Нет, это не плач. Это крик. Когда все стихло, я осмелилась выглянуть в коридор. Я ожидала услышать крики слуг, зовущих на помощь, гулкие шаги и мучительные стенания – все, что могло объяснить происхождение этих жутких звуков. Но в доме было тихо и спокойно.
Еще один вопль. Теперь казалось, что звук исходит откуда-то сзади, и я резко обернулась. Сады. Оранжерея. Звук доносился снаружи. Я выглянула в окно, осматривая темный двор. Крики стали более низкими, грубыми и пугающими, как будто доносились из чьей-то утробы. Может, это несчастное животное, загнанное хищником?
Полная луна заливала сад мягким светом, освещая кроны деревьев, очерчивая контуры статуй, подсвечивая мерцающие кварцевые дорожки. И тут я увидела это. Из-под деревьев вынырнула крупная фигура. Это была женщина: высокая, с длинными юбками, тянущимися по земле. В свете луны они сверкали странноватым и жутким голубым светом. Я прищурилась. Это Дофина? Что она делала в саду так поздно? Неужели она тоже услышала звуки и пошла разбираться?
Я подошла к окну, чтобы приоткрыть створку, спросить, все ли в порядке, не нужна ли помощь, но оно было цельным и не открывалось. Тогда я постучала костяшками пальцев по стеклу: подала знак, что она не одна и я постараюсь помочь ей добраться до безопасного места. Она вздрогнула от стука и повернулась ко мне, вывернув шею под страшным, невозможным углом. Казалось, она отделилась от тела. Затем она открыла рот и снова закричала.
Отпрянув от окна, я споткнулась о мягкую подставку для ног, упала на пол и ударилась о боковую стенку стеклянного шкафа. Вскрикнула от боли. Села и, зажмурившись, потерла затылок. Там точно будет огромная, размером с гусиное яйцо, и очень болезненная шишка. Я подползла к окну; голова сильно кружилась.
Выглянув наружу, я поняла, что в глазах двоится. В саду стояли две женщины в сверкающих белых платьях и неотрывно смотрели на дом. Женщины задрали головы и посмотрели наверх. На меня. Я поморгала в надежде восстановить зрение. Одна женщина закричала. Потом другая. Одна пошла прочь, в глубь сада. Другая осталась на месте.
Со зрением все было в порядке. Я пригнулась и спряталась за пестрыми занавесками, по-детски надеясь, что если я не вижу их, то они тоже меня не увидят, а если меня не видно, то я в безопасности.
Кто это? Люди не могут издавать такие вопли и завывания. Они были слишком высокими, слишком громкими, слишком… жуткими. Меня бросило в дрожь, и на лбу проступила испарина. Я снова вспомнила то липкое болезненное чувство, с которым наблюдала за Розалией и Лигейей, когда они перемещались по коридорам Хаймура с необычной скоростью; вспомнила, как их шепот раздавался прямо у меня за спиной, даже когда я видела, что они отдаляются от меня.
Я осмелилась еще раз выглянуть в сад. Женщина переместилась. Теперь она сидела на ветке дерева в десяти футах от земли, и ее юбки ниспадали по ветвям, словно атласный водопад. Она широко раскрыла рот и снова заверещала.
– Это невозможно, – прошептала я.
Как она смогла так быстро залезть на дерево? Как она издавала – очередной вопль! – эти звуки? Я прислонилась к стене, отвернувшись от окна, от женщины, от этого невыносимого звука, и закрыла уши. «Призрак, – прозвучал тихий голос у меня в голове. – Ты видишь призрака».
– Это невозможно, – упрямо повторила я. – Свечи! – Я ухватилась за эту мысль с отчаянием утопающего, увидевшего спасательный круг. – Свечи должны отгонять их. Зажги еще свечу.
«Те же свечи, которые Ханна зажигала для тебя сотни раз? – подсказал голос. – Ханна Уиттен, которая умерла двенадцать лет назад? Эти свечи?»
Прозвучал еще один вопль. Неужели больше никто не слышит? В памяти всплыли неприятные воспоминания о последнем разговоре с Камиллой. Я старалась подавить их, но уже не могла игнорировать, словно это был болезненный назревший гнойник.
«Ты хоть представляешь, как это странно выглядит, когда ты говоришь с ними? Со стороны кажется, как будто ты говоришь сама с собой. Ты выглядишь как сумасшедшая, Верити, как будто ты не в своем уме».
Вопли эхом разносились вокруг, и я тихонько всхлипнула, сдерживая слезы. В коридорах было тихо, я проверяла. Никто в доме ничего не слышал. Если бы это были призраки (если они действительно существовали), то другие бы их увидели. И услышали. Но никто ничего не видел и не слышал. Кроме меня. Это все только в моем воображении. Камилла была права. Я сумасшедшая.
«Дорогая Камилла!
Пока я пишу эти строки прямо перед рассветом, скрючившись на полу своей гостиной, за окном душераздирающе кричит мертвая женщина, и теперь я понимаю, что ты сказала мне чистую правду. Со мной действительно что-то не так. Я серьезно больна. Я чувствую, будто часть меня – невероятно важная часть – просто сломана. И я не знаю, можно ли это как-то исправить.
Я хотела доказать тебе, что я сильная и самостоятельная. Хотела стать такой, как ты, – хозяйкой своей судьбы и жизни, – но теперь, когда я все знаю, я не вижу никакого будущего.
Прошу, пришли помощь. Я знаю, что очень разозлила тебя, но я по-прежнему твоя сестра и прошу сжалиться надо мной. Я готова понести любое наказание. Только, пожалуйста, поторопись. Скорее.
Твоя сестра Верити».
15
Меня разбудил стук в дверь. Солнце ударило прямо в лицо, и я зажмурилась.
– Мисс Фавмант, завтрак, – послышался приглушенный голос из-за двери.
Завтрак? Утро. Сейчас было утро. Я размяла затекшие конечности и поморщилась, когда позвоночник и суставы захрустели от движения. Каким-то чудом мне удалось задремать, свернувшись калачиком за шторами, где я пряталась от ужасных существ, явившихся мне прошлой ночью. Вокруг были разбросаны незаконченные письма Камилле.
– Иду, – сообщила я лакею. В горле першило, будто я всю ночь кричала.
Может, правда кричала? Нет. Наверняка кто-нибудь услышал бы и зашел проведать меня. Кое-как доковыляв до двери, я приоткрыла ее на несколько дюймов и, прищурившись, выглянула в коридор.
Это был Алекс. Он заметно помрачнел, заметив мой помятый вид.
– О, Верити, с тобой все в порядке? Ты выглядишь нездоровой. Я думал… думал, что ты…
Поняв, что халат у меня распахнут, я поспешно завернулась в него, но Александр все же успел увидеть ночную рубашку. От беспокойного сна завязки на шее развязались и обнажили ключицы.
Алекс густо покраснел.
– Да-а-а… Я просто хотел пошутить. Вышло не очень удачно, – заключил он. – Прошу прощения. Уже больше девяти. Я полагал…
Алекс оглянулся, словно отчаянно желал, чтобы кто-нибудь пришел и спас его. Я прикрылась халатом до самой шеи, сгорая от стыда.
– Нет, это я должна извиниться. Я плохо спала ночью и боюсь, что пока не готова к компании.
– Может, я попрошу принести тебе завтрак? – предложил Алекс, стараясь не смотреть на меня. – Я должен был догадаться, что отец заставит тебя работать допоздна, и… В общем, я пойду попрошу кого-нибудь принести поднос. Да. – Он покатил кресло по коридору, но внезапно остановился. – Кофе? Ты предпочитаешь кофе? Или чай?
Я постаралась выглянуть из-за двери так, чтобы видна была только голова.
– Все равно. Ну… лучше кофе, – решила я. После такой ночки я была рада любой помощи. – Черный, пожалуйста. Спасибо.
Алекс кивнул и помчался прочь настолько быстро, насколько мог.
– Прошу прощения еще раз, – повторила я, усаживаясь на один из стульев в гостиной и разглаживая руками юбку своего лучшего чайного платья. Я выбрала его в надежде, что россыпи вышитых голубых цветов поднимут мне настроение, а белая батистовая ткань придаст чуть более свежий вид. Кроме того, у него был самый высокий воротник, и оно застегивалось сзади на шее на три жемчужные пуговицы.
Алексу хватило такта вернуться только через полчаса. Следом явился лакей, который принес поднос с кофе, тостами и чрезвычайно соблазнительным яйцом пашот, а также небольшую тарелку с разнообразными фруктами.
– Это я должен извиниться. Когда ты не спустилась сегодня утром, я подумал… – Он снова покраснел. – Может, это связано с тем, что я сказал вчера? Мне очень жаль, что у тебя была неприятная ночь.
Внезапно я расхохоталась от его деликатной формулировки.
– Ох, это было… – Я остановилась, вспомнив, как перед сном писала Камилле, признавая свое поражение и моля о пощаде. И даже во сне я продолжала слышать вопли этих ужасных женщин. – Это было просто кошмарно. Но ты тут ни при чем, – поспешно добавила я.
Я стыдилась посмотреть в глаза Алексу, осознавая свою неполноценность. Когда он узнает – а я была уверена, что именно когда, а не если, – любой зарождающейся между нами дружбе придет конец. Интересно, как он отреагирует? Отстранится и будет благодарить судьбу, что избежал такого неудачного знакомства? Или, что еще хуже, будет смотреть на меня с жалостью и переживать за обезумевшую бедняжку? Эта мысль приводила в ужас.
– Я тоже плохо спал, – признался Алекс, сделав глоток кофе. – Эти чертовы птицы перебудили полдома.
– Птицы? – уточнила я на случай, если услышала неправильно.
– Визжали, как банши[5]. Ты, наверное, их слышала.
– Я слышала… что-то странное ночью, но это не было похоже на птиц.
Алекс кивнул:
– Мамины павлины. Ужасные создания. Их слышно за несколько миль.
Я растерянно посмотрела на него. И тут Алекс наконец понял, в чем дело, и нервно усмехнулся:
– О, Верити! Представляю, как ты, наверное, испугалась, ведь ты понятия не имела, что это.
Я даже наклонилась к нему, чтобы еще раз уточнить:
– Так… ты тоже это слышал?
– Обычно они тихонько кудахчут на деревьях, но в полнолуние… они воют всю ночь напролет. Прости, никто не подумал, что тебя нужно предупредить.
– Но я видела… То есть подумала, что видела… – Я осеклась на полуслове и не стала говорить про женщин в белых платьях, мечущихся по саду. – Ты сказал, они сидят на деревьях?