Компания растянула платежи поставщикам с 180 до 240 дней; часть платежей была отложена еще на шесть месяцев. Производство и поставки сумок «Гуччи» и других товаров замедлились до крайнего предела. Однажды утром недовольные поставщики собрались у ворот фабрики «Гуччи» в Скандиччи, ожидая прибытия руководства.
Охранник позвонил Марио Маззетти домой, чтобы предупредить его о разгневанной толпе, и сказал, чтобы он не приходил. Маззетти все равно пришел.
– Поставщики набросились на меня, – вспоминал Маззетти. – Это было очень тяжело, но я должен был прийти. У меня были отношения со всеми ними – я был тем, к кому они обращались за ответами, – сказал Маззетти. – Я пытался заверить их, что им заплатят.
Компания, которая когда-то излучала надежность и стабильность правительственного министерства, разваливалась на части. Маззетти умолял банки предоставить больше кредитов, занимая деньги на суммы, намного превышающие стоимость ожидаемых заказов. Он разработал с поставщиками план оплаты. Фланц думал о нем как о мальчике, пытающемся пальцем заткнуть трещину в дамбе «Гуччи» – он просто стоял с опущенной головой и как мог делал то, что нужно было делать.
Ставка Маурицио на время казалась успешной до начала 1993 года, когда «Ситибанк» и «Банк дела Свиццера Италиана» подорвали веру в него – они попросили швейцарские власти секвестрировать активы Маурицио Гуччи за неуплату его личных ссуд. Третий банк, «Кредит Свисс», также появился с неоплаченными ипотечными кредитами на недвижимость Маурицио в Санкт-Морице. Они обратились к местному чиновнику судебной власти в швейцарском кантоне Койра – официальном месте проживания Маурицио. Чиновник по имени Джан Занотта арестовал все активы Маурицио Гуччи – дома в Санкт-Морице и его 50-процентную долю в компании, которая принадлежала швейцарской фидуциарной компании «Фидинам». Он установил крайний срок погашения долга на начало мая, а в случае неуплаты – дату, когда все активы Маурицио Гуччи будут проданы с аукциона, чтобы погасить задолженность перед банками, которая составила около 40 миллионов долларов.
Когда «Инвесткорп» узнала об аукционе, Фланц, Свенсон и Токер приехали в Милан, чтобы сделать Маурицио окончательное предложение – кредит в размере 40 миллионов долларов для погашения долга и 10 миллионов долларов за пять процентов акций «Гуччи». Они предложили Маурицио остаться на посту президента с 45 процентами и передать бразды правления профессиональному топ-менеджеру. В конце совещания Маурицио поблагодарил их, сказал, что подумает над их предложением, и вышел из комнаты.
– Честно говоря, я бы не сказал, что Маурицио окончательно съехал с катушек, не приняв предложение «Инвесткорп», – позже говорил Сенкар Токер. – Если бы он отдал контроль над компанией, не сохранив 50-процентную долю, чего стоила бы оставшаяся у него часть? Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы согласиться с его доводами.
Маурицио отправился в офис Франкини и передал последнее предложение адвокату.
– Я не буду гостем в своем собственном доме! – сердито сказал он Франкини, который после Луиджи был единственным человеком, с которым Маурицио открыто обсуждал свое положение. – Что мы будем делать? – спросил он Франкини, расхаживая по кабинету адвоката, как зверь в клетке.
Никогда в жизни Маурицио не испытывал такого давления. Бледный и осунувшийся, он едва ли походил на того очаровательного, полного энтузиазма человека, который вдохновил стольких людей своей мечтой. Он стал угрюмым, мрачным и параноидальным – даже избегал своих собственных сотрудников в Сан-Феделе. Луиджи участливо сопровождал своего босса везде, куда бы тот ни направлялся, и страдал от происходившего с Маурицио, но был не в силах изменить его курс.
– Он, казалось, становился все тоньше и тоньше на моих глазах, день ото дня, – рассказывал Луиджи. – Всякий раз, когда он поднимался наверх, я боялся, что он выбросится из окна.
Маурицио часто ускользал из своего офиса, выключал сотовый телефон и проходил несколько шагов до торгового пассажа «Галерея Виктора Эммануила», чтобы встретиться со своей maga, или экстрасенсом, Антониеттой Куомо, в одном из своих любимых caffès. Потягивая капучино или aperitivo, затерявшись среди толп туристов и студентов, он делился своими тревогами с Антониеттой. Она была простой, по-матерински заботливой женщиной, которая обычно работала парикмахером, но также встречалась с особыми клиентами, которые ценили ее экстрасенсорные таланты.
– Giú la mascara, Маурицио, – говорила она ему в начале каждой встречи. – Сними маску.
– Я была единственным человеком, которому он действительно открылся, – говорила она много лет спустя.
– Мы были в отчаянии, если не сказать хуже, – говорил Франкини.
Он уже побывал во всех ведущих банках Италии и Швейцарии. Он контактировал с крупными бизнесменами, в том числе с телевизионным магнатом и бывшим премьер-министром Италии Сильвио Берлускони и малоизвестным на то время Патрицио Бертелли, мужем Миуччи Прада и творцом, стоявшим за взрывным ростом модного бренда «Прада» в течение последних нескольких лет.
– В 1992 году у Бертелли не было двадцати миллиардов лир в банке, – вспоминал он. Никто не мог – и не хотел – помочь Маурицио Гуччи.
В пятницу, 7 мая, в 7 часов вечера, сладкий, терпкий аромат духов «Валентино» пронесся по коридору с высокими потолками в миланском офисе Фабио Франкини, когда его секретарша ввела темноволосую пышногрудую женщину в обтягивающей мини-юбке, чулках в сеточку и кричащем макияже. Ее каблуки-шпильки стучали по мраморному полу, звук слегка отдавался эхом, когда она шла по длинному коридору. Пьеро Джузеппе Пароди, миланский адвокат, который в прошлом представлял интересы Маурицио и Патриции, вошел следом. Франкини поприветствовал посетителей, когда они заняли свои места в одном из просторных конференц-залов Франкини. Он знал Пароди, но впервые видел женщину, которая назвалась синьориной Пармиджани. Франкини сомневался, что это ее настоящее имя.
– Мы можем кое-что сделать для вашего клиента, Маурицио Гуччи, – сказала Пармиджани, обратившись к Франкини, который недоверчиво наклонился вперед. После нескольких месяцев попыток собрать деньги для Маурицио он не мог поверить своим ушам. Пармиджиани объяснила, что она представляла интересы итальянского бизнесмена, который вел успешный бизнес по продаже предметов роскоши в Японии. Она называла бизнесмена просто «Хаген» и объяснила, что он готов одолжить Маурицио деньги, необходимые тому, чтобы вернуть свои акции. В обмен он хотел получить соглашение о распространении продукции «Гуччи» на Дальнем Востоке.
Франкини снова встретился с синьориной Пармиджани на следующее утро и в воскресенье в пять часов вечера, чтобы обсудить все детали сделки. По ходу дела Франкини узнал, что «Хаген» был итальянцем по имени Делфо Цорци, который бежал в Японию в 1972 году, оставив позади бурное прошлое и обвинения в том, что он был опасным неофашистом. Цорци разыскивался итальянскими властями, среди прочего, по обвинению в организации взрыва в 1969 году на миланской площади Пьяцца Фонтана, в результате которого погибли шестнадцать человек и восемьдесят семь получили ранения. Взрыв бомбы положил начало десятилетию насилия, известному как la strategia della tensione, которое терзало Италию на протяжении 1970-х годов и было попыткой экстремистской неофашистской партии подтолкнуть страну вправо. Цорци, который отрицал свою причастность к взрыву, заявлял, что в то время он был двадцатидвухлетним студентом Неаполитанского университета, однако двое осужденных террористов засвидетельствовали, что он привез бомбу на площадь в багажнике своего автомобиля.
Суд над ним был назначен на 2000 год в зале судебных заседаний в бункере при миланской тюрьме Сан-Витторе.
В Японии Цорци женился на дочери одного из ведущих политиков Окинавы и открыл бизнес по экспорту кимоно в Европу. Он быстро перестроился на импорт и экспорт предметов роскоши между Европой и Дальним Востоком и стал хорошо известен руководителям индустрии моды, которым нужно было избавиться от старых запасов.
– Хотя никто не признает этого, Цорци считался Санта-Клаусом в модном бизнесе, – рассказывал миланский консультант в индустрии моды, который попросил не указывать его имя. – Он забирал старое барахло и платил за него хорошие деньги, – сообщал источник.
Пообщавшись с Маурицио, Франкини узнал, что тот уже знал о Цорци. В 1990 году, когда итальянские власти начали несколько расследований массового экспорта дизайнерских подделок, включая продукцию «Гуччи», они обнаружили, что Цорци управлял запутанной коммерческой сетью, которая поставляла из Италии на Дальний Восток как дизайнерские подделки, так и образцы из старых коллекций через сеть итальянских, панамских, швейцарских и английских компаний. Через несколько лет Цорци стал миллионером, живя своей тайной жизнью в Токио на весьма высоком уровне. Когда Маурицио возобновил «холщовый бизнес» в качестве тактики выживания, чтобы выиграть время с «Инвесткорп», он заключил сделку по продаже товаров через Цорци.
В понедельник, 10 мая, Маурицио, Франкини и Пармиджани встретились в 10 часов утра в Лугано, в офисе «Фидинам» – фидуциарной компании, которая владела акциями Маурицио и, по совпадению, также занималась операциями Цорци. «Фидинам» оформила кредит для Маурицио Гуччи в размере 30 миллионов швейцарских франков, или около 40 миллионов долларов, с выплатой процентов в размере около 7 миллионов долларов и соглашением на бумаге о предоставлении Цорци прав на распространение продукции «Гуччи» на Дальнем Востоке, хотя они так и не были официально оформлены.
До полудня Франкини передал 30 миллионов швейцарских франков Джану Занотте, швейцарскому судебному чиновнику, и Маурицио Гуччи вновь стал хозяином своих активов.
– Это было невероятное приключение, но в целом я должен сказать, что они были правы, – позже говорил Франкини, имея в виду Цорци и его коллег. – В конце концов, я дал им только письмо в качестве залога, которое обещало им акции в случае несоблюдения условий сделки, но я не мог выставить сами акции, так как это было бы нарушением соглашения с «Инвесткорп».