Фрэнк сидел и смотрел на меня. Я не могла не заметить, что его старая рубашка вся в смазке. Его грубые руки обветрились и были, похоже, грязными, как всегда после работы.
— Ты совсем как мои дочки. Вы думаете только о себе. Я должна изменить свое поведение, чтобы больше нравиться вам.
— Я думаю не о себе, Хильди, я думаю о тебе. И занимался этим всю ночь.
— Чтобы любить меня больше. А как насчет того, что я люблю и не люблю? Себя я люблю такой, какая есть.
Фрэнки пошел к двери, и я взъярилась.
— Я нравлюсь себе, какая есть, кроме одного… кроме тупой связи с тобой. Ты видел меня в списке пятидесяти самых успешных предпринимателей Массачусетса два года назад? — Я уже орала. Орала и ревела. Посторонний решил бы, что у меня истерика. — А ты, гребаный ремонтник, мусорщик, думаешь, что лучше меня знаешь, как мне поступать в жизни?!
Фрэнки остановился и, не поворачиваясь ко мне, тихо произнес:
— Послушай, Хильди, ты пьяна. Сейчас не надо, но когда пройдет какое-то время, тебе лучше поехать туда, куда тебя отправляли дочки, и побыть там подольше.
— Убирайся! Я не имею никакого отношения к исчезновению Джейка. Ночью я была дома. Занимайся своим делом. И немедленно верни мне машину. Я хочу поехать к Кэсси.
Но я говорила в пустоту. Фрэнк уже ушел.
Честно говоря, я расстроилась. Как мог Фрэнки говорить такие ужасные вещи? И где Джейк? Я начала искать телефон, чтобы позвонить Кэсси, но когда нашла трубку на полу у камина, то смутно припомнила, что кому-то ночью звонила. Да, точно. Фрэнки. Я пыталась дозвониться до Фрэнки, но он не отвечал.
Я хотела уговорить его приехать. Я часто размякаю, если выпью, и теперь припоминала, с какой безумной силой меня тянуло к Фрэнку, как хотелось сказать ему, что я люблю его. Видимо, я здорово надралась. Мне приснилось, или я действительно накрасила губы и причесалась и посреди ночи двинулась к машине?
Что я наделала?
Скотт держал пачку «Мальборо» в шкафчике над холодильником; хотя я не курила много лет, теперь подтащила стул и залезла на него. Голова гудела, руки тряслись. Я нашла помятую старую пачку с тремя сигаретами. Я прикурила и закашлялась. На вкус сигарета была ужасна — старая и заплесневелая. Я еще раз затянулась и начала ощущать никотин. Нужно прочистить голову. Собаки непрестанно лаяли, и я рявкнула на них, чтобы прекратили кавардак. Скоро мне понадобится выпить, но пока я терпела. Должен подъехать Фрэнки с моей машиной. Не надо, чтобы он думал, будто я напилась после всех диких утренних обвинений. Я сидела за столом, смолила бычок и плакала, как девчонка.
Я почувствовала движение в гостиной. В доме никого не должно быть.
— Ребекка? — крикнула я.
Почему Ребекка? Понятия не имею. Мне казалось, что там Ребекка. Однако вместо нее в кухню вошел Питер Ньюболд, отчего я вскрикнула. Нервы были не в порядке.
— Питер, в чем дело? Почему ты не постучал?
— Хильди, я стучал. Вы не слышали?
Я затянулась и покачала головой. Зачем Питер сюда явился? Наверное, подозревает меня во всей этой заварухе с Джейком. Я взглянула в его покрасневшие глаза и поняла — подозревает.
— Питер, что происходит?
— Хильди, вы одна? Больше никого нет? — Питер оглядел кухню. Я подумала, что он ищет Ребекку.
— Нет, никого, кроме меня. Ребекка на выходные уехала на Нантакет. Что происходит? Вы слышали ужасные новости? Про Джейка?
Он плюхнулся на стул наискосок от меня и сказал:
— Да, я ехал сюда и видел полицейские машины. Я остановился узнать.
— Его еще не нашли? — прошептала я.
— Нет, пока не нашли. Хильди, я ехал к вам поговорить о Ребекке. Но теперь, когда пропал ребенок, все это уже не так важно. Я видел в городе несчастных родителей, и…
И что? Почему он так на меня смотрит? Тоже думает, что я виновата в исчезновении Джейка?
— Я понятия не имею, где Джейк. Я всю ночь была дома и не представляю, что с ним случилось, — сказала я, глядя на сигарету. Еще раз затянулась, потом бросила окурок в недопитый кофе.
— Понимаю. Хильди, я хочу знать, что с Элизой и Сэмом все будет хорошо. Я приехал спросить, могу ли я рассчитывать на ваше благоразумие, могу ли доверять вам.
— Разумеется.
— То есть что бы ни произошло, я могу рассчитывать, что вы никому не расскажете об отношениях между Ребеккой и мной?
— Питер, зачем ты опять спрашиваешь? Следует думать о более серьезных вещах. Патч и Кэсси действительно с ума сходят от беспокойства. Мне нужно к ним подъехать.
Я встала, чтобы сделать свежий кофе, но пришлось ухватиться на секундочку за спинку стула.
— Вчера вечером я говорил с Ребеккой. Она знает, что мы переезжаем, и она… пригрозила, что расскажет о нашем романе, если мы не передумаем. Это конец моей карьере и конец моей семье. Я потеряю работу, не смогу оплатить школу сына…
— Я не говорила ей, если ты об этом, Питер.
— Знаю, Хильди. Похоже, хранить секреты в нашем городе почти невозможно, но вам это удается. Думаю, вы храните секреты, когда вам надо.
— Я храню секреты, — отрезала я.
Ох, моя голова.
— Я только хочу, чтобы вы пообещали. Не для меня, даже не для Элизы и Сэма. Для самой же Ребекки. Зачем втягивать в это дело ее мужа и детей? Когда меня не будет, она наверняка ничего не скажет. Так что чем раньше я уйду, тем лучше. Я уезжаю сегодня, Хильди. Только решил заглянуть попрощаться и убедиться, что могу на вас рассчитывать.
— Питер, Ребекка привыкла получать все, чего хочет. Вряд ли ваш отъезд из города сегодня ее удовлетворит.
Он называет себя психиатром и почти ничего не понимает? Впрочем, Питер всегда был немного странным. Говорят, все психиатры странные. Наверное, поэтому они и идут в профессию: чтобы найти ответы, чтобы заполнить пустоты в собственной израненной душе.
Кофейник пришлось держать двумя руками, чтобы не расплескать воду.
— Так или иначе, можешь рассчитывать на меня, Питер.
— Хильди, почему вы дрожите?
— Я не дрожу. — Я включила кофеварку, вернулась к столу и села напротив Питера. Я посмотрела на него и отодвинулась к спинке стула. Да, я говорила про фокусы, но на самом деле я умею понимать намерения и некоторые мысли людей. Все это могут, этому можно научить, как меня научила тетя. Я училась, глядя на нее. Я видела, как она прокладывает взглядом дорожку сквозь воздух, — и, если в комнате вспыхнет пожар, она не заметит, настолько она погружалась в подсознание клиента. Стертые воспоминания, желания, страсти — она видела их в глазах в ответ на вопросы; секреты и фантазии — она видела их в дрожании век или биении жилок на виске. Мелкие мысли — словно шепот, но сильные чувства — любовь, ненависть, счастье, страх — почти невозможно сдержать во время чтения. Если в человеке таится зло, он кричит о нем своими мыслями, которые почти затмевают слова.
— Хильди, мне не нравится, как вы выглядите, — сказал наконец Питер, и я расслышала его слова за шумом гнева и отчаяния. — Вы как будто задумали что-то… что-то безумное.
Но я читала другое, ясно и отчетливо: безнадежность и… Ненависть? Нет. Смерть. У него на уме смерть. Мне пришлось отвести взгляд. Он и сам умеет читать. Не надо, чтобы он видел мой страх.
— Может, вам принять что-нибудь, Хильди? Вот, у меня есть «ксанакс», мягкое успокоительное. Давайте я налью вам воды.
Питер пошел к стойке и начал открывать шкафчики.
— Где у вас стаканы? А, нашел…
Я слышала, как он налил воду в стакан, затем поставил стакан передо мной, а рядом положил маленький пузырек с белыми таблеточками.
— Нет, спасибо, — сказала я. — Я прекрасно себя чувствую.
— Хильди, я чувствую алкоголь. Вы явно вчера много пили. Примите таблеточку. Поможет расслабиться. Я сам уже пару выпил.
Питер смотрел на меня, и я быстро отвела взгляд.
— Я же сказала, я не пью таблетки.
— Иногда нужно. Когда врач говорит. Хильди! Хильди, вы слышите меня?
Я взяла пузырек и прижала к груди, чтобы таблетки не гремели в дрожащей руке.
— Хильди, у меня вчера был такой кошмарный вечер…
— А что? — спросила я. — Что ты делал?
— Я подумал, что Ребекка может прийти сюда, после того безумного звонка. Хотел поговорить с вами. С вами обеими. Когда приехал, вашей машины не было. Где вы были вчера вечером, Хильди?
— Беседовала с деловыми партнерами. А тебе зачем? — Я заплакала. Глаза наполнились слезами, потекли сопли, салфетка превратилась в мокрую массу, зажатую в кулаке. Какая-то из собак вдруг проскакала по полу гостиной.
— Прекратить! — завопила я. Потом сказала Питеру: — Извини.
Нет ответа.
— Питер?
Я огляделась. Куда он пропал?
У меня в сумочке лежали салфетки, и я, сняв сумочку со спинки стула, начала в ней копаться. И тут почувствовала, что Питер навис надо мной.
— Что ты делаешь? — воскликнула я, разворачиваясь на стуле.
Он смотрел на меня сверху вниз, и я снова читала смерть в его глазах.
«Смерть. Смерть. Смерть». Эта мысль пульсировала в воздухе вокруг меня, становилась громче и сильнее, стучала в унисон с моим сердцем.
Я вспомнила, как всего несколько дней назад он говорил, что уверен во мне. Как говорил мне, что уверен, что я не буду пить. Он не хуже меня умел заронить отрицательное внушение. Это все равно что сказать ребенку, что знаешь, что он не возьмет предложенную конфету. Попроси человека не думать о чем-то, и посеешь навязчивую идею. Неужели он зародил во мне идею, чтобы я напилась?
Он хотел «убедиться», что я никому не расскажу о нем и Ребекке. И как он собирался «убедиться»?
— Хильди, вам лучше принять лекарство. Вы меня беспокоите. Пожалуйста. Примите таблетку.
И тут я почуяла, как поднимаются волоски на шее — на «загривке», как говорила тетя; пальцы на руках и ногах стали неметь. Иногда тетя принимала для чтения очень злого человека (бывало, что и полного психа), и она говорила, что сразу чувствует их нестабильность — волоски на «загривке» встают дыбом, как только человек входит.