Я не сомневалась, что хочу его: я часто думала о нем, ярко представляя моменты близости. Но, может, я ошиблась? Или у меня слишком богатое воображение и физические проявления любви в действительности не соответствуют моим безумным фантазиям? У меня не было никакого опыта, но и скромницей я бы себя тоже не назвала. В конце концов, я читала потрепанные любовные романы старших сестер. Я была в опере. Я знала, что первый поцелуй – это невероятно трепетный момент. Я ждала, что чувства захлестнут меня и сердце будет разрываться от радости зарождающейся любви.
Но я не почувствовала ничего.
Недовольно фыркнув, я заколола последнюю шпильку и повернулась, чтобы внимательно рассмотреть себя в зеркале. Я выглядела раздраженной и хмурой. Выдавила из себя улыбку в надежде исправить ситуацию. Не помогло.
Когда мы с Дофиной вернулись с примерки, времени оставалось только на то, чтобы переодеться к ужину, и, хотя уже нужно было спешить, мне хотелось выглядеть особенно хорошо для Александра. Наш первый поцелуй беспокоил меня. Я ожидала фейерверков и падающих звезд, игристых пузырьков и восторга. Но не этого.
По дороге в город я слушала Дофину вполуха, мысленно составляя список того, что я поначалу не умела, но постепенно научилась делать лучше. Рисование. Плавание под парусом. Вышивание. Каллиграфия. Несомненно, когда-нибудь я смогу добавить к этому списку и поцелуи. Есть множество причин, почему все могло пойти не так. В конце концов, это весьма неловко – прижиматься лицом к другому лицу и при этом рассчитывать на невероятное удовольствие. Со временем станет приятнее. Надеюсь.
Больше всего меня волновало, что думает об этом Алекс. Если наш поцелуй и ему показался не таким ярким, делал ли он скидку на мою неопытность? Знает ли он, что я могу быть прилежной ученицей и готова совершенствоваться? Или он уже списал меня со счетов и не даст второго шанса?
Я пощипала себя за щеки, чтобы придать им румянец. Неожиданно в дверь гостиной постучали, и мне стало нехорошо. Наш следующий разговор может определить всю мою дальнейшую жизнь. Останусь ли я в Шонтилаль или меня выгонят и я больше никогда ни с кем не поцелуюсь?
– Иду! – крикнула я, не сомневаясь, что это Александр. Перед тем как повернуть ручку стеклянной двери, я вдохнула побольше воздуха, чтобы успокоиться. Но, когда я открыла дверь, за ней никого не было.
В недоумении я выглянула в коридор и чуть не раздавила оставленную на пороге посылку. Букет! Я подняла его и рассмотрела пышные соцветия белоснежных и розовых цветов. В ленту, связывающую букет, была вставлена маленькая открытка. «Иногда слова не нужны (ладанники и гардении)», – гласила надпись, выведенная жирными неровными буквами. Почерк Алекса.
Улыбаясь, я отнесла букет в спальню, чтобы поставить в большую вазу на прикроватной тумбочке, и обратилась к одному из справочников Жерара. В первую очередь я отыскала гардению, которую Алекс упомянул в мой самый первый вечер в Шонтилаль.
– «Gardenia jasminoides», – прочитала я вслух.
У этого цветка было несколько возможных значений. Первое: «Вы так милы!» И далее: «Я тоже счастлив; радость; нежнейшая любовь».
Я прильнула к сливочно-белому цветку и вдохнула его сладкий аромат, а затем перевернула страницу и отыскала ладанник. В книге предлагалось только одно толкование. «Cistaceae», – прочитала я и расплылась в улыбке, взглянув на объяснение: «Я совершенно уверен».
Уверен. Он был уверен. Я почувствовала, как тревога, терзавшая меня весь день, отступает, словно бурная река, водопадом обрушивающаяся со скалы. Он был уверен. Значит, его ухаживания продолжатся. Значит, еще есть надежда на счастливое будущее. С Алексом. Он уверен.
И тут в мое сознание закралась маленькая темная мысль, которую я постаралась скорее отогнать. Он уверен. А ты?
«Дорогая Мерси. Мне столько всего нужно тебе рассказать!»
«Милая Мерси, спасибо, спасибо, спасибо тебе, любимая сестричка! Я провела в Шонтилаль уже три недели и, думаю, могу здесь задержаться. Александр Лоран объявил, что хочет ухаживать за мной, и я согласилась».
«Дорогая сестра, большое спасибо, что порекомендовала меня леди Лоран. Я начала работу над портретом Александра, и…»
«Мерси, как бы я хотела, чтобы ты была здесь! Мне столько нужно тебе рассказать, и… Я просто… Мне очень тебя не хватает».
«Камилла. Почему, что бы я ни делала, я всегда возвращаюсь к мыслям о тебе?»
19
Часы тихо тикали на письменном столе в кабинете, с насмешливой настойчивостью возвещая о каждой прошедшей секунде. Я в очередной раз расположила краски по порядку на небольшом столике, потом разложила кисти параллельно друг другу. Рассмотрела портрет. На белом холсте проступал незавершенный силуэт Александра. Тело было почти готово. Оставалось добавить блики и тени на пальцах, складки ткани на рукавах, но в целом я была довольна.
Часы все тикали и тикали. Громко выдохнув, я встала и начала мерить шагами комнату, поправила шторы для придания другого эффекта, взбила подушки на козетке, но никак не могла отвлечься от мерного тиканья стрелки часов.
Где же Алекс? Он никогда не опаздывал. Обычно он приходил к концу завтрака, и мы направлялись на второй этаж для первого сеанса работы над портретом. Однако сегодня утром я завтракала одна: Дофина прислала сообщение о мигрени. Лакей, который принес мне новость, не выглядел взволнованным и сказал, что герцогиня часто мучается от головных болей.
Сначала Дофина, теперь Александр… Часы продолжали назойливо тикать. Через четверть часа я уже чувствовала себя настолько взвинченной от бесконечного хождения туда-сюда, что выскочила из кабинета и пошла прямиком в южное крыло. Я примерно представляла себе, где находится спальня Александра, и, услышав знакомый баритон, поняла, что иду в правильном направлении. Внезапно из комнаты раздался громкий стон.
Дверь была приоткрыта.
– Алекс? – позвала я, переступая порог гостиной.
Из-за двери, ведущей в спальню, доносились мучительные крики. Затем послышался голос Фредерика: он велел принести какой-то саквояж. Дверь распахнулась.
– Мисс Фавмант, что вы здесь делаете? – спросил Йоханн, выпучив глаза от удивления.
Я никогда не видела его таким растрепанным. Без пиджака, с засученными рукавами. Расстегнутый жилет перекошен на одну сторону, будто кто-то пытался за него ухватиться. Светлые локоны, обычно тщательно уложенные назад, спадали на глаза; Йоханн тяжело дышал с открытым ртом.
– У нас был запланирован сеанс работы над портретом сегодня утром, но Александр так и не пришел. Я решила его проведать.
Александр в соседней комнате протяжно взвыл, и у меня закололо в груди.
– Что случилось?
– Боли в ногах, – объяснил Йоханн, окинув комнату беглым взглядом. – Иногда такое бывает.
– Я думала, он ничего не чувствует…
– Где эта чертова сумка?! – крикнул Фредерик, когда Александру снова стало хуже.
– Скорее бы это прекратилась… Умоляю, Арина… Сделайте что-нибудь! – всхлипывал он.
Йоханн метнулся к столику и вытащил из-под него черную сумку.
– Господин Лоран не сможет сегодня увидеться с вами.
– Это Верити? – испуганно вскрикнул Алекс. – Нет! Нет! Я не хочу, чтобы она это видела… – Прервавшись на полуслове, он снова взвыл от боли. – Пожалуйста… Не пускайте ее… Она не должна… видеть… меня…
Послышались тяжелые шаги. Из-за двери выглянул мрачный помятый Фредерик.
– Вам следует уйти, – заявил он.
Я не хотела вступать с ним в перепалку, но не могла просто оставить Алекса.
– Можно мне увидеть его хотя бы на минутку? Пожелать ему вы…
– Нет, – отрезал Фредерик. – Уходите. – С этими словами он решительно захлопнул дверь.
И все же я немного задержалась в гостиной, прислушиваясь к страшным звукам, и обвела взглядом комнату. Здесь было личное пространство Александра, отделенное от остальной части Шонтилаль, место, где он мог побыть один.
Здесь пахло им: бумагой и чернилами, чаем со специями и зеленой листвой. На всех поверхностях громоздились стопки книг. Из некоторых торчали кусочки бумаги или ленточки, указывающие на места, где он прервал чтение. Другие лежали кверху корешками в раскрытом виде на подлокотниках кресел или на краю стола. На письменном столе я заметила один из моих первых рисунков, который я сделала, когда мы сидели после обеда под цветами багрянника. Я провела пальцем по карандашному силуэту Александра. Если бы я могла как-нибудь помочь ему сейчас!
Внезапно раздался громкий душераздирающий крик, за которым последовала еще более страшная тишина. И тут я услышала его шепот.
– Спасибо, спасибо, – блаженно шептал он севшим голосом. – Спасибо.
Я повернулась и выбежала из комнаты.
Жерар был в основной оранжерее. Склонившись над столом, он заботливо насыпал ложкой чернозем в малюсенькие терракотовые горшочки. Я так обрадовалась, обнаружив хотя бы одного из Лоранов в нормальном состоянии, что едва не обняла его.
– Верити! – приветствовал он, услышав мои шаги и подняв голову.
Он потянулся за карманными часами – маленькой безделушкой из розового золота, висевшей на поясе на блестящей цепочке. Часы распахнулись, и с одной стороны я увидела циферблат, а с другой – портрет юной Дофины.
– Я думал, вы с Александром.
– Он… плохо себя чувствует, – пробормотала я, не зная, как точно описать то, что я увидела и услышала. – Может, зайдете к нему?
Жерар помрачнел, окинув взглядом особняк, довлеющий над оранжереей.
– Очередной приступ?
– Я не видела… но, кажется, ему было очень больно.
Жерар понуро кивнул:
– Да, такое бывает. Фредерик с ним?
– И Йоханн.
– Хорошо, – с облегчением сказал он.
Я ждала, что он как-то отреагирует, но он отвернулся к столу и принялся изучать свои горшки.
– Вы не пойдете к нему?
Жерар покачал головой:
– Он в хороших руках. Я уверен, ему уже дали лекарство, и теперь он несколько часов будет в бессознательном состоянии.