– Я покажу тебе, как это делается, – отрывисто сказал Нинни карабинеру, вырвав из рук цыганки ее сумку и швырнув на платформу внизу. Когда испуганная женщина бросилась за своей сумкой, Нинни задержал ее и вернул владельцу его бумажник.
Но не все задержания были такими легкими. В Милане Нинни сражался с враждующими фракциями мафии calabrese – кланами Сальваторе Батти и Джузеппе Фальчи, чья война переросла в ежедневные перестрелки. Но практичный подход Нинни, стальные нервы и чувство этики снискали уважение как среди его коллег, так и среди членов клана. Только за 1991 год, имея всего четырех подчиненных, он произвел более пятисот арестов. Нинни с достоинством обращался с арестованными, считая, что даже к преступникам нужно относиться с уважением. Его человечность не только принесла ему признание со стороны одного из самых опасных наркобаронов Милана, но и спасла ему жизнь. Во время одного судебного процесса калабрийский босс Сальваторе Батти посмотрел на него через зал суда и сказал: Dotto ‘Ninni, se voi non fuste una persona onesta, avesse la morte – «Если бы вы не были честным человеком, вы давно были бы мертвы».
Полицейская машина с сидящей на заднем сиденье Патрицией мчалась по пустым улицам Милана к штаб-квартире уголовной полиции на Пьяцца Сан-Сеполькро, исторической площади за фондовой биржей, которая восходит к эпохе Древнего Рима. Полицейский участок был последним, что можно было бы увидеть в трехэтажном Палаццо Кастани, который возвышался вокруг центрального двора, украшенного сводчатым портиком с трех сторон и частично датированного эпохой Возрождения.
Нинни и его команда провели Патрицию через изогнутый каменный коридор между скульптурными профилями римских императоров Адриана и Нервы. Высоко над головой высеченная латинская надпись гласила: Elegantiae publicae, Commoditati Privatae — «Ради общего блага и личного удобства», а другая надпись на древнегреческом языке желала удачи тем, кто вошел.
Нинни передал Патрицию своей правой руке, инспектору Кармине Галло, невысокому коренастому мужчине с темными нежными глазами. Галло провел Патрицию по извилистому темному коридору в кабинет, скупо обставленный металлическими столами и картотечными шкафами. Она взглянула на окна под потолком с тяжелыми решетками, пока Галло записывал ее данные. Со стен смотрели фотографии убитых судей, боровшихся с мафией, – Джованни Фальконе и Паоло Борселлино. Вскоре приехала мать Патриции, Сильвана, с осунувшимися Алессандрой и Аллегрой. Их тоже проводили в кабинет Галло, когда в дверях появился Нинни и посмотрел на сияющую золотом и мехами Патрицию, сидящую возле стола Галло. Он почувствовал к ней отвращение.
– Я всегда пытался помочь людям, которых арестовывал, – рассказывал позже Нинни, – но я посмотрел на нее и почувствовал то, чего никогда раньше не чувствовал. Я видел ее как женщину, внутри которой ничего нет, женщину, которая определяла себя по окружающим вещам, женщину, которая думала, что за деньги можно купить все. Я не горжусь этим, но я не мог заставить себя заговорить с ней, чего никогда не случалось в моей карьере прежде.
Нинни повернулся к Сильване, его темные усы раздраженно ощетинились.
– Синьора, вашей дочери не стоит отправляться в тюрьму разодетой вот так, со всеми этими драгоценностями, – сказал Нинни.
– Это ее вещи, если она хочет взять их с собой, это ее право, никто не сможет ей этого запретить, – нахмурилась Сильвана.
– Делайте что хотите, но тюремные власти конфискуют их, как только она прибудет. Ей не позволят держать их при себе, – сказал Нинни, повернувшись на каблуках и выйдя за дверь.
– Давай-ка я все это заберу, – кудахтала Сильвана, снимая с Патриции тяжелые золотые серьги и массивные золотые браслеты с бриллиантами и стягивая с ее плеч норковую шубу. Затем она пошарила в сумочке от Гуччи.
– Что, черт возьми, ты в нее напихала? – сердито спросила она у дочери, доставая карандаши для губ, косметички и крем для лица. – Тебе это не понадобится, – сказала Сильвана, когда Патриция начала дрожать.
Инспектор Галло оторвался от своих бумаг и протянул ей свою куртку, спортивную зеленую ветровку, которую она с радостью приняла.
– Мне ее было жаль, – признался позже Галло. Патриция вернула куртку после того, как оказалась в заключении. – Она подошла к концу своего пути. Она сделала все, что могла, и оказалась на самом краю.
В то же утро в Италии были арестованы еще четыре человека, которым было предъявлено обвинение в убийстве Гуччи. Давняя подруга Патриции Пина Оримма была арестована в городе Сомма-Везувиана, недалеко от Неаполя, отрядом полицейских в штатском и позже в тот же день доставлена в Милан. Ивано Савиони, портье миланского отеля, и Бенедетто Черауло, механик, также были доставлены в здание уголовной полиции на площади Сан-Сеполькро. Орацио Чикале, обанкротившемуся менеджеру ресторана, который уже сидел в тюрьме в пригороде Милана Монце по обвинению в употреблении наркотиков, предъявили обвинение на следующий день. Ошеломляющая новость облетела все газеты: спустя два года бывшая жена Маурицио Гуччи и четверо ее возможных сообщников были арестованы по подозрению в убийстве.
Всего двумя месяцами ранее расследование дела зашло в тупик. Прокурор Милана Карло Ночерино попросил дать ему еще времени, но все больше впадал в отчаяние по мере того, как проходили недели, а серьезных зацепок не появлялось – до вечера среды, 8 января 1997 года. Филиппо Нинни работал допоздна, как он часто делал, когда ночной дежурный сообщил, что ему звонят.
– Capo, босс, на линии какой-то парень. Он не называет своего имени, но говорит, что это срочно и он не будет разговаривать ни с кем, кроме вас.
В тот час во всех остальных офисах штаба уголовной полиции было темно. Нинни включил свою настольную лампу, которую он предпочитал люминесцентным лампам над головой, и просматривал стопки папок, разложенных на его большом застекленном столе, среди компьютеров, которые он выбил в полицейском управлении, чтобы быстрее выполнять перекрестные проверки и ускорить свою работу. Поверх выцветших синих обоев Нинни аккуратно развесил более двадцати дипломов, сертификатов и табличек, которые он получил за свою карьеру. В центре комнаты потрепанный кожаный диван и два кресла были расставлены вокруг низкого журнального столика, на котором он разместил свою любимую награду: вырезанные вручную шахматы из талькового камня. Нинни нравилось ощущение гладких кремовых и бежевых шахматных фигур в руках. Время от времени он предлагал сослуживцам сыграть партию, полагая, что игра помогает ему сохранять твердый рассудок.
В тот вечер Нинни листал дело о наркотиках, которое почти закончил. Расследование, получившее название «операция Европа», началось с одного итальянского наркодилера, который находился на свободе. Вместо того чтобы немедленно взять его, Нинни с командой долго его выслеживали. К настоящему времени их работа привела к аресту более двадцати человек по всей Европе и конфискации более 360 кг кокаина, 10 кг героина и целого арсенала огнестрельного оружия. Когда они выкопали тайник с наркотиками, который был расположен на территории небольшого предприятия по эксплуатации землеройных машин на севере Италии, Нинни был ошеломлен. Казалось, что жестяным контейнерам, наполненным полиэтиленовыми пакетами с кокаином, не будет конца.
Нинни закрыл досье на операцию «Европа», гадая, кто мог звонить так поздно. Он велел дежурному соединить его.
– Это Нинни? – проскрипел низкий голос, напоминавший скрежет тяжелых металлических ворот о бетонный пол.
– Да, это кто?
– Я должен поговорить с вами лицом к лицу, – сказал скрипучий голос. Нинни услышал в нем настойчивость, страх и отчаяние. – У меня есть важная информация, которую я должен вам предоставить. Я расскажу вам все, что знаю, – настаивал голос.
Нинни, одновременно заинтригованный и озадаченный, спросил:
– Кто вы? Откуда мне знать, что я могу вам доверять? У меня кругом враги – хотя бы скажите, о чем идет речь!
– Достаточно, если я скажу, что это касается убийства Гуччи? – скрипящий голос перешел в хрип.
Нинни напрягся. Его коллеги-карабинеры расследовали загадочное убийство бизнесмена почти два года, но безуспешно. Полицейский судья Карло Ночерино годом раньше вернулся из Швейцарии, куда он отправился расследовать дело Гуччи, – без каких-либо зацепок. Проверяя слухи о том, что Гуччи вложил деньги в ряд казино, Ночерино обнаружил, что «казино» на самом деле было роскошным отелем с небольшим игровым залом на швейцарском курорте Кран-Монтана. Все было прозрачно – и никаких следов сомнительных деловых отношений. Все другие бизнес-инициативы Гуччи после того, как он продал свою семейную компанию, находились на начальной стадии. Ночерино также прилетел в Париж, чтобы допросить Делфо Цорци, который на жестких условиях согласился ответить на вопросы прокуратуры о взрыве на площади Фонтана, а также согласился поговорить с Ночерино о ссуде от Гуччи. Цорци подтвердил, что Гуччи полностью вернул те знаменитые 40 миллионов долларов, которые он нашел «под половицей». В мае Ночерино отказался от идеи, что убийство связано с бизнесом, но у него не было других серьезных версий. В то же утро Нинни прочитал в газетах, что Ночерино продлили срок расследования.
Нинни с интересом следил за этим делом. В то утро, когда Гуччи был убит, Нинни проезжал неподалеку, по дороге в отделение, и услышал, как по полицейской рации передается отчет об убийстве. Он попросил своего водителя проехать мимо места преступления на Виа Палестро, но обнаружил, что там полно карабинеров. Нинни стал в стороне, наблюдая за происходящим. Тело Маурицио Гуччи лежало наверху лестницы, мимо него то и дело проходили медики и следователи. Волнение стихло, когда Ночерино вошел в холл, выставив оттуда всех, кроме карабинеров. В последующие недели и месяцы Нинни приказал своим людям запрашивать информацию об убийстве Гуччи всякий раз, когда они арестовывают члена преступного подполья Милана. Если бы убийца был профессиональным киллером, рассуждал Нинни, об этом знала бы миланская