Разевая свой беззубый рот, Чикала описал день, когда Савиони пришел к нему и сказал, что знает женщину, которая хочет убить своего мужа.
– Сначала я сказал, что мне это неинтересно, но на следующий день он спросил меня снова, и на этот раз я согласился, но сказал, что это будет дорого. Когда он спросил: «Сколько?», я сказал ему: «Полмиллиарда лир!» [Около 310 тысяч долларов].
Чикала всерьез взялся за дело и начал получать удовольствие от оказываемого внимания.
– Они вернулись ко мне и сказали «окей». Я сказал, что хочу половину вперед, половину – после исполнения.
Осаждаемый кредиторами, Чикала охотно получил аванс в 150 миллионов лир (93 тысячи долларов) от Пины и Савиони в запечатанных желтых конвертах несколькими частями осенью 1994 года, но ничего не предпринял для организации убийства.
Когда Пина и Савиони начали давить на него, он солгал, чтобы выиграть больше времени, заявив, что нанятые им убийцы арестованы, а машина, которую он украл для дела, исчезла.
– Когда они потребовали у меня деньги обратно, я сказал им, что уже отдал их людям и не могу ничего вернуть, – рассказывал Чикала, и его большая куртка свободно болталась вокруг его изможденного тела, когда он жестикулировал.
Патриция, бесстрастно слушавшая показания на последней скамейке в зале суда, внезапно почувствовала себя плохо, и медсестра в белой шапочке засуетилась над ней с небольшой кожаной сумкой и шприцем, спрашивая, не хочет ли она сделать укол. Патриция принимала лекарства по рецепту, чтобы контролировать приступы после операции на головном мозге. Ее адвокаты договорились, что медсестра будет сопровождать Патрицию во время суда и в случае необходимости окажет помощь, а также надеясь, что присутствие помощника в белом халате поможет склонить суд в пользу Патриции.
Патриция, привыкшая играть роль сильной женщины, отказалась от укола.
– Нет, нет, – прошептала она, наклоняясь и прижимая салфетку к лицу. – Просто немного воды, пожалуйста.
Чикала также описал встречу с самой Патрицией, которая хотела скорее осуществить план убийства. Вплоть до конца 1994 года Патриция имела дело только с Пиной, которая в свою очередь, по словам Чикалы, передавала информацию и деньги ему и Савиони. Но в начале 1995 года, разочарованная бездействием и обеспокоенная тем, что ее обманывают, Патриция взяла дело в свои руки, сказал Чикала.
– Однажды днем – должно быть, это было в конце января или начале февраля, потому что было холодно, – я был дома, когда услышал звонок в дверь. Это был Савиони, – сказал Чикала. – Я спустился с ним, и он шепнул: «Она в машине!»
– Вы спросили его, что она там делала? – осведомился Ночерино, сидя в своем кресле в первом ряду слева.
– Нет, я ничего не спрашивал. Просто сел на заднее сиденье машины Савиони, а на переднем сиденье сидела женщина в темных очках, которая представилась как Патриция Реджани, – сказал Чикала прокурору, добавив, что к тому времени он знал, что именно она хотела убить своего бывшего мужа, Маурицио Гуччи. – Я сел на заднее сиденье, она обернулась и спросила, сколько денег я получил, что с ними случилось и чем я занимаюсь сейчас.
– Я сказал ей, что получил 150 миллионов лир [93 тысячи долларов], что я нашел людей, но они были арестованы, и мне нужно больше денег и больше времени. В этот момент она сказала: «Если я дам вам больше денег, вы должны гарантировать, что все будет сделано, потому что время на исходе. Он собирается отправиться в круиз, и его не будет несколько месяцев».
Чикала глубоко вздохнул и попросил воды.
– И вот мы подошли к главному, – сказал он, оглядывая зал суда и ожидая разрешения продолжать.
– Пожалуйста, пожалуйста, продолжайте, – сказал Ночерино, взмахнув рукой, удобно откинувшись на спинку стула.
– Она сказала, что дело не в деньгах, а в хорошо выполненной работе, – продолжил Чикала. – И я спросил ее: «Если я сделаю это сам и со мной что-то случится, что я получу?» Она сказала: «Послушай, Чикала, если тебя арестуют и ты меня не выдашь, стены твоей камеры будут покрыты золотом». Я сказал: «У меня пятеро детей, которых я погубил, оставив их без крыши над головой», и она ответила: «Денег хватит и вам, и вашим детям, и их детям».
Чикала поднял голову и умолял суд, прокурора и своего адвоката извинить его за то, что он собирался сказать дальше.
– Я наконец-то увидел шанс, – медленно продолжал Чикала, – раз и навсегда исправить положение своей семьи, своих детей, которых я погубил. С этого момента я решил, что сделаю это, – сказал он, широко разводя руки. – Я не знал, как и когда, но я был полон решимости сделать это!
В последующие недели Пина ежедневно звонила ему по телефону, передавая огромный поток информации о местонахождении Маурицио Гуччи, рассказал Чикала.
– Маурицио Гуччи стал темой дня, – сказал он, закатывая глаза при воспоминании об этом.
Не будучи уверенным, что сможет сам совершить убийство, Чикала решил нанять киллера, по его описанию, мелкого торговца наркотиками, которого он знал. Пока Самек скептически смотрел на него сверху вниз, а Ночерино пристально наблюдал за ним, Чикала опроверг то, что убийцей был Бенедетто Черауло – хмурый человек, сидевший в клетке рядом с ним, – сказав, что боится произнести имя настоящего стрелка, потому что тот все еще был на свободе. Ему никто не поверил, но ничего не поделаешь: в Италии обвиняемый, выступающий в свою защиту, не обязан говорить правду, всю правду или ничего, кроме правды.
Ночью в воскресенье, 26 марта, Пина, которая знала, что Маурицио вернулся из деловой поездки в Нью-Йорк, позвонила Чикале с загадочным сообщением: Il pacco è arrivato – «Посылка прибыла».
На следующее утро Чикала заехал за киллером, и они вместе поехали на Виа Палестро, чтобы дождаться Маурицио.
– Мы прождали около сорока пяти минут, а затем увидели, как он перешел улицу на Корсо Венеция и пошел по тротуару.
Чикала сказал, что взглянул на свои часы, и они показывали 8:40 утра.
– Убийца спросил у меня: «Это тот парень?»
Чикала узнал человека, беспечно идущего по улице, по фотографии, которую ему дала Пина.
– Я сказал: «Да, это он». В этот момент убийца вышел из машины и подошел к дверному проему, притворившись, что смотрит на табличку с адресом. Я завел машину, и в этот момент все произошло, – продолжил Чикала, глядя на безмолвный зал суда. – Я ничего не видел и не слышал, только подогнал машину. Киллер запрыгнул в нее, и мы тронулись по маршруту побега, который составили в те выходные, обратно в Аркор. Он сказал, что думал, что также убил portinaio[48]. Я высадил его и к девяти часам утра был дома.
Когда несколько недель спустя Пина принялась давать показания, она язвительным тоном с неаполитанским протяжным выговором подробно рассказала о том, как Патриция просила ее организовать убийство Маурицио.
– Мы были как сестры, она мне все рассказывала, – сказала Пина, сменившая свитер с тигриным принтом на свитер с большими розами. – Она хотела сделать это сама, но ей не хватило смелости. Из-за своего суперсеверного итальянского менталитета она считала, что все мы, южные итальянцы, должны иметь связи с camorra, – сказала Пина, закатывая глаза, имея в виду неаполитанскую мафию. Единственным человеком, которого Пина знала в Милане, был Савиони, муж ее подруги. Пина, которая была в Милане, помогая Патриции с ее рукописью, описала безжалостное давление, которое Патриция оказывала на нее.
– Каждый день, пока Маурицио оставался жив, она считала прошедшим зря, – сказала Пина. – Она пытала меня день за днем, я, в свою очередь, мучила Савиони, а он – Чикалу. Я больше не могла этого терпеть!
Пина рассказала, что после того, как Маурицио был убит, она была эмоционально разбита и впала в депрессию, нервную и параноидальную. За несколько дней до похорон Маурицио она собралась с духом и позвонила Патриции.
– Ну как, есть хорошие новости? – спросила Пина.
– Да, у меня все хорошо, «Хорошо» с большой буквы, – решительно сказала Патриция. – Я наконец примирилась с самой собой, я обрела спокойствие, и девочки тоже. Все это принесло мне радость и успокоение.
Пина призналась Патриции, что настолько обеспокоена и подавлена, что принимает транквилизаторы и подумывает о самоубийстве.
– Возьми себя в руки, Пина, не преувеличивай! – холодно сказала Патриция. – Все кончено, просто сохраняй спокойствие, веди себя хорошо и не пропадай.
Пина переехала в Рим и жила на три миллиона лир, или около 1600 долларов, в месяц, которые ей присылала Патриция. В какой-то момент Пина сказала, что сломалась и рассказала обо всем их общему другу.
– Патриция воспользовалась моей нищетой, – сказала она, пока подруга в ужасе слушала. Эта фраза стала заголовком всего процесса, как в газетах, так и в зале суда.
Во время судебного процесса Пина часто злилась из-за попыток Патриции свалить вину на нее и в какой-то момент приняла ответные меры, попросив сделать внеочередное заявление. Самек согласился, и Пина встала и обвинила мать Патриции, Сильвану, в том, что она знала о плане своей дочери. По ее словам, за несколько месяцев до убийства Маурицио Сильвана связалась с итальянцем по имени Марчелло, который имел связи с китайскими бандами, множившимися в Милане, но что они не договорились о цене и в итоге ничего не произошло. Через несколько месяцев после ареста Патриции Ночерино также взял показания у сводного брата Патриции, Энцо, который давно переехал в Санто-Доминго. Он не только обвинил Сильвану в пособничестве Патриции, но и обвинил ее в том, что она много лет назад ускорила смерть Papà Реджани, чтобы получить его имущество. Энцо, у которого были постоянные финансовые проблемы, пытался отсудить у Сильваны большую долю поместья Реджани, но проиграл дело. Сильвана решительно отвергла зловещие обвинения своего пасынка, заявив, что она поддерживала жизнь своего мужа в течение нескольких месяцев после того, как врачи поставили на нем крест. Когда итальянские газеты растиражировали историю «Группы хищников: мать и дочь», прокуратура начала официальное расследование обвинений против Сильваны, хотя обвинения Пины не возымели эффекта, а Сильвана решительно отрицала свою причастность к обоим делам.