И протянул ему гербовое кольцо. Казалось, Савелий сейчас прослезится. Забрав печатку, он сжал ее на пару секунду в ладони, а потом бережно надел.
— Спасибо, — следом он поднял глаза на меня, — мессир… Я буду служить вам так же, как и вашему отцу.
Мне бы хотелось насладиться этим мгновением, но его испортил мой завибрировавший смартфон, и у меня не было причин не отвечать звонившему. Тем более я ее сам сегодня подгрузил.
— Костя, мальчик мой… — с ходу начала она.
Так я разрешал говорить только одному человеку — бабушке Агаты. У нее и Глеб мальчик, и Агата девочка — да что там, даже мой дядя мальчик. По ее мнению, вокруг вообще одни малыши. Обожаю эту старушку — правда, в свои шестьдесят она выглядит едва ли на сорок, и за “старушку” нехило достанется. Однажды в детстве мы с Глебом так пошутили, а потом чесались в качестве наказания целую неделю.
— Ты спрашивал про защитный медальон, — продолжила она. — Значит, слушай…
Вот она — моя всезнающая энциклопедия, взявшаяся за меня, когда отец сделал мне ручкой и я остался один на один с собственной Темнотой, которая, в отличие от него, никуда не делась, просто перестала откликаться — зато давила все сильнее, словно наказывая за непослушание. Мне надо было учиться жить с чужой душой, которую я не собирался отдавать. До чего-то я интуитивно додумался сам, но все равно требовались советчики поопытнее. Однако другие колдуны, которых искал дядя, не хотели связываться с сыном Григория Павловского. Боялись они, конечно, не меня. А вот бабушка Агаты не побоялась. И с тех пор я знал, что с любым сложным вопросом могу обратиться к ней.
Вот и сейчас она говорила подробно, в деталях расписывая нужный мне медальон. Вернее, амулет принадлежности — так это называется. Чтобы скверна не вредила обычному человеку и Уля могла жить здесь. Вещицу нужно было изготовить особым образом, заговорить и усилить — обязательно из серебра и с моим гербовым знаком. Хотя последний был уже скорее для других колдунов, чтобы у них тоже не появлялось желания вредить.
Закончив с медальоном, моя старушка очень не прозрачно намекнула, что не против, если я заберу Агату. Только под мою ответственность, разумность и бла-бла-бла. Короче, могу делать с ее внучкой все что угодно — лишь бы уже забрал.
— Прямо все что угодно? — с усмешкой уточнил я.
Вопрос был более чем актуальный. Пару лет назад, когда все нужные выпуклости появились во всех нужных местах и мы стали смотреть на Агатку не совсем по-дружески, это заметила ее бабушка и предупредила нас, что если Глеб или я рискнет распечатать этот подарок до ее совершеннолетия, то нам будет очень грустно. Чесотки мы уже тогда не боялись, но она нашла аргумент получше: не встанет три года — причем у обоих, вне зависимости от того, кто постарается. В итоге подарок уже полгода как отпраздновала свое восемнадцатилетние — и все в том же нетронутом виде. Но тут уже вопросы к самой Агате. Хотя, по-честному, я еще особо и не старался.
— Мальчик мой, — саркастически отозвалась моя “старушка”, — ты только не забывай, что у нее есть любящая бабушка.
Забудешь — как же.
Поблагодарив за помощь, я вскоре закончил разговор, и Савелий, который осторожно прислушивался, тут же открыл рот. Пожалуй, он бы и хотел сделать вид, что не слышал, но не смог. Такой вот ответственный человек.
— А вы уверены, — осторожно начал приказчик, — что человеку, для которого вы хотите сделать амулет, это действительно надо?..
Ну вот, опять папочку включил.
— Для всех остальных это будет означать, — продолжил он, — что фактически этот человек принадлежит вам. Его такой расклад устраивает?
Ты даже не представляешь, насколько ее это устраивает.
— А что вы почувствовали, когда впервые надели это кольцо? — я кивнул на гербовую печатку на его пальце.
— Был благодарен и рад, — подумав, ответил он.
— И вы хотите лишить такой же радости другого?
Савелий окинул меня задумчивым взглядом. Судя по всему, еще что-то хотел сказать про мой характер, но не стал — все-таки я теперь официально его босс.
— Знаете, где заказать такой амулет? — вместо этого спросил он.
Конечно, знал. В Лукавых рядах — второго такого места не найти.
— Мессир, — после паузы вновь заговорил мой собеседник, — столица — место очень не простое. Все-таки постарайтесь не искать проблем самостоятельно.
Так я никогда и не ищу их самостоятельно. Они обычно сами приходят. Словно подтверждая эту мысль, сквозь открытое окно донеслась очередная волна воплей с улицы. Я повернулся. Как оказалось, одна неугомонная грабля снова вышла на охоту — придавив огромными пальцами мужчину в сером клетчатом костюме и распластав по земле. Что-то не похож этот на новую горничную.
— Ой, — всполошился Савелий, — это же писарь из Синьории…
Поганец на улице продолжал оказывать гостю теплый прием — причем в буквальном смысле: навалился сверху костлявой ладошкой и катал по земле, как раскатывают тесто. Портфельчик, который писарь принес с собой, опрокинулся, бумаги рассыпались по двору. Аккуратная одежда растрепалась, волосы встали дыбом как дешевый парик, а щеки испачкались в земле. Грабля умудрилась всего за пару мгновений превратить вполне приличного на вид человека в бродягу.
— Не поможете ему? — спросил рядом приказчик.
— Он колдун вообще?
Хотя странно, конечно, предположить, что в Синьории — этакой гильдии колдунов — работали бы обычные люди.
— Слабый не справится, — отозвался Савелий. — Особенно с Хароном. Мессир… ваш отец, — поправился он, — не позволил бы слабой аномалии охранять этот дом.
И правда, писарь барахтался и визжал, как недорезанный барашек, пока ручища во всю катала его по земле — но толком ничего не мог сделать. Да что там: даже и не пытался — лишь со всей покорностью принимал навалившуюся сверху судьбу.
Ладно, побуду гостеприимным.
— Эй, отошел от него! — крикнул я поганцу.
Дом, казалось, окутала тишина. Савелий уже давно ушел, писарь — недавно, а я продолжал копаться среди книг, все-таки надеясь найти ту самую и попутно отдыхая от недавнего разговора. Ну и занудой же оказался этот гость из Синьории. После пары окриков и еще одного черного сгустка по загребущим костлявым пальцам грабля наконец отстала от него. После чего он торопливо подскочил, собрал рассыпавшиеся бумаги, отряхнул землю с одежды и щек, пригладил всклокоченные волосы и с видом оскорбленного достоинства прошагал в сторону дома, куда я его любезно пригласил.
— Это возмутительно! — забубнил гость, едва оказавшись в моем кабинете. — В первый раз со мной такое, что когда я пришел засвидетельствовать право собственности, на меня напала аномалия!
— Стоило бы предупредить о своем визите, — заметил я, устраиваясь в кресле хозяина поудобнее. — Все-таки вы идете в дом колдуна.
— Это не первый дом колдуна, куда я пришел, — продолжал ворчать он. — Но такое вот в первый раз… Вы что, совсем это не контролируете?
— И часто вы заявлялись в этот дом без предупреждения?
На этом моменте писарь решил сменить тему. Достал из своего испачканного портфельчика стопку помявшихся листков и наконец приступил к делу. Собственно, пришел он засвидетельствовать мое право владения и зарегистрировать меня в столичном реестре колдунов, по ходу бурча, что новички вообще-то должны заявляться в Синьорию сами и сами бегать по кабинетам, вписывая свое имя. Новички, может, и должны — но я-то мессир с собственным домом и собственной скверной. Поэтому не я должен бежать в Синьорию, а Синьория ко мне — о чем его мятый вид и говорил. Он вообще ворчал весь разговор, как обиженный мальчик, которого хулиганы хорошенько покатали по земле — хотя в общем-то так и было.
Дальше пошла анкета. Мое имя, возраст, родство с прежним хозяином этого дома — как будто кто-то не в курсе.
— За все годы, — оторвался писарь от заполнения бумажек, — о вас не было передано в Синьорию никаких сведений. Почему?
И правда, почему? Этот вопрос, наверное, не ко мне. Вон там в гостиной висит портрет — спроси у него, вдруг ответит.
До трех лет он мне даже имени не удосужился придумать — чего уж там какие-то записи или анкеты. Кто знает, сколько бы я жил таким безымянным, если бы в гости к отцу однажды не заехал дед. Я этого не помню, но дед рассказывал, что по моей тарелке бегали какие-то жучки, а среди игрушек возились мыши. А еще отец забыл его предупредить, что я вообще родился — вот такой сюрприз. А когда дед спросил, как меня зовут, отец сказал что-то вроде:
— Я его обычно не зову, он сам приходит. Подрастет, выберет себе имя…
По рассказам деда, именно после этих слов он меня и забрал, радуясь и одновременно удивляясь, что я вообще умею говорить.
— И, как и все члены Синьории, — напомнил писарь под конец, — вы будете оплачивать ежемесячные членские взносы.
Затем он показал мне сумму моего платежа. Хм.
— Я видел бумаги, и у прежнего мессира платеж был ниже. Почему мой выше?
— Прежний мессир Павловский, — ответил писарь, нервно поглядывая в окно, где время от времени мелькала большая пятипалая тень, — был почетным членом Синьории. А у новых колдунов платеж всегда выше, но со временем сумма может быть снижена. Это решается в частном порядке вместе с вопросами почетного членства…
И чем, интересно, это почетное членство определяется? Тем, что почетного члена боятся больше всего? И те, кого боятся больше всего, платят меньше всего — чудесная логика.
А ведь есть еще и платежи в Святейший Синод, и они тоже обязательны — это как страхование гражданской ответственности для автолюбителей. А все выплаты идут в общий страховой фонд на случай, если действия колдуна принесут неосознанный вред — за осознанный спросят уже по-другому. И в отличие от Синьории, Синод не снижает, а увеличивает сумму для некоторых особых страховых случаев. Не удивлюсь, если мой дом сейчас идет по повышенному тарифу. В этой столице все хотят поживиться за счет твоего имущества. Только повод дай.