Через несколько минут после того, как чета де Соле улеглась спать, зазвонил телефон. Констанс Кляйн, лондонская помощница де Соле, сказала напряженным голосом: «Мистер де Соле, извините, что беспокою вас, это срочно».
– Извини, дорогая, – сказал де Соле Элеоноре, переходя в другую комнату, а жена в ответ лишь закатила глаза. – Я просто отвечу на этот звонок и скоро вернусь, – сказал он. Элеонора с сомнением покачала головой и отвернулась, чтобы немного поспать, слишком хорошо зная деловые привычки своего мужа.
В следующий раз Элеонора увидела мужа почти в полночь, когда измученный и подавленный де Соле пришел домой после одного из самых отрезвляющих дней в своей четырнадцатилетней карьере в «Гуччи».
Кляйн по телефону сообщила де Соле, что ему нужно срочно перезвонить Иву Карселю, президенту «Луи Виттон» и доверенному лицу Бернара Арно, умного 50-летнего председателя группы LVMH. Де Соле и Карсель поддерживали теплые отношения и часто консультировались друг с другом о тенденциях в отрасли. Но такой срочный звонок вызвал у де Соле тревогу. Он сразу понял, что Карсель звонит не для того, чтобы поболтать.
Из соседней комнаты де Соле перезвонил Карселю. Он был прав. Французский менеджер сообщил де Соле, что LVMH приобрела более пяти процентов непривилегированных акций «Гуччи» и сделает официальное объявление позже в тот же день. Ободряющим голосом Карсель сказал де Соле, что Арно, впечатленный всем, чего удалось достичь «Гуччи» за последние несколько лет, решил сделать «пассивное» приобретение «Гуччи» с чисто «дружескими» намерениями.
Ошеломленный де Соле повесил трубку. Настал момент, которого он боялся последние несколько месяцев. LVMH был крупнейшим в мире конгломератом предметов роскоши, а его процветающее подразделение «Луи Виттон» – одним из самых главных конкурентов «Гуччи». За последние несколько лет «Луи Виттон» применил многие из тех же стратегий, что и «Гуччи». Компания наняла молодого модного дизайнера – американца Марка Джейкобса – для создания новой линии готовой одежды и открыла новый сияющий флагманский магазин на Елисейских Полях, чтобы предоставить этой одежде грандиозную витрину.
В тот же день из своего офиса на третьем этаже в кремовом таунхаусе на Графтон-стрит, который «Гуччи» арендовала до тех пор, пока купленное для нее здание не будет отремонтировано, де Соле поговорил с заместителем Арно, Пьером Годе, высоким французским юристом с элегантными манерами, пронзительными голубыми глазами и волосами с проседью. Из штаб-квартиры LVMH – улья с тихими офисами, покрытыми серыми коврами, на авеню Ош, всего в двух шагах от Триумфальной арки, – Годе повторил послание Карселя: «Это пассивное вложение».
– Простите, Пьер, – наконец сказал де Соле в трубку, – но сколько именно акций у вас есть?
Когда Годе заявил, что не знает точной суммы, де Соле понял, что у них проблемы. «Окей, – сказал он себе, – приехали».
Де Соле позвонил в «Морган Стэнли» и узнал, что его доверенный банкир Джеймс Макартур, которому он передал проблему «Прада» прошлым летом, уезжает на следующей неделе в Австралию в годичный творческий отпуск. Де Соле, чей метод решения проблем зависел от работы с верными людьми, которых он знал и которым доверял, почувствовал приступ отчаяния. Макартур позвонил своему боссу, 42-летнему французу по имени Мишель Зауи. Через несколько минут Зауи уже звонил в дверь офиса «Гуччи» на Графтон-стрит.
Де Соле поздоровался с Зауи, пытаясь скрыть нервозность. Красивый, безупречный инвестиционный банкир, чьим хлебом были битвы компаний за поглощение, опустился в одно из кресел «Чарлз Имз», которые Том Форд выбрал для офиса де Соле. Зауи начал рассказывать де Соле все, что он знал об Арно.
Арно, родившийся в провинции в семье строительного магната, в молодости отказался от карьеры концертирующего пианиста и поступил в элитный французский военно-инженерный институт Эколь Политекник, а затем переехал в Соединенные Штаты в 1981 году, чтобы помочь расширить бизнес своей семьи в сфере недвижимости. Этот шаг, вызванный избранием президента-социалиста Франсуа Миттерана, открыл ему новую перспективу и научил более эффективному способу ведения бизнеса. Когда в 1984 году он вернулся во Францию, то взял 15 миллионов долларов из денег своей семьи и купил обанкротившуюся государственную текстильную компанию под названием «Буссак», у которой было драгоценное сокровище – «Кристиан Диор». За короткий промежуток времени он стал иконой в мире предметов роскоши, собрав впечатляющую плеяду дизайнерских имен, включая «Живанши», «Луи Виттон» и «Кристиан Лакруа», не говоря уже о виноделах «Вдова Клико», «Моэт и Шандон», «Дом Периньон», «Хеннесси» и «Шато д’Икем», парфюмерном доме «Герлен» и магазине косметики «Сефора».
– LVMH – это его детище, и он им управляет, – сказал Зауи. – Вне всяких сомнений, он босс.
Но обнищавшие семьи, черный пиар и принуждения к выходу на пенсию, которыми он прославился, снискали ему нелестные прозвища во французской прессе. Критики окрестили его «Терминатором» и «Волком в кашемире» за то, что он привнес американскую жесткую тактику в благородный мир французского бизнеса. Аккуратный, длинноногий мужчина с седеющими волосами, орлиным носом и тонкой линией рта, Арно также получил прозвище «Тинтин» в честь бельгийского мультипликационного персонажа за свои темные брови характерной формы. Временами он мог казаться ребячливым и капризным, но его образ оставался скорее безжалостным, чем добрым. Хотя он избегал политики, растущая власть Арно принесла ему признание в парижских общественных и деловых кругах, которые заискивали перед ним и его второй женой, симпатичной канадской пианисткой по имени Элен Мерсье, на которой Арно женился в 1991 году. Она с недоумением читала сообщения о своем якобы безжалостном супруге – для нее он был очаровательным, любящим и внимательным мужем и отцом, который часто находил время, чтобы уложить спать по крайней мере одного из их троих детей.
Впрочем, Зауи не стал расписывать де Соле отцовские качества Арно.
– Он умен, быстр и обладает стратегическим мышлением, как шахматист, который думает на двадцать шагов вперед, – сказал Зауи, объяснив, что стиль Арно заключался в том, чтобы продолжать наращивать свою долю в процессе «ползучего поглощения», пока не удастся заполучить контроль над компанией. Зауи был уверен, что именно это Арно собирается сделать с «Гуччи». Хотя он мог давать любые обещания действующим руководителям компаний, на которые он нацеливался, после поглощения он обычно их увольнял. В «Луи Виттон» он сначала объединился с бывшим председателем и членом семьи Анри Ракамье, а затем изгнал его в результате ожесточенной битвы – даже президент Франции Франсуа Миттеран упрекнул обе стороны в речи, транслировавшейся по телевидению на всю страну, и призвал регулятора французского фондового рынка провести расследование. В «Кристиан Диор» Арно уволил шесть руководителей высшего звена за четыре года, что еще больше всколыхнуло французский модный бизнес.
Зауи внимательно наблюдал за тактикой Арно во время другой корпоративной битвы в Европе, получившей широкую огласку. В 1997 году пивоварня «Гиннесс», в которой LVMH имела значительную долю, боролась с Арно за слияние с британским конгломератом напитков и продуктов питания «Гранд-Мет». В то время французская пресса предполагала, что, если Арно не сможет заблокировать слияние, он может продать свою долю в «Гиннесс» примерно за семь миллиардов долларов и использовать ее для покупки другого бренда.
– Этого хватило бы, чтобы купить итальянский дом «Гуччи», главного конкурента «Луи Виттон», – писала «Ле Монд», породив шквал не обоснованных на тот момент слухов. В конечном счете Арно заключил сделку по «Гранд-Мет», и две компании объединились, чтобы стать мегагруппой напитков под названием «Диаджио», в которой LVMH начинала как крупнейший акционер с одиннадцатью процентами, хотя позже сократила свою долю.
Упорная борьба за контроль над сетью магазинов беспошлинной торговли (Duty Free Shops) предшествовала схватке Арно с «Гиннесс», что еще больше укрепило имидж Арно как хладнокровного захватчика. Во всех кампаниях Годе играл роль Талейрана при Арно-Наполеоне.
– Арно придумывал идеи, а Годе подносил ему боеприпасы, – рассказывала Мари-Франс Покна, которая работает над книгой о Бернаре Арно и ранее была автором биографии Кристиана Диора.
Арно ругал себя с тех пор, как в 1994 году ушел из «Гуччи», посчитав, что у компании нет будущего. В то время он все еще был занят приобретением LVMH в 1990 году, которое повлекло за собой значительные финансовые последствия.
– У нас были другие приоритеты, – признался Годе во время интервью в одном из крошечных зеркальных конференц-залов LVMH на верхнем этаже. – Сейчас все говорят, что у «Гуччи» все отлично, но в то время дела у них шли ужасно! Поглощение могло провалиться, никаких гарантий не было.
Сосредоточившись на возрождении своих брендов, Арно успешно вернул в дело, среди прочих, «Кристиан Диор», «Живанши» и «Луи Виттон» с помощью нового поколения молодых топовых дизайнеров и мощных рекламных кампаний, что еще больше потрясло французскую моду и бизнес-истеблишмент. Из всех брендов «Луи Виттон» стал самым коммерчески успешным. Учитывая доминирующее положение LVMH во Франции, для Арно имело смысл начать расширять свое присутствие на другие страны. До этого французская индустрия предметов роскоши всегда смотрела свысока на Италию как на страну-поставщика. Но с возвращением «Гуччи», стремительным взлетом «Прада» и продолжающимися успехами других компаний, таких как «Джорджо Армани», Арно начал рассматривать Италию как поле для потенциальных приобретений и союзов.
– Италия – это место, с которым мы должны иметь связи, – настаивала Кончетта Лансьо, влиятельный директор по персоналу Арно, – тот самый человек, которого пытался нанять Маурицио Гуччи, – нашедшая большую часть новых дизайнерских талантов, которых Арно нанял для LVMH за последние несколько лет. – Это само собой разумеется. Дело не только в «Гуччи», но еще и в лидерстве в европейской индустрии предметов роскоши, – сказала светловолосая кареглазая представительница LVMH, итальянка по происхождению, которая большую часть своей профессиональной кар