Когда я выходил из гостиной, он завалился на спинку стула, вновь вытирая глаза. По какой-то странной ассоциации он напомнил мне невесту, брошенную на ступеньках церкви.
VIII
В тот раз, когда я навещал ее, было чуть меньше половины девятого, так что сейчас мне пришлось поболтаться около ее дома минут десять, прежде чем войти.
У меня возникла мысль, может быть, совершенно ненормальная: привычка была второй натурой Урсулы Озен — так ведь часто бывает у молодых девушек.
Итак, мои часы показывали чуть меньше половины девятого, когда я нажал кнопку звонка на ее двери. Нажал и быстро отошел на три шага назад'. Мне показалось, прошло много времени, прежде чем дверь, удерживаемая цепочкой, слегка приоткрылась и большие фиолетовые глаза, близоруко щурясь, стали всматриваться в образовавшуюся, щель.
— Кто это?
Как и в тот раз, голос ее был низким и вибрирующим.
— Чарли! — ответил я простуженным баритоном.
— Дорогой! — Ее лицо прояснилось.— Ты должен был бы позвонить, прежде чем прийти ко мне. Я только что из душа.
Действительно, привычка была ее второй натурой. И купальный халатик на ней был тот же, что и в прошлый раз. Она широко открыла дверь, но я не торопился входить в квартиру, ожидая, пока она повернется ко мне спиной. Я предусмотрительно держался на расстоянии трех шагов от нее. Она ударилась бедром о низкий столик и вскрикнула от боли. Через секунду, сложившись, как перочинный нож, пополам, Урсула стала шарить по подносу на столике в поисках очков. Узкий халатик сильно обтянул ее аппетитные округлости. Расстояние до них было невелико, а искушение, наоборот, слишком большим: я слегка шлепнул по ним, и она издала радостный вопль:
— Ну что ты, Чарли! Ведь ты же еще даже не поцеловал меня!
Урсула выпрямилась и повернулась ко мне — с очка-
и в руке и с прелестной улыбкой на лице, совершенно для нее невероятной. Потом она надела свои очки с толстыми стеклами, и лицо ее совершенно изменилось.
— Мистер... Бойд?!
— Если вас это не устраивает, почему бы вам еще раз не снять очки и не броситься со мной в постель? — предложил я ей.— Вы даже можете называть меня Чарли, если вам это больше нравится.
В ужасе она откинулась назад и стремительно налетела на низенький столик. Некоторое время она бешено молотила руками по воздуху, потом, опрокинув столик, завалилась назад и очутилась на полу. Ноги ее взлетели вверх, судорожно брыкаясь. В результате всех этих манипуляций купальный халатик совершенно распахнулся, и в течение нескольких секунд — увы, слишком коротких! — я с интересом наблюдал этот необычный эротический спектакль. Наконец, ей удалось перевернуться на живот и встать. С гневным рыданием она бросилась к кушетке, упала на нее и спрятала лицо в подушках. Плечи ее конвульсивно вздрагивали, и я решил, что это надолго. Я сел в первое попавшееся кресло и закурил. За го время, пока я выкурил сигарету и раздавил окурок в пепельнице, плечи ее уже ни разу не шевельнулись, и только тяжелое дыхание свидетельствовало о том, что она еще жива.
— Вы меня интригуете, Урсула,— проговорил я кротким голосом.— Эти красивые фиолетовые глаза, эту исходящую от вас женственность я видел еще вчера вечером, в нашу первую встречу. Ваш голос был немного хриплым, немного вибрирующим, полным тысячи обещаний, конечно, невысказанных. И все это до того момента, пока я не представился вам. Тогда вы быстро изменили свой облик, и это заставило меня задуматься. У вас был такой вид, будто вы ожидали прихода совершенно другого человека. Когда вы появились спустя несколько минут уже совершенно одетая, я даже не понял, эта ли девушка только что была здесь. Я вспомнил, как вы натыкались на предметы, когда бежали через гостиную. Значит, вы ждали какого-то определенного человека, который должен был позвонить в вашу дверь? Кого-то нужного и важного, кому вы хотели показать ваши чудесные фиолетовые глаза без очков, рискуя сломать себе шею?
Урсула медленно выпрямилась, села, сняла очки и стала вытирать глаза носовым платком. Потом снова надела очки и посмотрела на меня с видом глубокого уныния.
— Неприятно, когда два человека придумывают одну историю и рассказывают ее совершенно одинаково, даже одними и теми же словами,— продолжал я.— Сегодня я видел Фремонта. Если бы я закрыл глаза,- мне показалось бы, что я слышу вас, за исключением, конечно, голоса. Слова были почти такие же, Он даже; посоветовал мне поговорить с вами. Ведь вы можете рассказать мне о тех сценах, что происходили в кабинете Максин Лорд, про ее гнусную привычку находить у людей их слабые стороны, и все остальное. Драма Фремонта в том, что он слишком много приписывает себе. Когда люди сговариваются, они должны соблюдать первое условие: им нужно понимать, что существуют моменты, когда лучше не выкладывать всего.
— Не понимаю, о чем выговорите,— прошептала она.
— Когда Максин решила порвать с Фремонтом, он, я полагаю, возненавидел ее до глубины души и изо всех сил пытался отомстить ей как можно больнее. И тут ему пришла в голову великолепная мысль: украсть формулу. Удар потерял бы свою силу, если бы кражу обнаружили до того, как духи были бы запущены в производство. Ему необходимо было завладеть формулой так, чтобы кража не была обнаружена до определенного момента. А какие возможности украсть формулу? Их три: Стал, который доводил формулу до конца, Джонатан и вы. Вот тогда-то .он, конечно, обратил внимание на вас.
— Я прошу вас. Умоляю, не говорите мне об этом!
Фиолетовые глаза наполнились слезами.
— У меня нет выбора,— холодно возразил я.— Фремонт видел превосходную секретаршу в очках с толстыми стеклами и в бронированном каркасе, который лишал ее даже подобия женственности. Он, безусловно, знал, что Максин изводила вас своими сочувственными речами, типа: какие длинные вечера у одинокой девушки; что вы относитесь к разряду тех девиц, которые высыхают, преданные своему служебному долгу, девиц, рожденных, чтобы остаться девами, и приговоренных умереть в одиночестве. Но Фремонт внимательно всмотрелся в ваши фиолетовые глаза и понял, что под этой броней прячется женщина нежная и уязвимая, которая только и ждет, чтобы раскрыть себя.
Она слушала меня, а мне казалось, что я повторяю уже давно сказанные по радио слова, но это был единственно возможный способ задеть за живое Урсулу Озен.
— Совершенно неожиданно вы заимели преданного поклонника. Мужчина самый что ни на есть сладкоречивый разглядел в вас нежную женщину. И я представляю себе, как вы тешили себя мыслью, каждый день видя Максин в конторе: «Если бы она только знала!..» А потом, так как дела у вас шли отлично, он стал сходить по вас с ума и заговорил о женитьбе. Вы же не чувствовали никакой привязанности к Максин, которая так издевалась над вами. И она, конечно, получила бы только по заслугам за то, что сделала вам обоим, если бы вы скопировали эту формулу и отдали ее Фремонту.
— Нет! — закричала она, отрицательно мотая головой.— Нет! Это неправда! В отношении формулы во всяком случае! Согласна, Чарли и я — мы собирались пожениться, он меня любит. Но ведь это не преступление! Я только держу это в секрете, потому что по-прежнему работаю у Максин, но мы...
— Значит, он сходит по вас с ума,— жестко перебил я ее,— А сколько — точно — раз вы видели его после того, как отдали ему формулу? У вас было время подумать обо всем этом еще до моего появления с этим нескромным вопросом,
— Я не знаю... не могу вам точно сказать. Но я никогда не давала ему формулу! Вы пытаетесь загнать меня в ловушку для того...
Ее взгляд, взгляд затравленного зверя, тронул меня, Она сняла очки, глаза ее затуманились, а слезы продолжали бежать по щекам.
— Ни одного раза,— прошептала она.— Даже когда вы начали заниматься этим делом, он не пришел повидать меня, просто позвонил из своей конторы и сказав то, что я должна вам говорить. И добавил, что, если вы когда-нибудь узнаете правду, я заплачу за это самой дорогой ценой. Ведь это я украла формулу. Но по его голосу я поняла, что он напуган. Потом я стала убеждать себя, что это мне показалось,— она медленно вы« терла глаза и печально улыбнулась.— Никто не решится сразу отказаться от своей мечты, не так ли?
— Напишите мне обо всем этом, Урсула,—твердо проговорил я.
— Все? — воскликнула она, надев очки и посмотрев на меня с ошеломленным видом.— О Чарли и обо мне?
Я покачал головой.
— Нет. Только то, что он попросил вас осторожно снять копию с формулы. Дату и время, когда вы смогли сделать это, час и место, где вы отдали ему ее. Это все, что я хочу от вас.
Она. встала и направилась неверными шагами к своему секретеру. Я успел выкурить еще одну сигарету, когда она подошла ко мне и протянула свои подписанные показания.
— Вам, конечно, мой вопрос покажется глупым,— проговорила она тихим голосом,— но что же теперь будет?
Я старательно уложил ее показания в бумажник и встал.
— Не знаю,— твердо ответил я,— но скажу вам, как только узнаю сам..
— С одной стороны, я даже рада, что все так произошло,— она так резко прикусила нижнюю губу, что показалась кровь.— Чарли наконец-то спустится с облаков на землю, когда вы покажете ему эти бумаги.
— Без сомнения.
— Вы не сделаете кое-что для меня? Когда увидите мисс Лорд, не сможете ли вы сказать ей, что завтра я не выйду на работу? — Она сделала героическое усилие, чтобы улыбнуться, но у нее ничего не вышло.— Я просто останусь здесь и буду ждать... дрожа.
— Как воровка вы не слишком-то счастливы, Урсула,— сказал я,— но, в сущности, это все к лучшему.
Я повернулся к ней спиной и, не торопясь, направился к выходу, давая ей возможность подумать. Мне казалось, что она начнет умолять меня или предложит сделку, если я вытащу ее из этого дела. Но она не произнесла ни слова. «Действительно, она очень редкое явление»,— подумал я.
На улице холодный воздух прервал мои сентиментальные мысли. На такси я доехал до Шестидесятой улицы, где среди стен, обтянутых бархатом, и с огромными египетскими кошками жили умные люди. Никто не отвечал на мои многочисленные звонки. Я решил, что обитатели особняка отсутствовали под предлогом, что меня не ждали.