В сентябре 1987 года Маурицио отправился в Лондон и снял номер в своем любимом отеле «Дукс» на Сент-Джеймс-Плейс. Отель располагался неподалеку от Сент-Джеймсского парка и станции метро «Грин-Парк», и в нем можно было найти роскошные и уединенные комнаты – и едва ли не лучший мартини в городе. На следующее утро, вместе с Моранте и Студзински, Маурицио явился в лондонский офис «Инвесткорп», очаровательное четырехэтажное здание бывших конюшен на Брук-стрит в Мейфэре. Господ пригласили в одну из гостиных на втором этаже, обставленную удобными диванами, креслами и маленькими кофейными столиками, где царила уютная и выверенная обстановка для ведения дел. Здесь их встретили Пол Димитрук, Чем Чесмиг и Рик Свенсон.
– Никогда не забуду нашу первую встречу с Маурицио, – рассказывал Свенсон, блондин с мальчишеским лицом, бывший бухгалтер «Эрнст энд Янг», на тот момент новый сотрудник в «Инвесткорп». – Я точно ждал встречи с кинозвездой!
К тому времени Маурицио уже выработал собственный неповторимый стиль, в котором сочетались эффектность Родольфо и энергичность Альдо. Он вошел в гостиную первым, обогнав своих новых знакомых-банкиров, взмахнув полами кашемирового пальто песочного цвета; его отросшие светлые волосы и темные очки-авиаторы бросались в глаза, как и его голубые глаза и улыбка настоящего Гуччи. Директора «Инвесткорп», ожидавшие с ним встречи, замерли в ожидании.
– И вот заходит наш итальянец с мировым именем, которого мы ни разу раньше не видели. Врывается в комнату с видом голливудского актера – человек, имя которого написано на двери его компании, – вспоминал Свенсон. – И при этом с ним судятся его же родные, его акции под арестом и он не может управлять своим бизнесом! О его скандальной войне с родственниками трубят все газеты, и он заявляется к нам с вопросом: «Не хотите ли помочь мне выкупить акции у моей семьи?»
Маурицио начал с истории своего деда Гуччио, с его работы в «Савое» и магазинчика во Флоренции. На почти безупречном английском он пересказывал победы Альдо и «Гуччи» в Америке, дизайнерскую и управленческую работу Родольфо в Милане, а также свой собственный опыт юности, когда он работал с Альдо в Нью-Йорке. Затем он расписал текущее положение дел: удешевление бренда, семейные распри, проблемы с налогами, раскол между американской и итальянской частями бизнеса. Он поделился своей досадой на то, что не получается двигать компанию вперед.
– У итальянцев есть поговорка: первое поколение рождает идею, второе развивает ее, а третьему достаются выросшие вместе с ней трудности, – объяснил Маурицио. – Понимаете, у нас с кузенами диаметрально противоположный взгляд. Как можно держать компанию с продажами на 240 миллиардов лир[32] в рамках семейного подхода? Я уважаю традиции, но как основу, на которой можно строить, а не как коллекцию археолога, годную лишь развлекать туристов! – с жаром добавил он. – Семейная война парализовала компанию на годы, как минимум, обрубив ей потенциал развития. Я часто задаюсь вопросом: сколько брендов уже родились и добились успеха просто потому, что «Гуччи» стоит на месте? Настало время перевернуть страницу!
Собравшиеся банкиры ловили каждое его слово.
– В нашей кухне слишком много поваров, – заявил Маурицио, сверкая своими голубыми глазами. – Мои двоюродные братья убеждены, что они – дар божий для мира моды. Вот только Джорджо абсолютно бесполезен: его волнует только то, как бы завоевать почетный трофей, «кубок Гуччи» на скачках в Пьяцца-ди-Сьена. Роберто вообще считает себя англичанином: у его рубашек такие жесткие воротнички, что он головы повернуть не может. Паоло – одна большая обуза, его самое важное достижение в жизни – засадить отца в тюрьму!
Вот и вся моя семья; я называю их «братья Пицца», – добавил Маурицио: это было намеком на бестолковость и провинциальность кузенов. – «Гуччи» – это «Феррари», а мы водим ее как «Чинквеченто»! – в очередной раз закончил он любимой метафорой и выразительным взмахом руки. – «Гуччи» не хватает развития и хорошего управления. Хороший партнер сможет вернуть ей былую славу. Когда-то считалось привилегией иметь сумку от Гуччи, и так непременно будет снова. Нам нужен один взгляд, одно направление, и тогда, – он сделал театральную паузу, – деньги хлынут таким потоком, какого вы еще не видели!
Инвесторы были очарованы Маурицио, хотя здравый смысл и подсказывал им, что стоит вложиться во что-нибудь другое. Их зацепили и рассуждения о потенциале «Гуччи» как бренда.
– Это было безумие, просто игра вслепую, – вспоминал Свенсон. – Не было ни сводной финансовой отчетности – точно не на том уровне, к которому привыкли мы, – ни четко определенной управленческой команды, ни каких-либо гарантий. Но когда этот парень начал рассказывать, как он видит себе будущее «Гуччи», он всех заражал своими мечтами.
Димитрука тоже вдохновил и очаровал тот нескрываемый восторг, какой испытывал Маурицио к имени Гуччи, как и нетерпение заполучить его обратно. И хотя Димитрук и Маурицио принадлежали к совершенно разным социальным слоям, они были почти ровесниками, ими двигали одни и те же амбиции. Их отношения сыграли важную роль во всем, что произошло в следующие месяцы.
– Между нами с Маурицио была удивительная «химия», – вспоминал Димитрук. – Он считал себя пастырем своего бренда, который он очень, очень серьезно настроился возродить. И он готов был признать, что чего-то не знает.
Когда Маурицио ушел, Димитрук подошел к телефону и позвонил Кирдару: тот отдыхал на своем любимом курорте на юге Франции.
– Немир, это Пол. Я только что виделся с Маурицио Гуччи. Ты же знаешь такой бренд?
На другом конце молчали. Наконец Кирдар с улыбкой ответил:
– Я смотрю себе на ноги. По-моему, на мне туфли от Гуччи.
Черные мокасины из крокодиловой кожи с золотым трензелем и по сей день остаются важной частью гардероба Кирдара.
Кирдар немедленно дал Димитруку разрешение заключить с Маурицио сделку. Он знал, что Гуччи могут стать для «Инвесткорп» входным билетом в замкнутое европейское деловое сообщество.
– Нужно было показать себя по обе стороны Атлантики, – говорил Кирдар годы спустя. – Сделать себе историю в Европе.
– Проводить сделки в Европе было гораздо сложнее, чем в Соединенных Штатах, – рассказывал исполнительный директор «Инвесткорп» Элиас Халлак, вспоминая, что деловая среда в то время была разбита на очень маленькие закрытые группы. – Было стратегически важно провести большую сделку в Европе.
Инвестиция в «Гуччи» заставила бы людей обратить на инвесторов внимание, причем по обе стороны Атлантики.
Следующим шагом было познакомить Маурицио с Немиром Кирдаром, который принял бы окончательное решение, прежде чем приступить к сделке. Кирдар любил начинать деловые встречи хорошим обедом: или в собственных обеденных залах «Инвесткорп», или в шикарных ресторанах. Он предпочитал оценивать своих новых партнеров в расслабленной обстановке, а не на сдержанных официальных встречах. Кирдар пригласил Маурицио в «Гарри Бар», роскошный закрытый клуб, известный своей высокой итальянской кухней и превосходным сервисом.
В элегантной роскоши зала «Гарри Бар» – паркет из твердых пород древесины, круглые столы, удобные ситцевые кресла и мягкий свет – двое приступили к знакомству. Кирдар увидел вдохновенного человека тридцати девяти лет с прекрасными намерениями и мечтой вдохнуть новую жизнь в семейное дело. Маурицио встретил любезного и обнадеживающего пятидесятилетнего мужчину, готового рискнуть и опробовать его план.
– У них начался просто медовый месяц, – вспоминал Моранте. – Они души друг в друге не чаяли.
Дело «Гуччи» Кирдар сделал приоритетным проектом номер один в «Инвесткорп», назначив Димитрука и Свенсона помогать Маурицио на полную ставку. Они дали проекту «Гуччи», который держали в строгом секрете, кодовое имя «Сэддл» – «Седло» – и принялись за изучение счетов компании.
Димитрук и Свенсон составили краткий договор с Маурицио, в котором были изложены ключевые принципы и задачи их союза: перезапустить бренд, ввести профессиональное управление, установить общую акционерную базу во всей компании, что на бизнес-жаргоне означало выкупить акции у остальных членов семьи. В итоге они пришли к тому, что «Гуччи» отправится на биржу, как только перезапуск будет окончен. Эти страницы, названные «Сэддлским соглашением», стали основой для примечательных деловых связей.
– Мы разделяли мнение Маурицио насчет ценности имени. Оно было значимо, и его стоило возрождать, – вспоминал Димитрук. – Немир меня полностью поддержал.
«Интеркорп» полностью посвятила свою деятельность тому, чтобы выкупить 50 процентов акций «Гуччи» у родных Маурицио.
– Был только один путь: выкупить у кузенов их доли, – говорил Пол Димитрук. – Маурицио видел, что мы не боимся и не сомневаемся. Мы знали, что будем стоять на своем, и постоянно общались.
Маурицио был на седьмом небе. Он почувствовал, что нашел выход из трясины «братьев Пицца». В главном офисе Маурицио в изгнании, в отеле «Сплендид», в номере с видом на озеро Лугано, Маурицио и Моранте строили планы, как лучше всего подступиться к семье. Официальным фронтом для сделки должна была стать компания «Морган Стэнли». В «Инвесткорп» хотели остаться анонимными, пока не станет ясно, что они смогут получить долю в 50 процентов.
Маурицио рассказал, что начать нужно с Паоло, которого он считал беспринципным, расчетливым и ищущим только личной выгоды. Паоло стал бы ответом на вопрос, ибо, хоть у него и было всего 3,3 процента, он был меньше остальных предан семье. Паоло знал, что даже его небольшая доля в компании нарушает равное разделение между Маурицио и остальными. Он прекрасно понимал, что, продав акции, он больно заденет отца и братьев – и отомстит за отказ дать ему важную роль в компании. Кроме того, Паоло собирался начать свое дело в Штатах, под брендом «PG», и нуждался в деньгах. Он не хотел знать, стоит ли за этой сделкой Маурицио, – а может, ему было все равно. Моранте назначил встречу с одним из адвокатов Паоло, Карло Сганцини, в офисе в Лугано, на другом берегу озера, напротив отеля «Сплендид». Маурицио рассказывал, что смотрел за ними в бинокль из окна гостиниц