— Мы вам организуем хорошую скидочку в разделе рекламы недвижимости, если пожелаете, — предложил Брайан.
— Это было бы здорово, спасибо, Брайан, — ответила я.
И стала ненавидеть его чуточку меньше.
ГЛАВА 2
Венди Хизертон обожает устраивать вечеринки для чудесных клиентов. Так она благодарит их за сделку и заодно знакомит с другими людьми — которых Венди считает чудесными. Ее сын Алекс и его бойфренд Дэниел занимаются приготовлениями. Дэниел — дизайнер по интерьерам, Алекс коллекционирует антиквариат.
Ужин для Макаллистеров они решили провести в саду. Под цветущей магнолией поставили несколько длинных банкетных столов. На ветвях развесили бумажные фонарики. Затем покрыли столы несколькими старинными белыми льняными скатертями Венди и выставили лучшее серебро, фарфор и хрусталь — весьма неожиданно и эффектно для ужина в саду. Ветви пахучей сирени свисали из высоких серебряных ваз. Факелы, источающие цитрусовый аромат, окаймляли дорожку от дома к столам и торчали из земли вокруг столов, чтобы отгонять насекомых. «Волшебно», — повторяли все в один голос Венди, Алексу и Дэниелу. И это была правда.
Хотя вечеринка началась в семь, я появилась только к восьми, потому что больше не пью коктейлей. Я на «реабилитации» и не часто посещаю вечеринки; стараюсь приходить перед самым ужином и откланиваюсь сразу после десерта. На вечеринку у Макаллистеров я пришла одновременно с Питером и Элизой Ньюболдами. Питер, Элиза и их сын Сэм живут в Кембридже, потому что Питер — психиатр в больнице Маклина в Белмонте. В Кембридже у Питера маленькая частная практика — и в Вендовере тоже, но сюда он приезжает только по пятницам и иногда по субботам.
Когда мы подходили к крыльцу Хизертонов, Питер тронул меня за плечо и сказал:
— Ну что ж, хотя бы один знакомый на этой вечеринке. — Потом повернулся к жене: — Элиза, ты ведь знаешь Хильди Гуд?
— Нет, Питер, — язвительно ответила Элиза. — Я никогда не слышала о Хильди Гуд.
Питер снимал у меня кабинет, над моей конторой «Недвижимость Гуд», много лет, однако Элизу я встречала на самом деле всего несколько раз. Она ведет писательские семинары в Кембридже, но, честно сказать, я не помню, что она пишет сама. Может быть, стихи. Сэм, став подростком, отказывается приезжать в Вендовер по выходным; а Элиза, как мне казалось, никогда не хотела сюда приезжать вообще, так что Питер обычно проводил выходные в Вендовере в одиночестве. Он говорил мне, что его это устраивает и что он пишет новую книгу — что-то вроде «Психология сообществ».
Когда мы вошли, молодая девушка проводила нас через гостиную на задний двор, где подавали коктейли, и спросила, что мы будем пить. Питер попросил пиво. Элиза поинтересовалась, какое есть белое вино, и, поморщив носик на два названия, остановилась на «пино гриджио».
Я попросила содовой с долькой лайма.
Мою собственную «интервенцию» мне внезапно устроили почти два года назад дочки, Тесс и Эмили, милые крошки. Эмили живет в Нью-Йорке, а Тесс — неподалеку, в Марблхеде, в двадцати минутах отсюда. Одним холодным ноябрьским вечером Тесс и Майкл, мой зять, пригласили меня на ужин. Их сын Грейди был тогда совсем маленьким, и я с нетерпением предвкушала визит. Тесс немного отдалилась после рождения сына — отдалилась от меня, я имею в виду; с ними все время была мать Майкла, Нэнси.
— Я бы с удовольствием посидела с Грейди, — повторяла я Тесс без устали. — Вы с Майклом можете сходить на ужин или в кино. Оставьте Грейди со мной.
— Нэнси живет в Марблхеде, тебе не стоит тащиться в такую даль, — отвечала Тесс.
Я повторяла, что мне нисколько не трудно, но она никогда не просила, так что я поняла: ей в самом деле не хочется меня беспокоить.
Тем вечером я приехала в Марблхед и с удивлением обнаружила на подъездной дорожке у дома Тесс и Майкла две машины — помимо их собственных.
— Привет! — радостно воскликнула я, открыв дверь. Я чувствовала себя прекрасно. Днем подписала сделку, а потом отмечала ее с клиентами в «Таверне Уорвика». Выпила-то один или два бокала. Ну максимум три. Добравшись до гостиной Тесс, я обнаружила там Эмили — она привезла и своего бойфренда, Адама, из самого Нью-Йорка. И Сью Петерсон была там — моя секретарша. Была еще какая-то плотная женщина с короткими медными волосами (а если правду говорить — с оранжевыми). Все сидели, но разом поднялись, стоило мне войти в гостиную. Они сочувственно улыбались мне, и первое, что пришло в голову, — что-то случилось с Грейди. У меня ноги подкосились. Стоять я не могла.
— Мама, — сказала Тесс, смаргивая слезы. — Проходи, садись.
Я позволила подвести себя к дивану и села — Тесс с одной стороны от меня, Эмили с другой. Я все еще паниковала по поводу ребенка. Кое-что во мне, Тесс и Эмили никогда не могли оценить: все, что я делаю, я делаю для них. Что главная моя забота — об их благополучии. Их, а теперь и маленького Грейди.
Думаю, всем известно, как это бывает. Девочки наперебой зачитывали вслух постыдные подробности инкриминируемых мне пьяных проступков. День, когда я слишком много выпила на выпускном у Эмили. Вечер, когда «отрубилась» (это их слова, не мои — я просто задремала) перед ужином на День благодарения. Случаи, когда «зигзагами шла» в машину и пугала их, настаивая, что сама поеду домой. Потом, разумеется, «вождение в пьяном виде». Меня остановили предыдущим летом, когда я возвращалась домой от Мейми Ланг. Мейми — самая старая моя подруга, мы знакомы еще с третьего класса; и как-то вечером мы немножко перебрали, и по дороге домой я любовалась луной. Я ехала мимо соляных болот, а ярко-оранжевая луна словно кувыркалась по траве, не отставая от меня и преследуя, как игривый воздушный шарик. Я ехала по Атлантическому проспекту и у знака «стоп» перед 122-м шоссе заметила машину. Я начала тормозить, однако, видимо, неправильно оценила дистанцию и въехала в чужой автомобиль. Едва коснулась. Осталась малюсенькая вмятинка на крыле, и все; но с моим везением за рулем оказался патрульный полицейский. Патрульный Спренгер. Из всех полицейских именно Спрен-гер. Наш местный патрульный когда-то встречался с Эмили, наш единственный городской полицейский, Хаскелл по прозвищу Соня, лучший друг моего брата Джадда. А Спренгера я до той ночи и не встречала. Он понятия не имел, кто я такая.
И когда началась инквизиция — ох, простите, это была «интервенция», — я слушала, как девочки со слезами на глазах оглашают мои многочисленные постыдные грехи, словно маленькие судьи. Каким-то образом они уговорили участвовать Сью, и она, запинаясь, высказалась насчет того, что уже клиенты начинают замечать. И всем остальным брокерам известно. Она тоже всплакнула и, как и мои дочки, завершила выступление, припав ко мне, чтобы обхватить руками мои плечи и зарыдать в шею. Я не любитель обниматься, но заключила каждую в объятия и старалась отвечать правильно.
— Ах, — кажется, прошептала я. — Какая интересная точка зрения.
Ну на самом деле, а что тут говорить?
Понятно, что спорить бессмысленно. Излагать свою точку зрения бесполезно. Я читала автобиографию Бетти Форд. Невозможно доказать, что ты не алкоголик, раз уж все объявили о твоем недуге и со слезами признаются, как огорчает их твоя «болезнь». Чем больше споришь — это называется «отрицание», — тем ярче разгорается пламя стыда, пляшущего вокруг тебя с самого начала допроса.
Дженни — с оранжевыми волосами, — приехавшая из Хэзелдена, предложила решение: двадцативосьмидневная программа в Миннесоте.
— Я не могу, — ответила я. — Не могу бросить дела.
— Ничего страшного, я позабочусь, — защебетала Сыб. — Сейчас затишье, ваших клиентов я просто отправлю Венди. — Венди Хизертон была тогда моим младшим брокером. — Всего-то на месяц. А всем скажем, что вы во Флориде.
Сью и впрямь позаботилась обо всем, — и я позаботилась о ней через несколько недель после возвращения из Миннесоты. Уволила.
На вечеринке Венди я стояла с Питером и Элизой и разглядывала толпу в поиске знакомых, и Венди немедленно оказалась рядом с нами. Венди, стройная и живая, считает своим долгом с каждым поздороваться за руку. И не просто пожать: она хватает вашу ладонь двумя руками и склоняет голову набок, чтобы улыбнуться, выставив профиль в ракурсе, который, видимо, считает удачным.
— Питер! Элиза! Хильди! — восклицала она, по очереди изображая сэндвичи из наших ладоней и наклоняя голову то так, то этак. — Я очень рала, что вы пришли. Мы уже почти садимся за стол, но сначала пойдемте, познакомьтесь с нашими чудесными почетными гостями, Макаллистерами. Хильд и, ты, конечно, знаешь Брайана и Ребекку.
Венди повела нас в дальний угол многолюдного патио. Она все еще держала ладонь Питера, так что он потянулся и схватил руку Элизы; я следовала за ними, мельком подумав, что нужно взять Элизу за тонкую талию — и начать танцевать конгу.
Я не стала признаваться Линде Барлоу, но теперь действительно ненавижу вечеринки.
Мы добрались до угла патио, где собралась толпа вокруг Брайана Макаллистера, который разглагольствовал о «Бостон Брюинз». Многим у нас известно, что Брайан — негласный совладелец «Брюинз» наряду с Джереми Джейкобсом и другими; и потом — мы же в Массачусетсе. Большинство жителей — хоккейные фанаты. Все желали узнать подробности о новых игроках и о том, куда идет команда. Боти, муж Мейми, немного шумный республиканец из уважаемой семьи Новой Англии, несколько раз встревал с бурными восторгами в адрес Фила Эспозито, Бобби Орра и старых добрых «Брюинз» прежних времен.
— Погодите, вот начнется сезон, — обещал Брайан, потягивая пиво и улыбаясь. — Думаю, это будет великий сезон для нас.
Ребекка стояла чуть в стороне, я подошла к ней поздороваться. Ньюболды подошли вслед за мной, и я их представила. Все пожали друг другу руки, а потом Ребекка уставилась на Питера детским взглядом и спросила:
— А мы не встречались раньше?
— Вряд ли, — ответил Питер. Он внимательно смотрел на Ребекку. — У меня просто лицо такое. Всем кого-нибудь напоминаю.