Я моргнула, и она скрылась за деревьями, удалившись в другую часть оранжереи.
– Слышишь меня? – прошептала она, и я действительно услышала ее тошнотворный голос в голове, будто он проникал мне прямо в кровь.
Я слабо кивнула.
– Хорошо, – сказала она и через мгновение вернулась, всем своим весом придавливая меня к земле. – Тебе нужно бежать отсюда. – Она наклонилась вперед и уперлась острыми локтями мне в шею, так что перехватило дыхание. – Ты понимаешь меня? Уезжай из Шонтилаль!
Перед глазами кружились темные звезды, и мне казалось, что я сейчас задохнусь.
– Ты слышишь меня, Верити? – спрашивал дух, но я не могла ответить. Казалось, будто мой рот забили землей, торфом и глиной. – Верити?
Ее лицо было так близко… Прямо передо мной. Ее глаза становились все больше и больше, и я уже не видела ничего, кроме их бесконечной зияющей глубины.
– Верити!
Из ужасающей пустоты внезапно появилась рука и залепила мне сильную пощечину. Я резко села, задыхаясь и жмурясь от яркого света. Жерар сидел рядом со мной на плетеном шезлонге. Мы были на свежем воздухе, в саду. Я чувствовала, как свежий ветерок обвевает лицо. Женщины… чудовища… нигде не было. Сестры ушли, оставив в памяти лишь звук тоскливого голоса Эулалии.
– Ух, слава Арине. – Жерар выдохнул так, словно только что пробежал большую дистанцию.
У меня в руках оказался стакан, и Жерар помог отпить из него. От холодной воды разум начал постепенно проясняться.
– Что… что случилось?
– Лавровая изгородь, – сказал он, как будто это все объясняло. – Я подрезал ее сегодня утром. Я даже не подумал… – Он остановился и вполголоса обрушил на себя поток ругательств. – Это было так глупо с моей стороны!
– Не понимаю.
– Сок лаврового дерева содержит сильный яд. При обрезании ветвей следует соблюдать предельную осторожность, чтобы не вдыхать испарения… Я открыл двери, чтобы все проветрить, и, конечно, не думал, что это займет столько времени и на вас так сильно подействует. Вы что-то увидели?
– Увидела? – Я облизала губы. – А должна была?
Жерар расправил плечи:
– Люди сообщают о галлюцинациях, состоянии кошмарного забытья, из которого не получается выйти. Иногда наблюдается спазм гортани, и пострадавшие задыхаются, подавившись собственным языком, покрытым волдырями. – Он посмотрел на меня. – Никакие извинения не смогут искупить мою вину. Не могу поверить, что допустил такую оплошность.
– Значит… это был как будто сон? – спросила я, чувствуя, как на меня накатывает волна облегчения.
Это сон. Это не я. Не мой разум. Это неправда.
Жерар нахмурился:
– Трудно сказать. Некоторые верят, что это нечто большее. Особый опыт – двери, открывающие доступ в другие миры. Портал в иную вселенную. Я читал много сообщений выживших о том, что они видели всевозможные невообразимые чудеса. Некоторые даже утверждают, что разговаривали с богами. – Жерар подался вперед. – Это их вы видели?
– Видела… – снова машинально повторила я.
Плачущая женщина. Это, совершенно очевидно, был не человек. Неужели бог? Я открыла было рот, чтобы ответить, чтобы рассказать ему все. О призраках. Об этом божестве. Но что подумает обо мне Жерар? Конечно, девушка, способная на такие ужасные мысли (в памяти всплыла сломанная ключица Эулалии), на такие ужасные видения, не подходит для его сына.
Я вспомнила слова Камиллы: «Никому не нужна сумасшедшая невеста или сумасшедшая жена, которая родит таких же сумасшедших детей. Твоя жизнь была бы просто перечеркнута». Но я не виновата. Я не сумасшедшая. Это все лавр. Ведь так? «Когда ты видела тех женщин, никакого лавра не было», – прозвучал насмешливый голос у меня в голове. Это были павлины. «А Ханна? Ханна Уиттен, которой нет в живых уже двенадцать лет?» – напомнил голос. Замолкни. Замолкни сейчас же! «Это не сны и не лавр, – настаивал голос, очень напоминающий плачущую женщину. – Это все ты».
Я сделала большой глоток воды, чтобы подавить крик, который так и рвался наружу. Жерар не должен узнать. Ничего. Я не могу рисковать отношениями с Алексом и возможностью жить в Шонтилаль: на кону вся моя дальнейшая жизнь. Я не могу.
– Я не помню, – соврала я, сделав еще глоток.
– Ну что-то же должно быть, – настаивал Жерар со странным блеском в глазах. – Кажется, эффект был достаточно сильным. Не бойтесь рассказать мне, Верити. Даже если вы запомнили лишь часть. – Он заботливо накрыл мою руку ладонью.
Я покачала головой:
– Ничего. Правда.
– Вы кричали.
Я растерянно пожала плечами.
– Вы говорили с кем-то. Кажется, вы были напуганы. – Он с силой сжал мне пальцы.
– Я не… я не помню.
Мне казалось, будто я прикована к месту и не могу ни освободиться от его хватки, ни скрыться от его воспаленного взгляда.
– Жерар, мне больно! – вскрикнула я.
Он мгновенно разжал пальцы.
– Прошу прощения, Верити. Не знаю, что на меня нашло. – Он откинул волосы со лба. – Возможно, я сам надышался лавром. – Он протянул руку, словно хотел смахнуть боль с моих пальцев, но затем почему-то передумал. – Извините, пожалуйста.
– Все в порядке, – ответила я, стараясь не выдать испуга. – Сегодня у всех странный денек.
Жерар с благодарностью кивнул:
– Да уж, да уж.
– Я бы хотела вернуться к себе, – сказала я, с трудом вставая с кушетки.
– Конечно. Я провожу вас, – предложил он, вскакивая на ноги и протягивая руку.
– Нет, – поспешно отказалась я. – Я знаю, что у вас всегда много работы, которая требует внимания. И… наверное, стоило бы проветрить оранжерею.
Жерар выглядел огорченным.
– Конечно. Конечно, да. Я обязательно это сделаю.
Я сделала неуверенный шаг прочь от него. Потом еще один.
– Хорошо. Спасибо.
Я прошла еще немного по террасе, но тут он остановил меня:
– Верити.
Я вздрогнула. Он произнес мое имя с той же интонацией, что Эулалия. Но как я могла помнить ее голос? Я обернулась.
– Если что-то вспомните, дайте знать, пожалуйста.
По телу пробежала дрожь, и, несмотря на дневную жару, меня вдруг пробил неприятный озноб.
– Конечно, – соврала я.
Жерар улыбнулся на прощание и ушел обратно в оранжерею.
21
К счастью, когда я вернулась, в комнате не было слуг. Я чувствовала себя ужасно, будто разваливалась изнутри.
– Вода, – пробормотала я, пытаясь остановить нарастающую панику. В горле пересохло. Руки дрожали. Я налила из графина на прикроватной тумбочке большой стакан воды и одним махом осушила его.
– Еще.
Я представляла, как вода попадает внутрь и смывает остатки кошмара, вызванного испарениями лавра, стирает из памяти ту ужасную женщину. Но жажда не покидала меня. Я уставилась на пустой графин и хотела уже было дернуть за шнурок с кисточкой, свисающий с потолка, но тут вспомнила слова Ханны: «Если вас что-то беспокоит, вы всегда идете к воде». Я кивнула, словно наяву услышала ее призрачный голос. Такая простая мудрость. Мне нужно больше воды.
Кран из розового золота был увит мелкими золочеными цветочками. Я открыла его, чтобы наполнить ванну. На туалетном столике стояли ряды стеклянных бутылочек с разными солями, хлопьями, маслами и сухоцветами. Я открывала их и не глядя высыпала в ванну в случайном порядке и количестве. Они окрашивали воду в манящий фиолетовый оттенок, переливались на свету и благоухали. Но меня не интересовали ни цвета, ни чудесные ароматы. Я просто хотела ощутить слияние с водой.
Одежда липла к коже от влажного воздуха, и я с трудом сдернула блузку и юбку, едва не разорвала сорочку, пытаясь снять ее. Мне казалось, будто меня кто-то медленно душит: туго затянутый корсет неприятно напоминал о стеблях, ползущих по коже и сдавливающих тело. Дрожащими пальцами я наконец расстегнула оставшиеся крючки, бросила корсет на пол и погрузилась в сверкающую воду.
Ванна оказалась невероятно глубокой и длинной, и, нырнув под воду, я пролежала там, пока в легких не кончился воздух. Поднявшись, я обнаружила, что вода достает мне почти до подбородка. Я вытянула ногу и аккуратно повернула пальцами ручку крана. Струйка воды стала тоньше и постепенно сошла на нет. Я сделала глубокий вдох, расслабляясь, и наконец почувствовала облегчение.
В воде было тепло и уютно, она словно обнимала меня, и я чувствовала себя как дома. Я вытянулась, легла на спину и посмотрела на расписной потолок. Орнамент из листьев, цветов и птиц окаймлял его, сгущаясь по краям и редея по мере приближения к небольшой увитой лианами люстре в центре комнаты.
Тело покачивалось взад-вперед от легкого движения воды. Конечно, я неоднократно мылась с тех пор, как приехала в Шонтилаль, но сейчас впервые по-настоящему оценила прелесть ванной комнаты.
Вода была необыкновенно обволакивающей, струилась по ногам с чувственной лаской, и я невольно окинула взглядом полупустые флаконы с маслами, устыдившись, что в спешке израсходовала так много всего.
Пополню запасы позже. А сейчас мне хотелось только закрыть глаза и ощутить долгожданное успокоение в воде. Я чувствовала, как постепенно проясняется разум и ослабевает напряжение, как все это наваждение отделяется от меня, словно отколовшаяся ледяная глыба, которая, падая в море, уменьшается, пока совсем не растает.
Когда я наконец вылезла из ванны, подушечки пальцев сморщились, как чернослив, но я чувствовала себя просто отлично. Лежа в ванне, я смогла спокойно обо всем подумать, собрать воедино все страхи, которые терзали меня с той роковой ночи в Хаймуре, когда я впервые увидела Розалию и Лигейю.
Камилла считала, что я вижу призраков, и после разговора с Ханной, увидев, как она мерцает, и почувствовав, как моя рука проходит сквозь нее, я поверила в это. Призраки действительно существовали. Я могла их видеть. Но это не делало меня сумасшедшей. А вот то, что произошло со мной в саду ядов… было совершенно непонятно и не поддавалось никакому объяснению. Там были мои сестры, мои давно усопшие сестры.
Допустим, это призраки – а я знаю, что призраки существуют. Но кто тогда эта плачущая женщина? Она тоже была вполне реальна, но точно не похожа на призрака. Теория Жерара о том, что ядовитые испарения лавра могли оказать достаточно сильное воздействие, чтобы открыть портал в сознании и отправить смертного в междумирье, где таятся великие и страшные чудеса, звучала весьма правдоподобно. А если я по природе своей была восприимчива к потустороннему миру, то…