями для бизнеса. – Я понимаю, что вы принадлежите к другой культуре, к которой наша добровольная система налогообложения неприменима.
Но затем Бродерик объяснил, что необходимо подать серьезный пример всем тем, кто не желает платить налоги. Альдо был приговорен к тюремному заключению по одной статье – уклонение от личных и корпоративных налогов, а также по три года еще по двум статьям о неуплате налогов, по которым Альдо был обвинен в январе. Судья приостановил исполнение приговора по двум из статей, предложив Гуччи условный срок, в том числе год общественных работ.
Бродерик оставил Альдо на свободе до 15 октября, а затем тот отправился в Федеральный центр предварительного заключения во Флориде, который располагался на месте бывшей базы военно-воздушных сил США «Эглин». Судья заявил, что не ставит перед собой задачу замучить пожилого человека на девятом десятке лет. Центр Эглин, к неудовольствию его начальника, прозвали «тюрьмой отдыха»: из-за своего устройства он напоминал скорее санаторий, чем тюрьму. Здесь можно было найти площадки для баскетбола, ракетбола, тенниса и даже бочче – старинной итальянской игры, похожей на боулинг, но с деревянными шарами и узкой дорожкой прямо на земле. Здесь было поле для софтбола с ночным освещением, футбольное поле, беговая дорожка и даже площадка для пляжного волейбола. В рекреационном здании находился бассейн и столы для пинг-понга, телевизор и клуб для бриджа; здесь также была песочная площадка для бросания колец, а заключенные могли оформить подписку на журналы и газеты. Какое-то время Альдо даже позволяли держать в камере телефон, хотя позднее он лишился этой привилегии, потому что постоянно кому-нибудь звонил.