Первые несколько месяцев после того, как он продал свою долю в «Гуччи», Маурицио жил в оцепенении, в состоянии шока, как будто кто-то умер. Он обвинил «Инвесткорп» в том, что она не дала ему достаточно времени, чтобы внедрить новшества, Доун Мелло – в том, что она не придерживалась его концепции дизайна, де Соле – в предательстве. Он чувствовал, что его обманули.
– Маурицио мучили мысли о том, что он предал своего отца, – говорила Паола позже. – Он боялся, что предал все, что было сделано до него, и это причиняло ему много страданий, – вспоминала она. – Как только он понял, что у него нет выбора и остается только продать свою долю, он расслабился. Он уже ничего не решал.
С погашенными долгами и более чем 100 миллионами долларов, оставшимися в банке от продажи его акций «Гуччи», Маурицио Гуччи впервые в жизни не нужно было сражаться.
После продажи акций Маурицио купил велосипед, который хранил в подвале здания на Корсо Венеция. Затем он исчез из Милана. Он отплыл на «Креоле» обратно в Сен-Тропе, а потом отсиживался в одиночестве в Санкт-Морице. Шли недели, туман и депрессия начали рассеиваться. Он понял, что с него сняли огромное бремя.
– Впервые в жизни он смог решить, что он хочет сделать для своего собственного будущего, – говорила Паола. – У Маурицио не было беззаботного детства; он всегда ощущал груз своего имени и всего, что из этого вытекало. Его отец часто давил на него, и Маурицио твердо знал, что он все должен делать «правильно». Потом он столкнулся с завистью двоюродных братьев, потому что он унаследовал пятьдесят процентов, ничего толком не сделав, в то время как именно их отец сделал имя «Гуччи».
В начале 1994 года он вернулся в Милан, взял свой велосипед и ездил на нем взад и вперед от своей квартиры на Корсо Венеция до офиса Фабио Франкини на другом конце города, где начал разрабатывать новые бизнес-идеи.
– Ему некуда было идти, и он пришел сюда, – вспоминал Франкини. – В восемь часов утра он уже был здесь, взбудораженный идеями.
Во время одной из своих утренних поездок Маурицио остановился у площади Сан-Феделе. В то холодное серое утро в начале февраля 1994 года директор по коммуникациям «Гуччи» Пилар Креспи рано утром прибыла в штаб-квартиру компании и поднялась по покрытой ковром лестнице в свой офис на втором этаже задолго до того, как кто-либо еще явился на работу. Когда Креспи обошла свой стол, разбирая стопки глянцевых журналов мод, ее точеные черты лица напряглись и что-то внезапно привлекло ее внимание за окном. Внизу недавно вычищенные меловые фасады церкви и окружающих зданий на площади Сан-Феделе мерцали в бледном свете раннего утра, напоминая призрачную оперную сцену в соседнем Ла Скала. Креспи отложила бумаги и подошла к окну, чтобы незаметно выглянуть наружу. Замершая одинокая фигура сидела на одной из мраморных скамеек напротив здания, глядя на офис «Гуччи». Мужчина был закутан в верблюжье пальто, его темно-русые волосы едва касались воротника. Фигура сливалась с окружающим камнем, и сначала Креспи не заметила его, но знакомое движение привлекло ее внимание, когда он поднял руку, чтобы поправить очки на носу. Креспи ахнула – Маурицио Гуччи сидел и смотрел на здание. Она не видела его почти год. В течение нескольких недель перед продажей он был отстраненным и недоступным; после продажи он полностью исчез из поля зрения.
Она смотрела, как он медленно осматривает здание «Гуччи», словно пытаясь представить, что происходит внутри. Пока она смотрела, как он сидит там, ее накрыла волна печали. Она подумала о том, каким терпеливым и великодушным он был с ней в самом начале, позволив ей отложить дату начала работы до тех пор, пока ее сын не закончит школу в Нью-Йорке и она не сможет организовать переезд в Милан. Она вспомнила, каким энергичным и полным энтузиазма он был, пока отчаяние не превратило его в параноидального и капризного начальника.
– На его лице было выражение такой печали, – позже говорила Креспи. – Сан-Феделе – это его мечта. Он просто сидел и смотрел вверх.
– Теперь я сам себе президент, – позже сказал Маурицио Паоле. Он основал новую компанию Viersee Italia и арендовал офисы напротив парка на Виа Палестро, в нескольких шагах от их дома. Паола помогла ему декорировать комнаты яркими обоями и пестрыми китайскими лакированными деревянными фигурками, а Антониетта дала ему амулеты и порошки, чтобы отвести злые чары Патриции. Он знал, что Паола неодобрительно относится к его суевериям, но ему нравилась Антониетта; она успокаивала его и давала хорошие советы. Он относился к ней так, как другие относятся к финансовому аналитику или психологу.
Маурицио выделил 10 миллионов долларов и дал себе год на разработку новых инвестиционных проектов в любом секторе, кроме моды. Особенно заинтересовавшись туризмом, Маурицио приступил к рассмотрению нескольких вариантов. Во-первых, ему предложили спонсировать порт для парусников в Пальма-де-Майорке, испанской гавани, где стоял его «Креол». Он также направил своих людей в Корею и Камбоджу, чтобы изучить там перспективы развития туризма. Кроме того, он подумывал об открытии сети небольших роскошных гостиниц в живописных европейских городах и вложил 60 000 швейцарских франков (почти 50 000 долларов) в отель в Кран-Монтане, швейцарском горнолыжном курорте. В холле отеля, ставшего прототипом более крупной сети, был пинбол и другие развлечения, в том числе игровые автоматы.
– Он был очень внимателен к деталям, – сказала Лилиана, которая продолжала работать его секретарем после того, как Маурицио продал акции. – Он уже не швырялся деньгами, как во времена «Гуччи». Прежде чем взяться за новый проект, мы очень много работали. Он наконец-то повзрослел.
Прежнее обаяние и энтузиазм Маурицио вернулись. Впервые в жизни он жил для себя. Он купил одежду для своей новой роли, убрав серые костюмы генерального директора в шкаф и надевая их только на важные деловые встречи. Брюки из хлопковой саржи, бриджи и спортивные рубашки стали его новой униформой. Его галстуки выглядывали из-под кашемировых свитеров, которые пришли на смену пиджакам. Несмотря на то что он потерял свою компанию, он старался держаться за свою bella figura[42] – у Маурицио был правильный стиль для каждого случая. Он любил заниматься простыми вещами, и, бегая трусцой по тенистым дорожкам Джардини Публичи, он использовал купленную в США экипировку. У него был идеальный туристический велосипед, чтобы кататься по городу, и подходящая повседневная одежда. Маурицио также старался проводить больше времени с Алессандрой и Аллегрой, хотя Патриция по-прежнему мешала ему видеться с ними, особенно когда Паола была рядом.
Вспоминая, с какой неохотой его отец давал ему деньги, в июне 1994 года Маурицио подарил Алессандре 150 миллионов лир (около 93 000 долларов) на восемнадцатилетие, сказав, чтобы она распорядилась ими с умом, а также оплатила свою вечеринку.
– Я хочу, чтобы ты отвечала за деньги и распоряжалась ими так, как тебе нравится. Ты можешь устроить пышную или скромную вечеринку, в зависимости от того, как ты хочешь потратить свои деньги, – сказал Маурицио своей старшей дочери. Несмотря на это, Патриция немедленно взяла на себя планирование вечеринки и организовала пластическую операцию для себя и своей дочери, «чтобы выглядеть наилучшим образом на этом мероприятии». Патриция сделала себе нос, Алессандра – грудь.
В ночь на 16 сентября около четырехсот гостей направились по освещенной свечами дороге к Вилле Борромео, Кассано-д’Адда под Миланом, которую Патриция арендовала на вечер. Шампанское продолжало литься рекой после роскошного ужина, пока музыканты настраивали звук, и гости завизжали от восторга, обнаружив, что этими музыкантами были популярные «Джипси Кингс», которых Патриция наняла за баснословные деньги, чтобы удивить Алессандру.
Маурицио не появился, и крестный отец именинницы, Джованни Валькави, приветствовал гостей вместе с Патрицией и Алессандрой. Во время ужина Патриция повернулась к Козимо Аулетте, адвокату, который занимался ее бракоразводным процессом и сидел с ней за одним столом.
– Avvocato, – спокойно начала она, кипя внутри из-за отсутствия Маурицио, – что произойдет, если я решу преподать Маурицио урок?
– Что значит «преподать Маурицио урок»? – удивленно спросил адвокат.
– Я имею в виду, что будет со мной, если я избавлюсь от него? – уточнила Патриция более прямо, хлопая темными, покрытыми тушью ресницами.
– Я не собираюсь шутить об этом, – пробормотал потрясенный Аулетта и сменил тему.
Когда месяц спустя она задала ему тот же вопрос в его офисе, Аулетта отказался представлять ее интересы. Он написал ей письмо, в котором просил прекратить подобные разговоры, и сообщил об этих вопросах Франкини и матери Патриции.
Через несколько дней после вечеринки Маурицио пригласил Алессандру в свой офис на улице Палестро. Ему позвонили из банка и сообщили, что на ее новом банковском счете перерасход 50 миллионов лир (около 30 000 долларов).
– Алессандра, – строго сказал Маурицио. – В банке мне сказали, что на твоем счету перерасход в пятьдесят миллионов лир. Я не собираюсь покрывать эту сумму, и мне нужно объяснение, куда ушли деньги!
Алессандра неловко поежилась под пристальным взглядом отца.
– Прости, Papà, я знаю, что подвела тебя, – сказала она срывающимся голосом. – Я не знаю, как это получилось; ты же знаешь, что Mamma взяла на себя все приготовления. Я обещаю, что проверю всю бухгалтерию. Я обещаю, что такое больше не повторится.
Когда Алессандра вернулась со счетами, стало ясно, что помимо оплаты еды и других услуг для вечеринки Патриция потратила 43 миллиона лир (27 тысяч долларов) из денег Алессандры неизвестно на что. Раздраженный Маурицио закрыл счет. Финансовый урок провалился.
Девятнадцатого ноября 1994 года развод Маурицио с Патрицией был оформлен официально. В ту пятницу он пришел домой в обеденное время, чтобы удивить Паолу, встретив ее в гостиной с широкой улыбкой и двумя мартини в руках, когда она вернется домой.