те.
И с этими словами Шондип торопливо вышел из комнаты.
— Я не знала покоя, Омулло, — сказала я, — с тех нор как поручила тебе продать драгоценности.
— Почему, диди?
— Я боялась, чтобы ты из-за них не попал в беду, чтобы тебя не заподозрили в краже. Я обойдусь и без шести тысяч. Ты же, Омулло, должен сделать для меня еще одну вещь: отправляйся сейчас же домой, к своей матери.
Омулло вынул из-под чадора сверток и протянул его мне.
— Диди, но ведь я принес шесть тысяч рупий.
— Где ты их взял?
— Я старался достать гинеи, — продолжал он, не отвечая на мой вопрос, — но мне не удалось, я принес банкноты.
— Омулло, поклянись моей жизнью, что скажешь правду — говори, где ты взял деньги?
— Нет, я не скажу вам.
У меня потемнело в глазах.
— Что ты сделал, Омулло? Эти деньги...
— Я знаю, вы скажете, что я добыл эти деньги нехорошим путем. Да, это так. Однако чем страшнее преступление, тем дороже плата за него. Я полной мерой заплатил за свой поступок, и теперь деньги мои.
У меня пропало желание слышать дальнейшие подробности. Кровь застыла в моих жилах, и я вся похолодела.
— Возьми эти деньги, Омулло, — молила я, — и отнеси их туда, откуда взял.
— Это слишком трудно.
— Нет, нетрудно, братик ты мой милый. В недобрый час привела тебя судьба ко мне! Даже Шондип не смог причинить тебе столько зла, сколько причинила я.
Слово «Шондип» словно укололо его.
— Шондип! — воскликнул он. — Только вы показали мне, что он в действительности представляет собой. Знаете, диди, получив тогда от вас шесть тысяч рупий, он не истратил из них ни пайсы. Он вернулся в свою комнату, заперся, высыпал все гинеи из платка на пол, сложил в кучки и стал любоваться ими. «Это не деньги, — говорил он, — это листья божественного древа богатства, застывшие обрывки мелодий, которые несутся из флейты, ноющей в столице Куберы. У меня не хватает духу обменять их на банкноты. Они должны ожерельем лежать вокруг шеи вечной Красоты, они мечтают об этом. Дорогой Омулло, не смотри на них с вожделением, ведь в этих золотых светится улыбка Лакшми, вся прелесть и очарование супруги Индры. Нет, нет, они не созданы для того, чтобы попасть в руки тупого и грубого управителя, я уверен, Омулло, что он все наврал и что полиции не удалось проследить, кто потопил лодку. Просто он сам хочет на этом поживиться. Надо отобрать у него наши письма». — «Каким образом?» — спросил я. «Силою или угрозой», — посоветовал Шондип. «Согласен, — отвечал я, — я сделаю это, но только при условии, что мы возвратим гинеи Царице». — «Там видно будет», — сказал Шондип. Долго рассказывать о том, как мне удалось запугать управителя, отобрать у него письма и сжечь их. В ту же ночь я отправился к Шондипу и сказал: «Теперь мы в безопасности, отдайте гинеи мне, завтра поутру я верну их диди». — «Что за фантазия пришла тебе в голову? — закричал он, — кажется, сари твоей драгоценной диди затмило тебе всю страну! Прочти «Банде Матарам!» — это изгонит злого духа из твоего сердца». Вы ведь знаете, диди, какой силой внушения владеет Шондип. Гинеи остались у него, а я провел ночь на берегу пруда, повторяя «Банде Матарам».
После того как вы поручили мне продать драгоценности, я снова зашел к нему. Я видел, что Шондип злится на меня, хотя он и старался не показать виду. «Если ты обнаружишь в каком-нибудь из ящиков золото — можешь забрать его», — сказал он и бросил мне прямо в лицо связку ключей. Нигде ничего не было. «Скажите, где вы спрятали их?» — спросил я. «Это я тебе скажу, когда увижу, что ты справился со своей дурацкой влюбленностью, не раньше».
Я убедился, что его ничем не поколеблешь и что надо искать другого выхода. Потом я пытался обменять у него на гинеи свои банкноты. Он обманул меня, сказав, что идет за золотом, а сам сломал замок моего чемодана, вынул оттуда шкатулку с драгоценностями и через другую дверь отправился прямо к вам. Он помешал мне самому отнести их вам и еще смеет утверждать, что драгоценности — его дар! Если бы вы знали, какой радости он меня лишил. Этого я ему никогда не прощу. Но зато, диди, теперь он потерял всякую власть надо мной. И этим я обязан вам.
— Если это правда, братик, значит, моя жизнь уж не совсем бессмысленна. Но это далеко еще не все. Мало того, что рассеяны чары, надо смыть позор, запятнавший нас. Не медли, Омулло, сейчас же отправляйся и возврати деньги туда, откуда ты взял их. Неужели ты не сможешь выполнить мою просьбу, дорогой брат?
— Если вы благословите меня, диди, я все смогу сделать.
— Помни, что, возвратив деньги, ты искупишь не только свою вину, но и мою. Я — женщина, и мне не полагается покидать свой дом, иначе я не пустила бы тебя, а пошла сама. Самое тяжкое наказание для меня — это то, что я должна взвалить на твои плечи бремя своего греха.
— Не говорите так, диди. Я по собственной воле вступил на путь, которым шел до сих пор, — меня он привлек своими опасностями и трудностями. Теперь, диди, вы зовете меня встать на ваш путь, и, хоть, может, он будет для меня во сто крат тяжелее, я избираю его. Взяв прах от ваших ног, я бесстрашно пойду вперед и достигну цели. Итак, вы приказываете мне вернуть деньги?
— Это не мой приказ, дорогой, а воля всевышнего.
— О! С меня достаточно, что я узнал об этой воле из ваших уст. Только вот что, диди, ведь вы, кажется, приглашали меня к себе. Я не хочу упускать такой случай. Вы должны дать мне прошад[54], прежде чем я отправлюсь туда. А я сделаю все, что в моих силах, чтобы сегодня же вечером исполнить свой долг.
На глазах у меня выступили слезы, но я все же попыталась улыбнуться и сказала:
— Да будет так!
Однако не успел Омулло уйти, как я пала духом. На какую опасность послала я его? Ведь он единственный сын у матери! Боже, зачем ты делаешь таким тяжким искупление моего греха! Неужели недостаточно, чтобы страдала одна я? Зачем ты заставляешь стольких нести мой грех? Не допусти, чтобы жертвой твоего гнева пал этот невинный юноша.
— Омулло, — крикнула я, желая возвратить его.
Мой голос прозвучал очень слабо, и Омулло не услышал его. Подбежав к двери, я снова позвала:
— Омулло!
Омулло не было.
— Слуга, слуга!
— Что угодно, рани-ма?
— Позови Омулло-бабу.
Я так и не поняла, что, собственно, случилось — возможно, слуга не знал Омулло — во всяком случае, он вернулся почти сразу, с ним шел Шондип.
— Когда вы меня прогоняли, я знал, что вы снова позовете меня обратно, — сказал он, входя в комнату. — Одна и та же луна вызывает прилив и отлив. Я был настолько убежден, что вы позовете меня, что остался ждать на веранде. Как только из вашей комнаты появился слуга, я поспешно вскочил и, прежде чем он вымолвил слово, воскликнул: «Хорошо, хорошо, я иду, я сейчас же иду!» Этот чудак совершенно оторопел, решив, очевидно, что тут не обошлось без колдовства. О Царица Пчела, всякая борьба в этом мире — это, в сущности, столкновение сильных личностей. Чары против чар — и оружием при этом можно пользоваться явным и скрытым. Наконец-то я нашел себе достойного противника. В вашем колчане много стрел, о искусная воительница! Во всем мире вы одна могли решиться по своему усмотрению то высылать Шондипа из комнаты, то снова призывать его. Ну что ж, жертва лежит у ваших ног, скажите, что вы с ней намерены делать? Лишить жизни или посадить в клетку? Но разрешите мне предостеречь вас, Царица: дикого зверя одинаково трудно и убить, и запереть в клетку. Во всяком случае, советую вам не медлить и пустить в ход свое волшебное оружие.
Шондип, без сомнения, чувствовал, что надвигается момент, когда он должен будет признать окончательное поражение, и, стараясь выиграть время, говорил без умолку. Он, конечно, слышал, что посланный мною слуга назвал имя Омулло, и тем не менее счел возможным разыграть эту комедию. Потоком слов он стремился помешать мне сказать, что я звала не его, а Омулло. Но все его хитрости были напрасны. Я отчетливо видела его слабость и решила не отступать ни на шаг от завоеванных мною позиций.
— Шондип-бабу, меня просто поражает, как вы можете столько времени говорить без всякой передышки. Вы что, выучиваете свои речи наизусть заранее?
Лицо Шондипа мгновенно покраснело от злости.
— Я слышала, что профессиональные ораторы всегда имеют при себе тетрадки с речами на все случаи жизни. У вас тоже есть такая тетрадка?
— Всевышний щедро наделил вас, женщин, кокетством, — процедил сквозь зубы Шондип. — Кроме того, в вашем распоряжении имеются портные, ювелиры и так далее. Однако не думайте, что и мы, мужчины, так уж беспомощны...
— Загляните-ка лучше в свою тетрадку, Шондип-бабу. По-моему, вы забыли слова и все перепутали. Это случается... когда вызубриваешь что-нибудь наизусть.
Шондип не выдержал:
— Вы, вы смеете меня оскорблять! — загремел он. — Да ведь я вижу вас насквозь! Вы...
Больше он ничего не мог вымолвить.
Шондип подобен чародею, который лишается сил в тот момент, когда перестают действовать его чары. Властелин превратился в неотесанного мужлана. О, сколь радостно быть свидетельницей его пораженья! Чем грубее и резче становились его слова, тем сильнее заливала меня волна радости. Удав разжал свои кольца, и я получила свободу! Спасена! Будьте грубы, оскорбляйте меня, — в этом проявляется ваша подлинная натура, только прошу вас, не пойте мне хвалебных песнопений — в них ложь.
В эту минуту в комнату вошел муж. Шондип не сумел, как обычно, мгновенно овладеть собой, и несколько секунд муж в изумлении смотрел па него. Случись это несколько дней тому назад, я сгорела бы со стыда, сегодня же я радовалась. Мне было все равно, что может подумать муж, — я хотела раз и навсегда покончить со своим ослабевшим противником.
Видя, что мы оба натянуто молчим, муж помедлил немного и сел в кресло.
— Я искал тебя, Шондип, — начал он, — и мне сказали, что ты здесь.
— Да, я здесь. Царица Пчела еще утром вызвала меня, — сказал Шондип, отчеканивая каждое слово. — И я, скромный труженик улья, по ее приказу бросил все и явился сюда.