– Это слегка шокировало, – позже признался Форд.
– Он был не слишком-то шокирован, – возразил его одноклассник, иллюстратор Ян Фальконер, – потому что к концу ночи мы обнимались в такси!
Вскоре Форд стал завсегдатаем «Студии 54». Он ночи напролет веселился, спал весь день и перестал ходить на занятия, гораздо больше интересуясь тем, что ему давала его новая клубная жизнь.
– У меня были друзья в Санта-Фе, которыми я был одержим, но я не осознавал, пока не приехал в Нью-Йорк, что был влюблен в них, – сказал Форд. – Я как будто знал это где-то внутри себя, но все это было запрятано куда-то вглубь.
К 1980 году, в конце первого курса, он вообще бросил Нью-Йоркский университет и начал сниматься в телевизионных рекламных роликах. Его приятная внешность, умение говорить и непринужденность перед камерой сделали его успешным. Он переехал в Лос-Анджелес. В какой-то момент у него было двенадцать рекламных роликов в эфире одновременно. И вот однажды случилось немыслимое. Парикмахер, делавший ему прическу для рекламы шампуня «Прелл», дважды осмотрел кожу головы Форда, где линия волос слегка отступала.
– О, милый! – сказал парикмахер высоким гнусавым голосом. – Ты теряешь волосы.
Самообладание Форда пошатнулось.
– Он был стервозной королевой, а мне было всего девятнадцать или двадцать, и я просто стал параноиком, – вспоминает Форд.
До конца съемок он держал подбородок опущенным и одержимо зачесывал челку пальцами все ниже на лоб.
– Режиссер то и дело останавливал камеру и кричал: «Не могли бы вы, пожалуйста, поправить ему волосы!» – вспоминал он.
Этот случай запал ему в душу. Неуверенный в том, что его волосы растут нормально, Форд также ловил себя на мыслях: «Я могу написать рекламу лучше», или «Я бы направил камеру таким образом», или «Там это выглядит лучше…» Он понял, что хочет быть по другую сторону объектива.
Форд поступил в Школу дизайна Парсонса в Нью-Йорке, где изучал архитектуру – область, которой он интересовался с первых дней перестановок в своей семейной гостиной. В середине программы он переехал в Париж, где у школы был филиал. Но когда он почти закончил учебу, то понял, что архитектура слишком серьезна для него. Стажировка во французском доме моды Chloé подтвердила его ощущение: мир моды был намного веселее. Ближе к концу первого курса он отправился в Россию в двухнедельный отпуск; однажды ночью у него начался сильный приступ пищевого отравления, он потащился обратно в свой продуваемый сквозняками гостиничный номер.
– Я был несчастен и остался в своей комнате один в ту ночь, и я просто начал думать, – сказал Форд. – Я знал, что не хочу делать то, что делаю, и вдруг мне в голову пришла идея – МОДЕЛЬЕР! Она вылезла, как распечатка из принтера.
Он думал, что знает, что нужно, чтобы быть успешным модельером, – смекалка, членораздельная речь, умение стоять перед камерой, хорошие идеи о том, что люди должны носить.
Примером для Форда был Кельвин Кляйн. Форд вспомнил, как еще до того, как Армани стал громким именем в Соединенных Штатах, он покупал простыни «Кельвин Кляйн» для своей кровати, когда учился в средней школе в середине-конце семидесятых.
– Кельвин Кляйн был молодым, стильным, богатым и привлекательным, – сказал Форд, вспоминая себя подростком, корпящим над журналом, в котором были представлены глянцевые черно-белые снимки Кляйна в его нью-йоркском пентхаусе. – Он зарабатывал на своем имени, продавал джинсы, продавал готовую одежду – он был первым модельером-суперзвездой.
Форд мечтал стать похожим на Кельвина Кляйна, с которым он действительно познакомился в «Студии 54» и ходил за ним повсюду, как преданный щенок.
Когда Форд вернулся в Париж, администрация Парсонса сказала, что ему придется начинать учебу с нуля, если он хочет специализироваться в области дизайна одежды, и это его совершенно не устраивало. Он окончил архитектурный факультет в 1986 году, вернулся в Нью-Йорк, составил модное портфолио и начал искать работу; он просто не упомянул, какой факультет окончил, и не позволял себе разочаровываться из-за отказов.
– Думаю, что я очень наивен, или уверен в себе, или и то и другое вместе, – говорил Форд. – Когда я чего-то хочу, я это получаю. Я решил, что буду модельером и одна из компаний обязательно наймет меня!
Он составил список пожеланий и начал звонить дизайнерам каждый день.
– Я сказала ему по телефону, что вакансий у меня нет, – вспоминает нью-йоркский дизайнер Кэти Хардвик. – Но он был так вежлив: «Могу я просто показать вам свою книгу?» Однажды я сдалась. «Когда ты сможешь приехать?» – спросила я. «Через минуту», – ответил он. Он был внизу, в вестибюле!
Впечатленная его работами, Хардвик наняла его.
– Я ничего не умел делать, – вспоминал Форд. В начале его работы на Кэти Хардвик она попросила его сшить юбку-солнце. Он кивнул, спустился вниз, запрыгнул в метро, вышел у «Блумингдейл» и направился прямиком в отдел одежды. Там он вывернул наизнанку все юбки-солнце, которые смог найти, чтобы посмотреть, как они сшиты.
– Затем я вернулся, нарисовал юбку, отдал ее лекальщице и сделал юбку-солнце! – сказал Форд.
Форд работал на Кэти Хардвик, когда познакомился с Ричардом Бакли, в то время писателем и редактором модного издательства «Фэрчайльд Публикейшен», а сегодня главным редактором мужского «Вога» (Vogue Hommes International) в Париже. Форду было двадцать пять, и у него была внешность кинозвезды – пронзительные темные глаза, волевой подбородок и темно-каштановые волосы до плеч. Он все еще носил синие джинсы и оксфордские рубашки на пуговицах. У Бакли, тридцати семи лет, были сапфирово-голубые глаза, жесткая копна волос с проседью, которые он коротко стриг, и острое чувство юмора, которое маскировало его застенчивость. Он был одет в вечную униформу редактора модного журнала: аккуратные черные брюки, черные ботинки с эластичными вставками на лодыжках, накрахмаленная белая рубашка без галстука и черный пиджак. Бакли недавно вернулся в Нью-Йорк, чтобы возглавить новый журнал «Сцена» (Scene) издательства «Фэрчайльд», ныне не существующий, после работы в парижском бюро «Фэрчайльд» в качестве европейского редактора его ежедневной газеты о мужской одежде DNR. Он заметил Форда на показе мод Дэвида Кэмерона. Когда он увидел молодого темноволосого Форда, его сердце подпрыгнуло впервые за долгое время. Он задержался после шоу под предлогом, что ему нужно было взять интервью у некоторых розничных торговцев, – и оглядывался в поисках Форда, который словно испарился. Форд тоже заметил Бакли на показе мод.
– В какой-то момент я обернулся и увидел, что этот парень просто таращится на меня, – вспоминал Форд. Со своими льдисто-голубыми глазами, колючими волосами и сосредоточенным выражением лица Бакли выглядел одержимым. – Он напугал меня! – сказал Форд.
К изумлению Бакли, десять дней спустя он столкнулся лицом к лицу с самим Фордом на крыше здания «Фэрчайльд» на Западной 34-й улице, где тот руководил съемками для «Сцены». Из-за изнурительного темпа своей работы – он был редактором модной ежедневной газеты «Женская одежда на каждый день», а также редактором «Сцены» – Бакли прибежал на крышу в последнюю минуту. Кэти Хардвик послала Форда забрать кое-какую одежду, которую Бакли еще не закончил фотографировать. Как раз в тот момент, когда Бакли рассказывал арт-директору о том, что видел Форда на показе мод, сам Форд вышел на крышу, чтобы посмотреть, как там одежда.
Глаза Бакли расширились, и он сглотнул.
– Это он! – прошептал он арт-директору. – Парень, о котором я тебе рассказывал…
Бакли попытался беззаботно поприветствовать Форда и спросил, может ли он подождать с одеждой, объяснив, что он еще не закончил снимать ее. Форд согласился. Когда позже они вместе спустились на лифте вниз, Бакли – обычно остроумный и лощеный – обнаружил, что болтает без умолку.
– Он, должно быть, думал, что я полный идиот, – вспоминал Бакли. Форд так не думал.
– Это звучит так глупо, но я подумал, что он был милым, – сказал Форд позже. – И в нашем бизнесе редко можно найти настоящих людей с добрым сердцем.
На их первом свидании, в Альбукерке, в Ист-Сайде, ноябрьским вечером 1986 года, Бакли и Форд быстро погрузились в задушевный разговор, и на Бакли произвели впечатление целеустремленность Форда и его чувство миссии. Пока они потягивали напитки и жевали кесадильи с креветками за своим столиком среди шумной молодежи, Форд рассказал Бакли, чем именно он хотел бы заниматься через десять лет.
– Я хочу создать чисто спортивную одежду с европейским колоритом, более изысканную и современную, чем у Кельвина Кляйна, но с объемом продаж, как у Ральфа Лорена, – говорил Форд, пока Бакли слушал со смесью жалости и удивления. – Ральф Лорен – единственный дизайнер, который действительно создал целый мир, – серьезно объяснял Форд Бакли. – Вы точно знаете, как выглядят люди его типа, как выглядят их дома, на каких машинах они ездят, – и он делает все эти продукты для них. Я хочу сделать это по-своему!
Бакли откинулся на мягкое кожаное сиденье их кабинки и посмотрел на своего красивого нового друга.
«Он так молод, а уже хочет стать миллионером, – подумал он про себя. – Просто подожди, пока он не выйдет и не получит по зубам от сурового мира нью-йоркской моды», – подумал Бакли, одновременно и испытывая жалость к Форду, и надеясь, что молодой дизайнер сможет проявить себя несмотря ни на что.
Что-то проскользнуло между этими двумя мужчинами: один был сосредоточенным, амбициозным и неизвестным; другой стал известным человеком в городе благодаря своей работе на «Фэрчайльд» – он продолжал редактировать колонку сплетен в журнале «Глаз» (Eye), – но не утратил дружелюбия и не витал в облаках.
– Ричард был милым, умным и забавным, – скажет Форд. – В нем было все, что нужно.
Бакли и Форд съехались под Новый год. Это станет партнерством всей их жизни.
Бакли только что переехал в апартаменты площадью 65 квадратных метров на площади Свя