Виви сбежала среди ночи через две недели после ухода Грей, никого не предупредив. Это было на нее очень похоже. Грей любила драму, любила, чтобы люди замечали, как она входит и выходит. Виви же была ее полной противоположностью. Она ушла, прихватив с собой лишь рюкзак и гитару. И не оставила ничего, кроме записки на моей постели.
Прости, малышка, но если мы здесь больше не втроем, в этом нет смысла.
Она села на ночной автобус до Парижа и провела следующие три года, двигаясь на восток по французским джазовым кафе и немецким гранжевым ночным клубам. Пила, накачивалась абсентом в Праге и в конце концов попала в руинные бары Будапешта, всю дорогу коллекционируя татуировки, пирсинг, новые языки и любовниц. Это была непривычно легкая и беззаботная жизнь. Мы никогда об этом не говорили, но от Грей я знала, что Виви пришлось заниматься разными вещами, чтобы выжить: обкрадывать туристов, продавать наркотики, работать в стрип-клубах. К восемнадцати годам, когда она жила на заброшенном складе вместе с семью другими музыкантами и художниками, сестра уже имела такой опыт и испытала такое количество боли, каких другие люди не узнают за всю жизнь.
Первые шесть месяцев после ухода Виви и Грей были худшими в моей жизни. Сестры почти не выходили на связь, занятые трансформацией своей жизни, чтобы стать теми, кем раньше мечтали. Новости от них поступали крайне редко. Как и сообщения и телефонные звонки. Казалось, от меня оторвали две трети души.
В течение этих месяцев в матери тоже что-то изменилось. Именно тогда она начала собирать вырезки из газет и полицейские отчеты, относящиеся к нашему делу. Стала нанимать частных детективов, чтобы разузнать то, что не удалось установить полиции. Впрочем, возможно, они не так уж и старались. Раньше ее вполне удовлетворял тот факт, что мы вернулись домой. Неважно, где мы были и что с нами случилось, ведь в конце концов мы вернулись. Но внезапно в одну ночь в ней родилось это непреодолимое желание узнать. Узнать точно. Иногда, проснувшись среди ночи, я видела, что она стоит в дверном проеме спальни и изучает меня пытливым взглядом, словно надеясь найти ответы на вопросы, которые боялась задать вслух.
Через полгода я написала Грей сообщение:
«Мне нужно увидеть тебя, прошу».
В ту самую ночь Грей явилась под мое окно и, подобно Ромео, бросала маленькие камушки, пока я ей не открыла. Было уже за полночь. Она позвала меня в темноту. Я набросила пальто поверх пижамы и спустилась вниз по дереву, которое росло рядом с домом. Это был первый и последний раз, когда я ускользнула из дома без разрешения. Мы отправились в паб на Голдерс Грин и среди дыма курильщиков ели чипсы с солью и уксусом. Наша встреча напоминала тайное свидание влюбленных. Правда, мне было двенадцать и сбежала я не с мужчиной, а со старшей сестрой.
За прошедшие с нашей последней встречи шесть месяцев Грей изменилась. Она постригла свои светлые волосы, и теперь длинное каре спускалось ей на плечи. На ней была черная водолазка. Глаза были подведены. Сестра походила на киллера из шпионского фильма. Мы поговорили о ее делах и жизни, парнях, с которыми она встречалась. Она показала мне фотки на телефоне. Красивые снимки, которые вскоре украсили обложки журналов и билборды. Мы встретились незадолго до того, как на нее внезапно обрушилась международная слава. Но тогда ни одна из нас об этом не подозревала.
– Переезжай ко мне, – предложила она в какой-то момент. – Тебе больше не нужно здесь оставаться. Ты ей ничего не должна.
Предложение звучало весьма соблазнительно. Мне хотелось уйти… и хотелось остаться. Сердце буквально рвалось на части.
– Она – моя мать, – в конце концов проговорила я. Грей нахмурилась, словно хотела поспорить с этим фактом, но не могла. – Я ее не оставлю. У нее больше никого нет.
Так я и осталась при условии, что я смогу видеться и разговаривать с Грей, когда захочу. Кейт скрепя сердце согласилась.
Грей вернулась в наш дом всего раз: чтобы собрать вещи. Мы провели целый вечер, пакуя ее имущество по коробкам, а затем сдав их на хранение, где они должны были дожидаться Грей, пока она не заработает достаточно денег, чтобы снять отдельную квартиру. Мне хотелось стащить хоть что-нибудь из ее сокровищ. Бросить в карман бальзам для губ, чтобы позднее любоваться им, но сестра неотступно следила за мной.
– Если Жюстин или ее маленькая подружка Барби станут тебя доставать, только скажи мне, – заявила Грей, вынося последнюю коробку. – Я с этим разберусь.
Прежде чем уйти, Грей поднялась наверх, чтобы поговорить с Кейт. Я тихонько последовала за ней и подслушивала под дверью, надеясь, что они помирятся. Но произошло ровно противоположное.
– Если тронешь ее хоть пальцем, – мягко проговорила Грей, обращаясь к матери, – если хоть волос упадет с ее головы, я вернусь и убью тебя.
Если Кейт и ответила, то я этого не слышала и быстро вернулась в свою комнату, где меня вырвало. Я подумала о Жюстин Хан и о том, что никогда не пожалуюсь на нее сестре, что бы та ни творила, потому что Жюстин была всего лишь девчонкой, а моя сестра – чем-то большим, чем-то имеющим власть. Угрозой, что таится в темноте. Грей ушла не прощаясь. И, похоже, то, что сестра сказала Кейт в ночь, когда мать вышвырнула ее из дома, было хуже, чем сегодняшняя угроза.
Всю свою жизнь я знала одну ужасную тайну: из всех детей мама больше всего любила меня. Я была тихой и послушной, так что любить и понимать меня было несложно. Сестры же оказались сложными подростками. Очень сексуальные, излишне злые и абсолютно неуправляемые. Они хотели слишком многого: полностью распоряжаться своими телами и жизнями, покорить большой мир. Когда Грей и Виви исчезли из нашей повседневной жизни, по сути, стало только лучше. Я научилась жить без них и стала собой. В их отсутствие странности, которые всегда окружали нашу семью, испарились.
Мы с Кейт погрузились в привычную рутину: смотрели «Доктор Кто», пили травяной чай, устроившись на диване, надевали резиновые сапоги и устраивали долгие прогулки по Лондону. Собирали ягоды и травы, чтобы варить варенье и готовить летние наливки. Мы носили цветы на могилу отца раз в две недели. Без сестер некому было создавать проблемы, и наша маленькая семья зажила обычной жизнью.
Тайлер закатил глаза.
– Твоя мать не может ненавидеть Грей, Айрис. Не драматизируй.
Я уставилась на дверь, через которую она недавно вышла.
– Ты неправ. Мама ее ненавидит.
Я знала это наверняка с тех самых пор, как Грей ушла из дома. Ощущала это, лежа на диване рядом с Кейт, по утрам, когда мы завтракали нашим домашним вареньем. С той же уверенностью, с какой многие дети знают, что любимы, я знала, что Кейт презирает мою сестру.
– Большую часть времени ей удается это скрывать, но под маской таится нечто… жуткое. Иногда оно выходит на свет. Кейт боится ее. Не знаю, почему.
– А по-моему, тебе нужно в ту же палату, что и Грей.
– А по-моему, тебе пора домой.
– Да уж, пожалуй, ты права. Я выгляжу как бомж. Нельзя, чтобы папарацци засняли меня в таком виде. – Все, что он сказал, было ложью, призванной скрыть настоящую причину: он тоже волновался о моей сестре. – Мне всегда казалось, что Грей немножко… не в себе. Но это влекло меня, казалось, не знаю, опасным, что ли… и очень сексуальным. Но я понятия не имел, что она действительно чокнутая.
– Думаю, ты ошибаешься.
– Ой, да ладно тебе. Ты же слышала, что сказала доктор.
– Слышала. А еще за прошедшую неделю я видела множество вещей, которые не могу объяснить. И если это просто галлюцинации Грей, почему мы с Виви тоже можем их видеть?
– Коллективное помешательство, маленькая Холлоу. – Тайлер постучал по моему виску. – Иногда безумие бывает заразным.
Виви вернулась через час, когда на улице полностью стемнело. Костяшки пальцев на ее правой руке были сбиты. Она врезала фотографу, который попытался ее сфотографировать. Мы втроем спустились в маленькую столовую при больнице, съели по сэндвичу и невкусному апельсину, а затем поднялись наверх, чтобы продолжить ждать, ждать и снова ждать.
Виви опять уснула после того, как медсестра обработала ей руку. Тайлер с пустыми глазами пялился в экран телефона, прокручивая ленту инстаграма, пестрящую постами про исчезновение и чудесное возвращение Грей. Эта история взорвала соцсети. По интернету гуляли мемы с портретами Грей и подписью «В Холлоу единую веруем». Знаменитости репостили их, чтобы подчеркнуть свою радость от того, что наша сестра вернулась. Какое-то время я заглядывала Тайлеру через плечо, несмотря на то что пластик впивался в плечо, но в конце концов тоже погрузилась в беспокойный сон.
Глава 14
Я проснулась вскоре после полуночи. Моя голова покоилась на плече у Тайлера. Шея и спина затекли. Потянувшись после сна, я отправилась в туалет. В больнице стало темнее и тише, чем вечером. В туалете не было света, так что пришлось попи́сать в темноте. Как только я оперлась локтями о колени и приземлилась подбородком на руки, глаза вновь стали закрываться. Шрам в районе ключицы снова нестерпимо зудел. Я прижала к нему пальцы… и почувствовала, как под кожей что-то шевелится.
– Господи, какого черта! – вскрикнула я, вскакивая с сиденья унитаза. Капли потекли по бедрам на пол.
«Тебе просто кажется. Просто кажется».
Я снова уселась на сиденье, чтобы закончить дело. Сердце в груди колотилось. Все тело трясло.
«Тебе просто кажется. Тебе просто кажется. Больше не трогай его».
Я спустила воду и подошла к раковине помыть руки. Слишком напуганная, чтобы смотреть на свое отражение в зеркале. Что я увижу там, если подниму голову? Бутон трупного цветка, готового прорвать кожу и выбраться наружу, или еще что похуже?
Все же я подняла глаза. В густой темноте комнаты я могла разглядеть только очертания своего тела, поэтому включила фонарик на телефоне и установила его на диспенсер с мылом так, чтобы свет падал на меня. Однако теперь, в таком свете, я выглядела каким-то чудовищем, монстром и не могла смотреть в свои глаза в зеркале, не ощущая страха.