— Салют, Фрэнки. Я не ждала, что ты сам приедешь… Думала, пошлешь кого-нибудь из своих…
— Не-а. Сам.
Мы двинулись через бурю. Дороги не было видно. Ветер бросал снег нам в стекло, и казалось, словно мы летим через космос, пронзая водоворот звезд. Я сказала Фрэнку, что если прищуриться, как я, такое впечатление, что мы на космическом корабле, а мимо пролетают звезды и крохотные планетки. Фрэнк засмеялся, и я посмотрела, прищурился ли он, как я предложила. И я увидела не взрослого Фрэнка — толстого и лысого, хромого и с тощим хвостиком, в машине, пропахшей мусором. Я увидела Фрэнки, который крепко обнимал меня жаркими, скользкими, солеными ночами на чужих яхтах много лет назад.
«Еще, — шептала я ему тогда. — Еще».
Фрэнк всегда заставлял поверить, что у меня все будет. А я жила в браке, который обернулся сексуальной катастрофой. Мой муж был прекрасным другом и прекрасным отцом, но я хотела хорошенько потрахаться. Все это я высказала Фрэнку, примерно такими словами. Он смотрел на меня, улыбался и качал головой. Все помню мутно, постыдно мутно (где эти «отключки», когда они нужны), но помню, что он чуть покраснел.
— Давай заедем к тебе, Фрэнк, ну просто для… просто на несколько минут.
На мне были тонкие черные колготки «Донна Каран», я скинула туфли и начала гладить пальцами ногу Фрэнки.
Фрэнки остановился-таки у начала своей подъездной дорожки и спросил:
— Хильди, ты всерьез?
— Да, — ответила я и разревелась.
— Тогда ясно. Я отвезу тебя домой.
— Ты считаешь меня отвратительной? — всхлипнула я.
— Нет, Хильди, тебе просто тяжело. Ляг и поспи. Завтра все будет иначе.
Разумеется, проснувшись на следующий день, я чувствовала себя совершенно иначе — униженной. Как бывало иногда, я проснулась в тисках полного ужаса, дикого понимания, что мое пристрастие к алкоголю вышло из-под контроля. Я не первый раз проснулась с такими ощущениями. Я часто так просыпалась до Хэзел-дена.
Теперь у меня такого утром не бывает — как я уже говорила, нельзя доводить дело до «срывов». Я разобралась с этим. И пью весьма умеренно, чтобы предвидеть срывы и избегать их.
В ту ночь я проехала мимо дома Фрэнка Гетчелла и забралась в постель с Молли и Бабе, моими милыми крошками, и сразу уснула, еще полная Днем благодарения.
ГЛАВА 12
— Ребекка Макаллистер звонила сегодня трижды, — сказала моя помощница, Кендалл, стоило мне появиться в офисе утром в понедельник.
— Пятнадцать минут десятого, — удивилась я. — Уже звонила трижды?
Да, оставила два сообщения на автоответчике. А последний раз просто звонила несколько минут назад.
Я прошла в кабинет и набрала номер Ребекки. Она схватила трубку после первого гудка.
— Хильди? — Ребекка словно запыхалась.
— Привет, Ребекка. Что случилось?
— А… Ничего. Как вы?
— Прекрасно…
Ребекка засмеялась.
— Вчера вечером я немного волновалась.
«Вчера вечером»?
— Да? — спросила я.
— Я была уверена, что вы приедете, когда вы позвонили, но рада, что вы передумали. Мы вас ждали, мы с Брайаном.
— А, ну, я в конце концов легла в постель.
«Так и бывает. Вот они — отключки».
До Хэзелдена я считала, что у всех, кто пьет, бывают отключки. У меня они случались с тех пор, как я начала пить в старших классах. Например, могла ничего не помнить о вечеринке, на которой, как мне рассказывали наутро, была душой компании.
«Я и не думала, что ты пьяная», — часто говорили подруги, стоило мне признаться, что не помню, как мы вчера виделись. И я стала считать, что действую под управлением какого-то очаровательного и беспечного автопилота. Я приходила на вечеринку, или в бар, или в ресторан, немного выпивала, весело болтала, и вдруг — следующий день. Только позже я выясняла, что повела всю группу на пляж — купаться голышом, или уговаривала всех танцевать на стойке бара, или вообще — соблазнила кого-то, кого еле знала.
Однако с годами, став женой и матерью, я стала большим мастером по части прояснения воспоминаний о прошлой ночи. Я давала неопределенные ответы на вопросы о том, как добралась домой, осторожно нащупывала темы забытых бесед с другими. Я заключала сделки во время отключек, приглашала людей к себе, выбалтывала секреты, признавалась в любви случайным знакомым — и еще многое, что приходилось разруливать в трезвом состоянии и обычно под ударами жестокой кувалды похмелья. Так что можете представить, какое удачное решение дало мне питье в одиночку, дома, после Хэзелдена. Какое облегчение — просыпаться и не чувствовать необходимости разгребать кучу дерьма. Я думала, что завязала с пьяными звонками, но, видимо, если верить Ребекке, снова взялась за свое. Или не я, а мой коварный автопилот. В Хэзелдене, во время «обучающего» сеанса, консультант обсуждал отключки:
«Во время отключки ваше сознание не работает. Вы действуете главным образом под влиянием примитивных инстинктов. Вы словно звери».
Мой зверь позвонил Ребекке, и теперь приходится заметать следы.
— Я поняла, что лучше лечь в постель, — повторила я.
Ребекка засмеялась.
— Хорошо, а то я боялась, что вы поведете машину. Мне так показалось — по вашему голосу. Но когда я перезвонила и вы не ответили, то я решила, что вы спите. Впрочем, похоже, у вас был славный День благодарения.
— Просто чудесный, — коротко ответила я. «Что, что я ей говорила?»
— Я восхищаюсь, как вы со Скоттом сохранили такую дружбу. Не думаю, что у нас с Брайаном так получится, если мы разойдемся, — сказала Ребекка и, не дав мне времени ответить хоть что-то, спросила: — Не заметили, Питер сегодня в кабинете?
— Ребекка, я только что приехала, но ведь сегодня понедельник. С чего ему быть тут?
— Не знаю. Но в больнице его нет. Звоню все утро.
Я взглянула на настольные часы — по-прежнему полчетвертого. Тогда я посмотрела на наручные.
— Сейчас половина десятого. Он просто еще не пришел. А в чем такая срочность?
— Срочность? Почему обязательно срочность? Я не видела его целую неделю. Мне надо поговорить с ним. И обычно он появляется в больнице к восьми. Неужели что-то случилось в выходные?
— Ребекка, — сказала я. — Наверняка все в порядке. Видимо, очень бурные праздники, сплошные вечеринки. Кто знает, может, маленькое похмелье после выходных, может, проспал…
— Что? Вы считаете, он веселится с Элизой? Ходит с ней на вечеринки? Вы же мне сами говорили. Он любит меня! С Элизой он словно в аду! Боюсь, случилось что-то ужасное.
Я промолчала. Ребекка в истерике. А у меня болит голова.
— Алло! — позвала она наконец.
— Да, слушаю, — сказала я, просматривая почту на столе.
— Хильди, вы сообщите, если он появится? — Ребекка умоляла, как маленькая девочка.
— Да, милая, конечно, сообщу, — успокаивающе сказала я. Повесив трубку, я немного пожалела Ребекку. Пожалела их с Питером.
Хотя бизнес оставался в затишье, в последнюю неделю ноября возникло предложение по дому Кэсси и Патча. Этот дом я два раза показывала Гудвинам, семье из Нью-Джерси, и они заинтересовались, но ворчали по поводу «состояния» дома, и я не питала особых надежд. Усилия Фрэнка по улучшению дома дали лишь временный результат. Однако Гудвины хотели жить в Вендо-вере, цена их устраивала, и город был как раз по ним. Они предложили цену немного меньше. Кэсси и Патч посчитали и согласились.
Я пришла в возбуждение и в тот вечер, честно говоря, позволила себе небольшое празднество с Бабе и Молли. Я прикончила бутылку красного, но она была почти пуста, когда я начинала, и пришлось открыть еще одну.
Утро выдалось серым, падал сырой снег — синоптики называют его «снег с дождем». Я приехала в офис поздновато и едва вошла, Кендалл вскочила из-за стола, явно всполошенная.
— У вас в кабинете Ребекка Макаллистер. Когда я пришла, она уже ждала.
Я прошла в кабинет и увидела Ребекку, которая смотрела в окно на падающую мерзость.
— Привет, Ребекка, в чем дело?
Ребекка обернулась и, увидев меня, театрально вздохнула с облегчением:
— Хильди, я так рада, что с вами все в порядке.
— Разумеется, в порядке.
— Вы помните что-нибудь про вчерашний вечер? Я имею в виду, после того, как уехали от меня?
Что? Сердце заколотилось.
— Вчерашний вечер? — повторила я.
Ребекка обошла меня и закрыла дверь кабинета. Я села за стол.
— Хильди, я не хотела ничего говорить, поскольку знаю, что вы чувствительны насчет выпивки, но думаю, вам снова нужно лечение. Вы даже не помните, как приехали вчера вечером, ведь так?
Дышать. Нужно не забыть: вдох, а потом — выдох.
— Нет, я никуда не ездила. Я легла в постель. У меня сейчас полно работы, так что давайте в другой раз…
— Я знаю. Сделка Дуайтов. Вы вчера мне рассказали.
Я начала смутно припоминать телефонный разговор — я говорила, лежа в постели.
— Да, припоминаю. Вы позвонили, я уже наполовину спала, вот почему сначала и не вспомнила.
Я начала деловито перекладывать бумаги на столе — чтобы не было видно дрожащих рук. Когда нервничаю, у меня дрожат руки.
— Нет, Хильди, — печально сказала Ребекка. Чего ради она изображает вселенскую скорбь? — Я не звонила вам. Вы приехали ко мне. Вы были… словно безумная. Я хотела отвезти вас домой, но у Магды был выходной, да и вы наотрез отказались. Даже разбудили своим криком Бена.
Словно душу вытягивают — слушать, что творит твое тело, пока мозг в мертвой зоне. Словно шкуру срывают, словно публично обдирают до самой исподней отвратительной оболочки, которую никто не должен видеть, и выставляют напоказ.
Я никогда не рассказываю человеку, что он вытворял пьяный. И не расскажу.
— Вы катались по городу ночью мертвецки пьяной. Только мне это известно? Надеюсь, что так. Я не говорила ни вам, ни кому-либо еще о своих страхах, потому что город засыпает рано. К одиннадцати все дома в Вендовере погружаются в темноту; ничего ужасного, если кому-то нравится кататься ночью в подпитии. Но теперь я нервничаю. Если вы звоните мне и приезжаете, то остается только гадать, кому вы еще можете позвонить. И кому вы можете рассказать про меня и Питера.