Взгляд снова упал на ее открытые колени, странно подрагивающие, словно в напряжении — хотя внешне Ульяна казалась невозмутимо-спокойной. Интересно, если положить туда ладонь, передастся ли эта легкая дрожь и мне?.. Если бы она только знала, сколько фантазий у меня вызывала, может, и не сидела бы так, сверкая своими голыми коленками.
— Можешь закрыть окно, если холодно, — сказал я.
— Мне хорошо, — она качнула головой. — Тебе холодно?
Мне наоборот, стало как-то жарко.
Я снова вернулся к рисунку, стараясь не слишком отвлекаться на мысли — хоть и приятные, но в общем-то бесполезные. Ведь и так знал, чем это закончится. Она еще немного посидит и уйдет, а я опять останусь один, пока у этого полудурка не закончатся уроки, и он не ввалится сюда, рассказывая очередную байку. А на днях вообще выдал, что целовался с какой-то девчонкой в кустах за школой. Нашлась же дурочка. Еще и описал в красках, куда засовывал язык. А мне ничего подобного в ближайшее время не светило. И пока все веселились, я тут сидел и чах.
Из самого приятного за целую неделю только и были что ее просвечивающая блузка и голые коленки. И даже это ненадолго. Уля вот-вот поднимется и уйдет, оставив мне лишь еще одну фантазию с ее участием. Наверняка у нее есть занятия поинтереснее, чем сидеть тут со мной. Эти дурацкие два года, на которые она старше, казались тогда колоссальной разницей. Не в том смысле, что она была взрослее, а в том, что вокруг нее наверняка крутились парни постарше, вроде нашего Женьки, которые могли предложить ей намного больше, чем я.
И даже этот дурацкий рисунок не получался.
Поморщившись, я отбросил альбом в сторону.
— Не получается? — тут же спросила Ульяна.
— Не хочу больше рисовать, — я отбросил и карандаш.
— А чего хочешь?
— Не знаю. Чего-нибудь приятного.
— Я тебе какао принесла, — после паузы произнесла она.
— А что в нем приятного?
Ничего не сказав, Уля встала со стула и направилась к моей тумбочке, чтобы забрать поднос. Но неожиданно замерла у кровати, словно передумав уходить. Я машинально подвинулся, и моя гостья осторожно села на самый край. Дом, казалось, утонул в тишине. Ульяна повернула голову ко мне, и наши взгляды встретились — впервые за то время, что она тут. А затем она внезапно вытянула руку и провела ладонью по моей щеке.
— А так приятно?
На пару секунд я просто выпал, будто растворился в этом теплом, ласковом прикосновении.
— Приятно, — после отозвался я.
Уля тут же наклонилась и мягко коснулась губами моего лба, словно проверяя температуру.
— А так? — тихо спросила она.
— Приятно, — ответил я, чувствуя, как ее дыхание спускается вниз по моему лицу.
— А так приятно? — прошептала она мне прямо в губы.
Прикосновение получилось робким, нежным и до безумия чувственным. ”Приятно” было просто не тем словом. Уже не став ничего отвечать, я притянул ее к себе и начал изучать ее губы сам. И как-то не заметил, как моя рука приземлилась ей на блузку и стиснула выступающие округлости — неумело, но весьма пылко. Однако вместо того чтобы возмущенно снять мою наглую ладонь, Уля только крепче прижалась ко мне, будто решив сделать мне приятно до самого конца. После чего моя другая не менее нахальная рука, думая вперед мозгов, полезла ей под юбку. И этой ладони Уля тоже позволила. Позволила мне. Позволила вообще все. А дальше мы уже ни о чем не думали. Всего каких-то пара минут, и все случилось в первый раз — и у меня, что она, конечно же, знала, и у нее, что я, конечно же, понял.
Позже Уля говорила, что не даже не думала, что так получится, и шла совсем не за этим. Но готовность, с которой она мне отдалась, как бы говорила о другом. Может, она и не знала, зачем шла, но точно знала, чего хотела.
К тому моменту, как мы с Глебом получили грозное предупреждение “не лезть к Ульяне под юбку”, с Улей я трахался уже больше года и исследовал под ее юбкой все, что только мог. И если дядя Николай на самом деле не знал, то ее отец явно догадывался — это я понял по его взглядам на меня, ставшим вдруг крайне недружелюбными. Похоже, однажды обнаружил, что дочь где-то бродит по ночам, а потом угадал, кто был причиной ее бессонницы. И как он меня тогда не прибил — до сих пор не понимаю.
Глебу же я тогда ничего не рассказал. Поначалу был такой порыв, а потом я вспомнил, как смотрели в школе на девчонок, которых, по слухам, уже кто-то трахнул. Их будто каждый примеривал на себя. Вот только Уля была не для всех — и тем, что случилось между нами, я делиться не хотел. Так что, в отличие от Глеба, ни про первый поцелуй, ни про первый раз я болтать не стал. Он до сих пор думает, что потерял девственность раньше, и очень этим гордится. Но эту потерю я вполне могу пережить.
В общем, внезапно оказалось, что в жизни есть очень много приятного, и неожиданно для целого консилиума врачей и колдунов я пошел на поправку. Все только и удивлялись, что же послужило лекарством? А ответ был прост: приятные ощущения, волнующие эмоции и потрясающая девушка рядом. Но самое примечательное, что под натиском всего нового, что я тогда испытывал, шепот Темноты становился с каждым днем все тише. Уля умудрилась затмить даже Темноту. По крайней мере, для меня.
Разбудил меня резкий грохот, будто что-то огромное яростно билось об пол где-то в гостиной. Что, эта несносная ручища решила на ночь глядя устроить своим пальчикам разминку? Ну если это так, кому-то здорово не поздоровится. Чувствуя, как по венам забурлила Темнота, я вышел из комнаты. Неподалеку проскрежетала дверь, и следом в темный коридор выскочил разбуженный Глеб.
— Это что… землетрясение? — выдохнул он.
Больше походило на погром. Вдвоем мы направились на первый этаж, где грохот был еще яростнее, и почему-то пахло так, словно что-то протухло. Посреди гостиной на полу барахтались двое — моя грабля и незваный гость. Довольно грузный мужчина нелепо дергался между гигантских костлявых пальцев, оказавших ему прямо-таки душевный прием. Ну и что за идиот? Вломился и хотел нас обнести? Он вообще в курсе, что тут дом колдуна?
К тому моменту, как мы спустились, огромная темная пятерня зажала незадачливого грабителя как попавшего в капкан крольчонка. Он уже даже не сопротивлялся, даже не двигался — просто распластался лицом по полу и не издавал ни звука.
— Отпусти, — приказал я.
Однако поганец все сильнее придавливал тело к полу. Да что ж такое. Моя аномалия была как дикий пес, который не хотел приручаться. Не понимаешь по-хорошему? Я ведь могу и по-другому. Что, не только мозг маленький, но и память короткая?
— А ну, — чернота заиграла на кончиках моих пальцев, — слушайся своего хозяина!
Миг — и, все-таки включив зачатки мозга, ручища небрежно отшвырнула грабителя, а затем гордо растворилась в тени. Надо же, какая обидчивая грабля.
— А ручка-то с характером, — заметил рядом Глеб.
Главное, чтоб не с твоим.
Ночной визитер все еще лежал неподвижно — лицом в пол, как огромный куль — и словно не ощутил, что на его тушку ничего больше не давит. В строгом, почти парадном костюме — как на свадьбу вырядился. Вот только вонь от него стояла невероятная, будто вылез из помойки.
— Ты кто такой? — спросил я.
Ответом было молчание. Я слегка пнул его под бок — он даже не шевельнулся.
— Он дышит вообще? — спросил Глеб.
Мы молча перевернули тело, даже сквозь этот дурацкий костюм чувствуя, какое оно холодное. Луна, проникшая в гостиную, осветила неестественно бледную кожу и остекленевшие глаза.
— Он что, мертв? — пробормотал друг.
Да, наш гость был мертв. Причем задолго до того, как заявился в мой дом.
Ep. 21. Перстень мертвеца (II)
Это многое объясняло. Живой человек в здравом уме в дом колдуна ночью бы не сунулся — а вот поднятый труп вполне. Однако вся сила, которая извлекла его из могилы и отправила сюда, после схватки с Хароном безвозвратно выветрилась. Так что сейчас ночной гость снова лежал неподвижно, как ему и полагается, и источал характерный запах гниения. Труп был уже не первой свежести — если, конечно, у них есть степень свежести.
Из глубины дома раздался стук двери, и в гостиной с суровым лицом появилась Дарья, оправляя на ходу наспех натянутую форму Синода — явно решив, что предстать перед нами в ночной сорочке и каком-нибудь халатике не комильфо.
— Вам что, не хватило вечерних приключений? — хмурясь, начала наша мадам.
И тут же осеклась, уставившись на композицию на полу. Труп лежал посреди гостиной как элемент декора.
— А это что? — спросила она.
— Гость, как видишь, — пояснил я.
— А почему в таком виде?
— А он таким пришел, — отозвался Глеб.
Дарья подошла ближе, вглядываясь в смертельно-бледное лицо, а затем сделала последнее, что можно сделать рядом с трупом: молча достала из кармана смартфон и, наклонившись, сфотографировала его лицо.
— О, Дарья, — не удержался друг, — а у вас что, фетиш такой? И давно вас привлекают трупы?..
Поджав губы, наша мадам углубилась в смартфон и стала там сосредоточенно тыкать. Я же наклонился к телу, заметив клеймо на ладони. Однако ничего нового это не дало: там всего лишь был выжжен узор моей дверной ручки — скалящаяся собачья пасть, которая таки нашла, кого укусить. Еще одна защита дома от ненужных гостей. Но там, где человек бы завопил, этому было все равно — только кожа местами слезла, обнажая сухожилия.
— Вот ваш гость, — вдруг сказала Дарья и развернула к нам смартфон. — Умер две недели назад.
С экрана смотрело лицо ночного визитера — чуть менее бледное, чем сейчас. Рядом были полное имя и две даты — рождения и смерти. А ниже шел адрес кладбища, на котором он похоронен и откуда его, соответственно, подняли.
— У Синода что, — я перевел взгляд на чиновницу, — есть в базе все трупы?
— В мире, где любой труп может поднять какой-нибудь некромант и натравить на остальных, у Синода должна быть база всех трупов. Не надо недооценивать Синод, — наставительно изрекла она.