– У Патриции диагностирована опухоль головного мозга размером с бильярдный шар, – сказал он Лилиане напряженным, низким голосом после того, как Сильвана и Алессандра ушли. – Теперь я понимаю, почему она была такой агрессивной.
Сильвана спросила Маурицио, может ли он позаботиться о двух девочках, пока она ухаживает за Патрицией. Он ответил, что это будет трудно. Корсо Венеция еще не готова, и у него нет места для них в его холостяцкой квартире. Кроме того, дела с «Инвесткорп» шли в гору, и он часто путешествовал. Он сказал, что будет рад пообедать с ними, когда сможет. Патриция почувствовала еще большее разочарование, когда услышала это.
Утром 26 мая Патриция лежала на больничной каталке, ее темные волосы были полностью острижены для операции. Она поцеловала дочерей и сжала руку матери, но, пока санитары не увезли ее, она постоянно высматривала Маурицио. Он не появился.
– Я не знала, вернусь ли я живой, а он даже не соизволил появиться, – позже говорила Патриция. – Несмотря на то что мы не были вместе, я все еще была матерью его дочерей.
Когда несколько часов спустя Патриция проснулась в тумане после анестезии, ей пришлось напрячься, чтобы разглядеть лица собравшихся вокруг койки. Она увидела свою мать, Алессандру и Аллегру, но Маурицио снова не было рядом. Она не знала, что Сильвана и врачи отговаривали его от приезда, опасаясь, что его присутствие расстроит ее.
Не в силах сосредоточиться, Маурицио провел все утро, расхаживая по своему кабинету. В конце концов он сказал Лилиане, что собирается послать цветы Патриции. Когда она предложила заказать их, он отказался. Он точно знал, какие орхидеи она любит, и хотел сам их выбрать. Пока он шел по Виа Манцони к Редаэлли, модному флористу, в тот же магазин, где Том Форд и Ричард Бакли покупали букет для Доун Мелло, Маурицио размышлял, что написать в записке. Боясь, что Патриция может неправильно истолковать его слова, он наконец решил просто написать свое имя: МАУРИЦИО ГУЧЧИ. Когда цветы прибыли в больничную палату Патриции, она сердито бросила их на стол, даже не взгянув. Орхидеи, которые Маурицио так тщательно отобрал, были теми же самыми, которые она посадила перед L’Oiseau Bleu – жестокое напоминание о том, что ее там больше не ждут. Когда через неделю Патриция вернулась домой с новыми орхидеями и запиской от Маурицио, в которой говорилось «Выздоравливай скорее», она разрыдалась и бросилась на кровать.
– Этот disgraziato[41] даже не пришел навестить меня! – воскликнула она.
Патриция, которой, как считалось, оставалось жить всего несколько месяцев, заставила своих адвокатов действовать без промедления. Они отозвали ее первое соглашение о разводе с Маурицио, утверждая, что из-за болезни она была психически не здорова, когда согласилась на условия, которые присудили ей квартиру в Галлериа Пассарелла, одну из двух квартир в «Олимпик Тауэр», единовременную выплату в размере 4 миллиардов лир (более 3 миллионов долларов на тот момент), оплату двух недель в лучшем отеле в Санкт-Морице для нее и девочек и 20 миллионов лир (около 16 000 долларов) в месяц для девочек. Они пересмотрели соглашение, потребовав гораздо более щедрые условия, включая 1,1 миллиона швейцарских франков в год (около 846 000 долларов); единовременный платеж в 1994 году в размере 650 000 швейцарских франков (около 550 000 долларов); пожизненное бесплатное пользование квартирой в пентхаусе Галлериа Пассарелла, которая будет передана Алессандре и Аллегре; и для Сильваны, матери Патриции, квартира в Монте-Карло и 1 миллион швейцарских франков (чуть менее 850 000 долларов).
Опухоль, первоначально считавшаяся злокачественной, позже была диагностирована как доброкачественная. Когда Патриция пришла в себя, она восстановила свою энергию и силы, думая о своей мести Маурицио Гуччи.
– Вендетта, – написала она в своем дневнике 2 июня, цитируя итальянскую писательницу-феминистку Барбару Альберти. – Я забыла, что вендетта – это занятие не только для угнетенных, но и для ангелов. Отомстите, потому что вы правы. Будьте бескомпромиссны, потому что вас оскорбили. Превосходство означает не то, что нужно все оставить, это значит найти лучший способ унизить его и освободить себя.
Несколько дней спустя она написала: «Как только я буду в состоянии поговорить с прессой, если мои врачи позволят, я сделаю так, чтобы все узнали, кто ты на самом деле. Я буду выступать по телевидению, я буду преследовать тебя до самой смерти, пока не уничтожу тебя». Она выплеснула свою ярость, записав кассету, и передала ее Маурицио.
Дорогой Маурицио, если не ошибаюсь, ты потерял свою мать в детстве? Естественно, ты также не знал, что значит «отец», особенно учитывая, как легко ты снял с себя ответственность перед дочерьми и моей матерью в день моей операции, без которой я не прожила бы больше месяца… Я хочу сказать тебе, что ты чудовище, чудовище, которому место на первых страницах всех газет. Я хочу, чтобы все знали, какой ты на самом деле. Я пойду на телевидение, я поеду в Америку, я заставлю их говорить о тебе…
Маурицио сидел за своим столом, слушая, как магнитофон воспроизводит ее резкий голос, выдавливающий полные ненависти слова.
Маурицио, я не дам тебе ни минуты покоя. Не придумывайте оправданий, говоря, что они не позволят тебе навестить меня… Мои крошки рисковали потерять свою мать, а моя мать рисковала потерять свою единственную дочь. Ты надеялся… Ты пытался раздавить меня, но не смог. Теперь я посмотрела смерти в лицо… Ты разъезжаешь на «Феррари», который купили тайно, потому что у тебя якобы не было денег, в то время как здесь, в доме, белые диваны стали бежевыми, в паркете появилась дыра, ковровое покрытие требует замены, а стены нужно восстановить – ты знаешь, что помпейская штукатурка со временем крошится! Но денег нет! Все для Signor Presidente, но как насчет остальных?.. Маурицио, ты достиг предела – даже твои собственные дочери не уважают тебя и больше не хотят тебя видеть, чтобы быстрее забыть пережитую травму… Ты – болезненный придаток, о котором мы все хотим забыть… Маурицио, ад для тебя еще впереди.
Маурицио внезапно схватил магнитофон, вырвал кассету и швырнул ее через весь кабинет. Он отказался слушать остальное и передал кассету Франкини, который добавил ее к своей растущей коллекции и посоветовал Маурицио нанять телохранителя. Успокоившись, Маурицио решил отшутиться. Он не хотел всю жизнь переживать из-за угроз Патриции. В августе того же года он согласился позволить Патриции проходить реабилитацию в Санкт-Морице в ее любимом L’Oiseau Bleu. Она прекрасно отдохнула и снова захотела предъявить права на поместье.
«Desidero avere per sempre Oiseau Bleu», – записала она в своем дневнике. – «Я хочу оставить себе свое поместье навсегда».
Несмотря на пересмотр условий их соглашения, Патриция, верная своему обещанию, обратилась к прессе. Она пригласила журналистов в свою квартиру в Галлериа Пассарелла для интервью, в которых она очернила Маурицио как бизнесмена, мужа и отца. Маурицио был убежден, что даже источник слухов о его гомосексуальности – по всем признакам необоснованных – можно проследить до Патриции.
Она появилась в ведущем женском ток-шоу «Гарем» в роскошном макияже и драгоценностях. Она сидела на мягком диване в студии и жаловалась аудитории, что Маурицио Гуччи пытался отделаться от нее «миской чечевичной похлебки», точнее – миланским пентхаусом, нью-йоркской квартирой и 4 миллиардами лир.
– То, что и так принадлежит мне, не должно быть частью соглашения, – запротестовала она, когда другие гости, не говоря уже о зрителях по всей стране, смотрели на нее с округленными глазами. – Я должна думать о наших дочерях, которые оказались без будущего… Я должна бороться за девочек. Если их отец хочет уехать на своем «Креоле» на полгода, что ж, скатертью дорога!
Осенью 1993 года, когда Патриция поняла, что Маурицио рискует потерять контроль над компанией, она вмешалась от его имени. Не потому, что хотела помочь ему, как она объяснила позже, а чтобы спасти компанию «Гуччи» для его дочерей. Она сказала, что действовала в качестве посредника «Инвесткорп», тщетно пытаясь – как и многие другие – убедить Маурицио принять почетное председательство и отойти от руководства. Она пыталась помочь ему найти деньги, чтобы вернуть свои акции, и утверждала, что послала адвоката, Пьеро Джузеппе Пароди, который в последнюю минуту связал Маурицио с Цорци для привлечения финансирования, что спасло его часть акций «Гуччи» от продажи с аукциона. Когда Маурицио проиграл свою битву с «Инвесткорп» и был вынужден продать свою 50-процентную долю в «Гуччи», Патриция восприняла это как личный удар.
– Ты с ума сошел? – закричала она на него. – Это самое безумное, что ты мог сделать!
Потеря «Гуччи» стала еще одной незаживающей раной.
– Для нее «Гуччи» олицетворяла все, – сказала много лет спустя ее бывшая подруга Пина Оримма. – Это были деньги, это была власть, это была идентичность – ее и девочек.
Глава 15. Paradeisos
Потянувшись к ночному столику, Маурицио выключил будильник еще до того, как тот зазвонил. Паола что-то пробормотала и глубже зарылась лицом в подушку. Маурицио поставил будильник на место и посмотрел через комнату, мимо двух зеленых диванов, уютно расположенных перед газовым камином, на большое панорамное окно, занимавшее всю стену. Утренний свет начал мягко проникать сквозь жалюзи и золотистые шелковые шторы, которые они всегда оставляли слегка приоткрытыми, чтобы видеть покрытый зеленью балкон и сад внизу. Из сада Инверницци по соседству доносились крики павлинов, в то время как гудение транспорта, начинающего заполнять Корсо Венеция, было едва слышно. Маурицио нравилось ощущение покоя, которое давала ему квартира, несмотря на то, что она находилась в самом центре Милана, в двух шагах от элегантных магазинов на Виа Монте Наполеоне и Виа делла Спига, которые когда-то были декорациями для мечты всей его жизни.