переезда. Он приветствовал их всех восторженной речью и создал целевую группу по каждой линейке продукции и бизнес-деятельности для изучения перезапуска «Гуччи».
Маурицио также считал, что компании необходим более изощренный подход к вопросам людских ресурсов и обучения, чтобы избавиться от фракционного управления из прошлого, напоминавшего феодальную систему, и донести до всех своих сотрудников общее видение «Гуччи». Он разработал концепцию «школы Гуччи» для обучения сотрудников истории, стратегии и мировоззрению компании в дополнение к предоставлению профессиональных и технических знаний.
С этой целью Маурицио купил виллу XVI века под названием Вилла Беллозгуардо, которая принадлежала оперной звезде Энрико Карузо, зарезервировал 10 миллионов долларов на ее реконструкцию и мечтал основать там «школу Гуччи». По мнению Маурицио, вилла также должна была служить культурным, выставочным и конференц-центром. Вилла Беллозгуардо расположена на флорентийских холмах в Ластра-а-Синья, откуда открывается вид на холмы и поля окружающей тосканской сельской местности. Длинная аллея, окаймленная скульптурами божеств, вела к парадному входу виллы, по бокам которого располагалась изящная двойная лестница. На заднем дворе ступени вели из длинного прямоугольного патио, окаймленного каменными колоннами, в сад эпохи Возрождения. Однако во время первых визитов в Беллозгуардо Маурицио узнал от сторожа, что на вилле водятся привидения, и решил привести Фриду – экстрасенса, которая очистила «Креол», чтобы удалить любые негативные влияния, что могли там сохраниться.
Однако Маурицио не мог изгнать призраков прошлых сражений своей семьи столь же легко, как привидений с виллы Беллосгуардо, и директор по коммуникациям «Гуччи» Пилар Креспи вспоминала, что они часами говорили о том, как справиться с прошлым. В то время как Маурицио призывал вернуться к принципам качества и стиля, которые привели «Гуччи» к успеху, он избегал семейных споров, из-за которых его имя оказалось в грязи. Креспи была в недоумении, когда журналисты требовали информации о конфликте с Паоло или подробностей семейных войн.
– Я продолжала получать эти телефонные звонки, подходила к нему и говорила: «Маурицио, как мы будем справляться с прошлым?» – рассказывала Креспи. – Он был очень зол на Паоло, – вспоминала она. – Он действительно не хотел говорить ни о себе, ни о других. Он говорил: «Это новый «Гуччи», не обсуждай прошлое! Паоло – это прошлое, а я – новый «Гуччи»!»
Маурицио принял мантию «Гуччи», но не знал, как отмыть ее от пятен.
– Я сидела с ним по несколько часов. Он никогда не понимал, что прошлое вернется и будет преследовать его, – гогворила Креспи.
Осенью 1990 года с помощью рекламного агентства «Макканн Эриксон» Мелло показала, как многому она научилась у Маурицио на первых занятиях и во время своих визитов к местным производителям. Она запустила рекламную кампанию стоимостью 9 миллионов долларов, размещенную в ведущих журналах о моде и стиле жизни, таких как «Вог» и «Вэнити Фэйр», и построенную вокруг концепции «Рука Гуччи». В портфолио были представлены замшевые мокасины, роскошные кожаные сумки и новые спортивные замшевые рюкзаки, чтобы продемонстрировать как традиции Гуччи, так и возвращение компании в авангард моды.
Хотя первая кампания была успешной, Мелло быстро поняла, что будет трудно поддерживать новый имидж «Гуччи», не придавая большего значения одежде. Несмотря на то что Гуччи всегда считали основной частью своего бизнеса производство сумок и аксессуаров, Мелло знала, что одежда является ключом к созданию концепции, на которой будет строиться новая идентичность «Гуччи».
– Было трудно создать образ с помощью сумочки и пары туфель, – говорила Мелло. – Я убедила Маурицио, что у «Гуччи» должна быть готовая одежда для образа. Мы всегда пытались подтолкнуть Маурицио в сторону моды, – рассказывала она.
Хотя Маурицио делал ставку в том числе на моду и нанял Лучано Сопрани еще в начале восьмидесятых, во время швейцарского изгнания он пересмотрел свое мышление, чтобы сосредоточиться на ремесленных кожевенных корнях Гуччи. К началу девяностых он уже не верил, что следовать модной стратегии – это правильно для «Гуччи».
– Философия Маурицио в то время заключалась в том, что он не верил в дизайнеров, – говорил Ламбертсон, который пытался создать полноценную команду дизайнеров для «Гуччи». – Он не верил в показы мод и не верил в продвижение какого-либо одного имени в ущерб «Гуччи». Он считал, что за компанию должны говорить аксессуары.
До этого момента вся одежда «Гуччи» изготавливалась собственными силами, что было дорогостоящим и трудоемким делом. У «Гуччи» не было возможностей производить, продавать и распространять одежду на конкурентной основе, и вскоре стало очевидно, что лучшим вариантом для компании было бы заключить контракт на производство с производителем одежды. Через несколько сезонов «Гуччи» заключила соглашения с двумя первоклассными итальянскими производителями одежды: «Эрменеджильдо Дзенья» для мужской одежды и «Замаспорт» для женской.
Ламбертсон также потратил много времени на поиски подходящих людей, сближался с ними, а затем пытался убедить их переехать в Италию и работать на «Гуччи».
– Первые шесть месяцев мы в основном просто нанимали людей, – вспоминал он. – В тот момент было трудно заставить кого-либо работать на «Гуччи». А Маурицио не хотел нанимать слишком много американцев – он заботился о том, чтобы «Гуччи» оставалась итальянской.
Когда Мелло и Ламберстон пришли в «Гуччи», там уже работала небольшая группа молодых дизайнеров.
– Все эти ребята были из Лондона и жили в Скандиччи, – вспоминал Лэмбертсон, – но никто на самом деле не обращал на них никакого внимания. Они были изолированы в своем собственном мире. Компания на самом деле не верила в дизайнеров, – вспоминал он. – Мы с Доун постоянно подчеркивали Маурицио, что нам действительно нужен дизайнер готовой одежды.
Пока Мелло и Ламбертсон создавали свою команду, молодой неизвестный нью-йоркский дизайнер по имени Том Форд и его бойфренд, журналист Ричард Бакли, обдумывали переезд в Европу.
Форд родился в семье среднего класса из Остина, штат Техас, где жил, пока его семья не переехала в Санта-Фе, штат Нью-Мексико, где жила мать его отца, Рут, когда он был подростком. Оба его родителя были агентами по недвижимости. Его мать была привлекательной женщиной, внешне напоминавшей Типпи Хедрен[36]. Она носила сшитую на заказ одежду, простые туфли на каблуках, а ее светлые волосы были собраны в шиньон. Отец был отзывчивым, либерально мыслящим человеком, который, когда Том вырос, стал ему настоящим другом.
– Детство в Техасе было для меня действительно тяжелым испытанием, – рассказывал Форд. – Если вы не белый, не протестант или делаете определенные вещи, вам может быть довольно тяжело, особенно если вы мальчик и не хотите играть в футбол, жевать табак и все время напиваться.
Форд находил Санта-Фе гораздо более изысканным и вдохновляющим местом и особенно любил проводить лето в доме своей бабушки Рут, где он также прожил полтора года. Для Форда бабушка Рут была персонажем типа Тетушки Мэйм[37], которая носила большие шляпы, пышные прически, накладные ресницы и массивные украшения: браслеты, пряжки с цветами тыквы, ремни из ракушек и серьги из папье-маше. Мальчиком Форд любил смотреть, как она наряжается для коктейльных вечеринок, на которые она вечно убегала.
– Она была из тех людей, которые обычно говорили: «Оооо, тебе это нравится, сладкий? Ну, давай, бери десять», – рассказывал Форд, взмахивая рукой. – Она была полна излишеств и открытости, и ее жизнь была гораздо более гламурной, чем жизнь моих родителей, – она просто любила повеселиться! Я всегда буду помнить ее запах. Она носила молодежную одежду Estée Lauder’s Youth Dew («Роса юности» от «Эсте Лаудер») и всегда старалась казаться моложе.
Форд считает, что эти ранние воспоминания оказали основополагающее влияние на его увлечение дизайном.
– На большинство людей на протяжении всей их жизни влияют эти самые первые образы красоты. Эти образы остаются с вами, и это образы вашего вкуса. Эстетика эпохи, в которой вы выросли, остается с вами.
Родители Форда с самого раннего его возраста поощряли в сыне стремление развивать свой творческий талант с помощью рисования, живописи и других подобных занятий и не ограничивали его воображение.
– Для них не имело значения, чем я хотел заниматься, пока я был счастлив, – сказал Форд. С юных лет у Форда были очень конкретные представления о том, что ему нравится, а что нет.
– С тех пор как мне исполнилось три года, я не носил ЭТУ куртку и мне не нужны были ЭТИ туфли, а ЭТОТ стул был недостаточно хорош, – вспоминал Форд. Когда он становился старше, когда его родители уходили на ужин или в кино, он привлекал свою младшую сестру, чтобы та помогала ему переставлять мебель, передвигая диваны и стулья на новые места. – Расстановка никогда не была правильной, не была достаточно хороша, в ней всегда был изъян, – говорил Форд. – Я действительно сформировал у своей семьи комплекс. Они по сей день говорят, что нервничают, когда видят меня. Даже несмотря на то, что я научился помалкивать, они чувствуют, как я оглядываю их с ног до головы, отслеживая все.
С тринадцати лет и позже личная униформа Форда состояла из мокасин от Гуччи, синих блейзеров и оксфордских рубашек на пуговицах. Он посещал эксклюзивную подготовительную школу Санта-Фе и встречался с девушками, в некоторых из которых влюблялся. Но он положил глаз на Нью-Йорк, куда отправился после школы, и поступил в Нью-Йоркский университет. Однажды вечером одноклассник пригласил его на вечеринку; Форду не потребовалось много времени, чтобы понять, что это была вечеринка только для парней. В разгар всего этого появился Энди Уорхол, и в мгновение ока группа отправилась в «Студию 54». Компания тепло приняла Форда – милого, юного мальчика с Запада с улыбкой кинозвезды и видом сноба. Еще до того как ночь закончилась, Уорхол плотно взялся за Форда, и наркотики появились неизвестно откуда. Форд, чей образ жизни до тех пор напоминал образ аккуратного мальчика из рекламы зубной пасты, был слегка потрясен, глядя на быструю, модную жизнь, стремительно разворачивающуюся вокруг него.