Я встала, потянулась и отправилась на кухню, где Виви разделась до майки и джинсов и закинула босые ноги на стол. Одна гвоздичная сигарета была у нее во рту, вторая красовалась за ухом. Они с Тайлером пили виски и играли в карты. Оказалось, татуировка Виви стала больше с тех пор, как я последний раз ее видела. Теперь она вилась под ее грудью, оплетала ребра, спускалась по плоскому животу, огибала портрет Леди Гамильтон и исчезала где-то за поясом джинсов. Поверх рисунка ее вен распустились сиреневые акварельные соцветия. Часть листьев начала скручиваться и темнеть. Интересно, специально ли Виви дополнила татуировку или чернила сами по себе разрастались на ее коже и их невозможно было остановить?
– Присоединишься? – спросил Тайлер.
Он тоже снял рубашку. В кухне было жарко. Я старалась не пялиться на его обнаженное тело слишком долго.
– То есть вы вдвоем играете в покер и напиваетесь в то время, как должны караулить? – спросила я и налила в стакан воды из крана.
– У нас удивительная толерантность к алкоголю, – отозвалась Виви.
– Она хочет сказать, что мы алкоголики со стажем. И нам нужно выпить терапевтическую дозу в пару рюмок, прежде чем начать день и оставаться дееспособными. Так что напиваться – это как раз верх ответственности с нашей стороны, – произнес Тайлер. – Как там Грей?
– Очнулась, – ответила я, – и хочет тебя видеть.
Тайлер вскочил так, что стул позади опрокинулся. Я протянула ему стакан.
– Захвати это для нее.
– Как она? – спросила Виви.
– Очень слаба. Мы так привыкли к ее силе. Странно видеть ее такой.
– Ну, слава богу, что она вообще очнулась и сможет сказать нам, что делать. Я, кажется, неспособна больше принять ни одного решения. – Виви жестом показала, как ее голова взрывается.
– Где Агнес?
Виви выглядела озадаченной.
– Кто?
– Маленькая девочка.
– А-а-а. Она забралась на крышу вместе с пистолетом. Сказала, что он, скорее всего, явится ночью. Возомнила себя Клинтом Иствудом.
– Отнесу-ка я ей чай.
Чайника не обнаружилось, так что я налила воды в кастрюлю и поставила ее на плиту.
– Температура у Грей спала. Нам нужно убираться отсюда, и чем быстрее, тем лучше. Как только она придет в себя. И желательно к этому моменту быть трезвыми.
Я обыскивала кухонные шкафчики в поисках чашек.
– Да-да, – отозвалась Виви и перегнулась через стол, чтобы собрать карты Тайлера.
В раковине обнаружились две чашки, покрытые грязью. Они казались мне знакомыми. Снаружи глина, изнутри зеленая эмаль, кривоватые ручки. На дне две буковки, инициалы создателя: Г. Х. – Гейб Холлоу. Наверное, Грей привезла их сюда из Лондона. Я обхватила одну из них ладонями так, как он, должно быть, держал их на гончарном колесе, придавая форму. Мои ладони на том самом месте, где когда-то лежали руки отца.
Я заварила в обеих черный чай.
В гостиной Тайлер и Грей лежали в обнимку на диване. Ее голова покоилась на его плече. Его пальцы – в ее волосах. Я замерла на лестнице и прислушалась к их тихому разговору. До меня донеслись фразы: «Я скучал, я люблю тебя, мне очень жаль». Что ж, пришла пора отправляться наверх и искать Агнес. Оказалось, она вылезла на крышу из окна своей комнаты. Несмотря на ночной холод, ее грязные ноги оставались босыми. Я передала ей одну из чашек. На мгновение девочка заколебалась, но затем приняла ее.
Я осторожно выбралась через окно и села рядом, чтобы взглянуть на город. Под тусклым зимним небом весь мир казался серым. Какое-то время мы потягивали чай в тишине.
– Ты ведь была там, – начала я в конце концов. Это была моя догадка. – Ты провалилась в то же самое место, куда попали и мы с сестрами в детстве. Только ты, в отличие от нас, не смогла вернуться. Застряла там. – Агнес продолжала делать глотки, никак не комментируя мои слова. – А потом Грей нашла тебя и каким-то образом вернула… Но, где бы ни была, ты уже провела там слишком много времени. Ты изменилась. Изнутри.
– Междумирье никогда никого не отпускает, – произнесла она, – до конца.
Чай смягчил ее горло, и голос стал менее хриплым. Впервые она говорила почти как обычный ребенок, без примеси чего-то дикого.
– Это ведь в один конец. Все, что туда попадает, не должно возвращаться назад.
– Что это такое, междумирье? Сестра говорила, это что-то между жизнью и смертью.
– Она права. Это место на границе живого и мертвого… Хотя, по-моему, оно, скорее, напоминает ад. Все, что умирает, проходит через него. Люди, животные, растения. Большая их часть преодолевает эту ступень быстро, как полагается. Но некоторые застревают. Чаще всего – люди. Те, кого не отпускают, оплакивают слишком горько и долго. Есть старая народная песенка… «Неупокоенная душа». Наверное, ты ее знаешь.
Я выдохнула в чашку. Теплый пар поднялся с поверхности и влажно коснулся моего лица. Я знала эту песенку: про умершую девушку, которую горько оплакивал возлюбленный. Целый год он рыдал на ее могиле, так что она не могла найти свое место и обрести покой. Наверное, Агнес хочет сказать, что печаль живущих не дает мертвым по-настоящему уйти. Так что они попадают в ловушку где-то между жизнью и смертью.
– А как ты оказалась там? Ведь ты не умерла.
– В детстве я играла на закате в парке Холируд. Там были развалины старой часовни, как поговаривали, населенной призраками. Родители строго-настрого запретили мне приближаться к этому месту, но я была очень любопытной. Однажды какой-то голос позвал меня с другой стороны двери в эту разрушенную церковь. Я пошла за ним и оказалась там, откуда не смогла найти выхода. Иногда завеса между миром живых и миром мертвых истончается, так что мертвые могут говорить с живыми и звать их к себе.
– Значит, с нами произошло то же самое? – прошептала я.
Агнес отхлебнула из кружки.
– Вы исчезли в канун Нового года?
– Ровно в полночь.
– Между старым годом и новым. Тогда все ясно – именно в такое время завеса становится тоньше всего. Закат, рассвет, полночь.
Агнес выглядела как ребенок, но рассуждала как взрослая. Она пропала несколько десятилетий назад. Интересно, какого возраста ее разум теперь?
– Если поблизости была дверь в разрушенное здание, возможно, вы услышали зов мертвых и пошли на него.
– Мы были на одной из улиц в старом городе, рядом с домом, который сгорел за пару недель до этого. От него ничего не осталось… кроме обгоревшей входной двери. Она по-прежнему стояла там.
– Дверь, которая когда-то куда-то вела, а теперь ведет в никуда.
– Но ты же вернулась, как и мы.
– Я не такая, как вы. Ты ведь наверняка уже поняла, что вы не совсем обычные. Почему, думаешь, вы с сестрами обладаете такой красотой? Откуда такое чувство голода? И почему вы способны подчинять других своей воле? Вы словно трупные цветы: красивые и нежные на вид, но если подойти слишком близко, становится ясно, что в них скрывается нечто испорченное, отравленное. В природе всегда так. Красота – это предостережение. Понимаешь? Предупреждение об опасности.
– Нет. – Хотя в какой-то степени я ее понимала. Прекрасные сиреневые лепестки аконита содержат яд, который может вызвать мгновенную смерть. Ядовитые лягушки на вид прекрасны, словно драгоценные камни… Но один грамм токсина, покрывающего их кожу, способен убить тысячу человек. Чересчур яркая красота всегда означает опасность и смерть.
– В вашей крови есть нечто особенное, что позволяет вам перемещаться между мирами живых и мертвых… и возвращаться назад… по собственному желанию.
– Как же тогда ты вернулась назад?
– Твоя сестра написала на моем теле руны своей кровью. Руна смерти. – Агнес раскрыла мою ладонь и нарисовала на ней пальцем символ. Линия и три значка в форме перевернутой стрелы внизу. – Руна выхода. – Агнес нарисовала символ в виде заглавной буквы М. – И руна жизни. – В этот раз она изобразила отражение первого символа. Прямая линия с тремя значками на ней.
– Не знаю, как Грей это придумала, но сочетание крови и языка рун позволяет мертвым проскользнуть в мир живых.
– Но ты ведь не мертва.
– Нет. Я – нет. А вот мужчина, преследующий вас, мертв. Я могу оставаться здесь потому, что принадлежу к миру живых… Я ведь так и не умерла… Но он может приходить сюда лишь на время с помощью крови Грей и рунических символов.
– Почему мы особенные? Почему мы способны возвращаться? Что такого в нашей крови, что позволяет перемещаться между мирами?
– Ваша сестра слишком хитра… и своенравна. Она оборотень. Волк в овечьей шкуре. – Агнес провела кончиком пальца по шраму на моем горле. – Она способна на любые, самые ужасные, вещи, лишь бы спасти вас. Она перейдет любую черту. И принесет в жертву любого.
– Скажи мне. Скажи мне правду.
– Вряд ли ты сможешь счастливо жить дальше, если узнаешь.
– Знание – сила.
– А незнание – благословение.
Снизу донесся какой-то странный звук. Агнес отдернула руку. Мы обменялись взглядами, в которых сквозил один и тот же вопрос: ты это слышала? На несколько мгновений установилась тишина, а затем раздался крик Виви. Мы обе вскочили на ноги, но я тут же поскользнулась на старой черепице и упала. Агнес была быстрой, маленькой и ловкой. К моменту, когда я протиснулась в окно, девочка уже стояла на лестнице. Я услышала звук бьющегося стекла, надсадный крик и брань Тайлера. Перепрыгивая через три ступеньки, я бросилась вниз и остановилась за спиной у Агнес, которая угрожала кому-то пистолетом.
Он нашел нас. Одной рукой это существо держало за волосы Грей. Ее подбородок безвольно лежал на груди. Больничный халат покрывали кровь и рвота. Виви, все еще в майке и джинсах, висела у него на плече – царапалась, кусалась и пиналась, силясь освободиться.
Тайлер разбил бутылку из-под вина и попытался вонзить ее мужчине в грудь, но оказался слишком неловким. Выпивка тормозила его реакции. Человек с бычьим черепом нанес сокрушительный удар ему в лицо, и Тайлер рухнул на пол без сознания.