Нана РайДом из пепла
Здесь никто не улыбался. И мне приходилось рисовать семейный портрет, сохраняя их высокомерные взгляды и поджатые губы, что казалось навечно поселились на лицах.
Комната, в которой я жил, меньше чулана, и чудо, что в ней помещалась кровать. Но меня это не волновало. Почти все время я проводил в гостиной за мольбертом, не отвлекаясь от работы, даже когда хозяева дома уходили на отдых. Лишь ночью я мог отложить кисть и отыскать Эмили. Обычно она стояла в своей спальне возле окна и смотрела вдаль безжизненной пустоши. Но это ночью.
А сейчас еще день …
– Миссис Харрис, поверните голову чуть-чуть влево. Вот так, спасибо.
Седая копна волос миссис Харрис вальяжно качнулась. Порой мне казалось, что она забыла снять с головы страусиную шляпу, которая выцвела на солнце и покрылась пылью. Легкими штрихами я запечатлел на холсте морщинистое лицо хозяйки, которая на контрасте с молодыми и цветущими дочерьми, смотрелась еще старше.
Мистер Харрис напоминал восковую фигуру с седыми бакенбардами, и бесполезно было просить его повернуться или приподнять голову, он даже не шелохнется. А вот дочери, Эмили и Белинда, сидели в ногах родителей и охотнее шли на контакт.
– Эмили, согните, пожалуйста, руку в локте, как вчера. Да, спасибо.
Я старался ничем не выдать своего волнения, когда обращался к девушке, но так сложно было на нее смотреть и не сметь прикоснуться. Иногда хотелось нарушить правило и плевать на последствия. Но я держался, хотя каждый проведенный здесь день – это риск.
Со вздохом обмакнул кисть в лавандовый цвет и коснулся на портрете ее платья. Боже, как она прекрасна…
Кожа Эмили цветочно-белого цвета, глаза, как два кобальта, губы – чистый коралл, волосы – охра. Белинда по сравнению с ней – уголь, прикоснувшись к которому на пальцах оставалась черная пыль. И даже сейчас она смотрела на меня с затаенной злобой, хотя мы познакомились лишь вчера, когда я пришел в их дом и предложил нарисовать семейный портрет.
– Я устала, – заявила миссис Харрис и поднялась, опираясь на плечи дочерей.
Я мельком глянул на часы. Три часа пополудни. Она стабильна в своей постоянности.
– Конечно, сделаем перерыв, – согласился я и продолжил рисовать.
Почти сразу вслед за ней поднялся мистер Харрис и его дочери. Я старался не обращать на них внимания. Нужно рисовать и не отвлекаться, пока не наступит ночь. А затем я предприму еще одну попытку заставить Эмили вспомнить меня. Вчерашняя провалилась. И если сегодня тоже ничего не получится, у меня останется третий шанс, последняя ночь, а затем я должен уйти.
Я просидел за мольбертом до позднего вечера, и хотя кисть уверенно порхала по холсту, мысли мои были далеки. Вновь и вновь я прокручивал в голове вчерашний разговор с Эмили, тщетно пытаясь понять, почему она меня не помнит…
– Эмили?
Она стояла возле окна, и со спины напоминала безжизненный манекен. Руки, как плети, висели вдоль туловища, теряясь в складках лавандового платья. Волосы закрывали спину густым полотном и при свете тусклой свечи казались цвета меди.
Эмили слегка шелохнулась и обернулась на мой зов, устремив на меня равнодушный взгляд. Ее безразличие ранило сильнее всего. Я ведь не чужой ей человек. Мы любили друг друга. Хотели сбежать и пожениться. Она должна была помнить, но вместо этого смотрела на меня прекрасными, но пустыми глазами.
– Вы хотите нарисовать мой портрет? Я устала, давайте завтра, – вежливо отмахнулась она и снова повернулась к окну.
Снаружи клубился туман, скользил по влажной земле между когтистыми деревьями, а седая луна резала холодным светом блеклую тьму.
– Эмили, ты не узнаешь меня?
Она вновь бросила в мою сторону недоуменный взгляд и смущенно улыбнулась:
– Конечно, узнаю. Вы – наш художник.
Я протянул руку, сгорая от желания схватить ее за хрупкие плечи и притянуть к себе. Но вовремя остановился, пока не случилось непоправимое. Нельзя, она должна вспомнить сама. У меня ещё будет время.
Я с шумом втянул воздух и отступил. По дому разнесся бой часов. Полночь.
– Мы хотели сбежать и пожениться.
Но Эмили словно не слышала меня. Она продолжала смотреть в окно, и я знал, когда уйду, ничего не изменится. Я прикусил нижнюю губу и вышел из спальни.
У меня ещё есть время. Но почему она не вспоминала сразу?
– Ты должен уйти, – голос, наполненный полынной горечью, вытащил меня из воспоминаний.
Я оторвался от мольберта, мельком взглянув на часы. Уже восьмой час, и за окном вновь опустилась тьма. А значит наступила вторая ночь. Но выйти из гостиной я не мог, потому что в дверном проеме застыла Белинда. Темноглазая, тощая, как голодная кошка. Вокруг бледного лица вились волосы, чернее самой ночи.
– Ты помнишь меня? – вместо ответа спросил я, ожидая услышать нечто похожее на ответ Эмили.
– Конечно же я помню тебя, Эдвард, – сквозь зубы процедила она.
Впервые здесь услышал свое имя, а ведь я не представлялся, когда вчера постучался в их дом.
– Ты должен уйти. Ты достаточно причинил горя нашей семье, – выплюнула Белинда и сделала пару шагов ко мне, шурша юбками.
– Но почему ты, а не Эмили? – сам себе прошептал я. – Она не может вспомнить меня, – уже громче добавил, но Белинда лишь усмехнулась.
– Возлюбленные бранятся, только тешатся. Мне нет дела до ваших ссор, Эдвард. К тому же Эмили всегда отличалась чрезмерной обидчивостью, так что это в ее духе не замечать тебя, – она пожала плечами. – Я лишь прошу, чтобы ты ушел.
– Но почему ты хочешь этого? Что я тебе сделал?
– Из-за тебя наш дом чуть не сгорел! – вскрикнула Белинда. – Мы могли погибнуть! Этого недостаточно?!
Ее слова отозвались в сердце резкой болью, и я прикусил губу, чтобы не сказать лишнее.
– Я понял тебя, – прошептал я и вышел из гостиной.
Но вместо того, чтобы уйти, я побежал к своей комнате и спрятался там. В голове пульсировала кровь, тысячи мыслей атаковали мозг. Но я не знал ответов. Не знал, или не хотел знать. Почему Белинда вспомнила меня? Сам не желая того, я вызвал у нее настолько сильные эмоции, что память вернулась. Зато ее сестре я безразличен?
Я выглянул в коридор и, никого не заметив, дошел до комнаты Эмили. Это все неправда. И сейчас докажу себе, что я прав.
Эмили, как и вчера, стояла возле окна, и когда я тихо ее поприветствовал, она обернулась с задумчивой улыбкой:
– Я устала на сегодня. Давайте продолжим рисовать завтра.
– Эмили, пожалуйста, посмотри на меня, – взмолился я.
Она послушно подняла на меня взгляд искрящихся глаз.
– Помнишь, мы с тобой лежали под звездным небом и мечтали прогуляться по луне? А помнишь, я поджидал тебя после воскресной службы, и мы сбегали от твоих родителей на ярмарку? Пожалуйста, скажи, что хоть что-то помнишь!
Глаза Эмили расширились, а губы слегка приоткрылись, и кажется на мгновение она забыла, как дышать. Но мучительное ожидание оказалось напрасным, потому что ее лицо быстро расслабилось, и она снова улыбнулась:
– Вы – наш художник.
– Я – Эдвард, Эмили! И я твой жених! Я люблю тебя, – уже безнадежнее добавил я.
Эмили нахмурилась и отвернулась к окну:
– Вы переходите границы. А теперь оставьте меня. Я устала.
По дому вновь разнесся бой часов. Полночь наступила еще быстрее, чем вчера, и я физически чувствовал, как время, словно песчинки сыпались сквозь пальцы, растворяясь в туманной дымке раннего утра.
Еле переставляя ноги, я вернулся в спальню, надеясь прикорнуть хоть час до того, как наступит рассвет. Я был не в состоянии осмыслить происходящее и смириться с тем, что все оказалось не так, как мечталось. Далеко не так. Но в спальне меня поджидала Белинда.
Она сидела на единственном стуле в углу комнаты и держала в руках подсвечник. Тонкая, кривая свеча горела дрожащим пламенем. Точно так же содрогалась моя душа.
– Почему ты не ушел?! – прошипела Белинда, но у меня уже не осталось сил притворяться. Правда рвалась с языка, но прежде я должен был узнать одну вещь.
– Белинда, ты сказала, что из-за меня вы чуть не погибли. Можешь рассказать, что случилось?
Белинда вскинула бровь, и в глазах появился проблеск страха. Так всегда происходит, когда спрашиваешь их о прошлом.
– Странно, но если пытаюсь вспомнить, то лишь урывками. Помню, как мы с Эмили ругались из-за тебя. Помню…
– Из-за меня? – я перебил Белинду.
Она потупила взгляд, из которого внезапно исчезла привычная злость. Белинда вдруг стала мягче и женственнее. Раньше я не замечал в ней подобных перемен.
– Да, мы ругались, потому что…, – она с шумом выдохнула и вернула себе прежний холодный вид. – Неважно. Помню, что Эмили вдруг закричала, схватила подсвечник и швырнула в окно. Шторы занялись огнем. Наверное, мы успели погасить пожар раньше, чем случилось непоправимое. Странно, но что было потом я уже не помню.
Я опустился на кровать и закрыл лицо руками:
– Не успели, – едва слышно прошептал я.
– Что?
Я посмотрел на Белинду, вновь переживая свой ужас, когда пришел на огромное пепелище, которое осталось от дома. Меня не было неделю, я поехал за кольцом для Эмили. А когда вернулся, то застал четыре гроба.
– Вы погибли, Белинда. Ты, Эмили, ваши родители… Меня не было, но люди сказали, что пожар разгорелся за считанные минуты. Это случилось поздним вечером. Огонь не смогли потушить. Он, будто голодный волк, пожирал все, к чему прикасался.
Белинда минуту сидела неподвижно, а затем скривила губы в ухмылке:
– Ты сумасшедший? О чем ты говоришь? Вот я, а вот ты – сидишь напротив. Или ты тоже умер? – фыркнула она.
– Нет, я – живой. Но я – проводник в мир мертвых. Поэтому нахожусь здесь. И говорю тебе правду, потому что ты вспомнила меня, в отличие от Эмили, – с горечью добавил я.
Белинда молчала, но в ее глазах зародились крошки сомнения.