– Я Валентина.
– Да? А в эсэмэске написано: ваш гид Ариадна. – В голосе мужчины Валентина услышала разочарование и ни капли не удивилась. Гиду, который рассказывает про загадки и тайны, имя Ариадна подходит точно больше, чем Валентина. Да и не только гиду. Иногда Валентина думала о том, что если бы у нее было красивое редкое имя, то и выглядела бы она по-другому. Может быть, так же, как ее коллега Ариадна – высокая, яркая, с длинными рыжими волосами и черными густыми ресницами. Но Валентина была Валентиной и выглядела соответствующе – рост средний, волосы не светлые, не темные, наверное, такие называют русыми, но вообще они серые, глаза тоже серые, ресницы светлые, почти невидимые.
– Ариадна сегодня с другой группой, – улыбнулась Валентина улыбкой опытного гида и пошла к катеру, мужчина поспешил за ней. Пока плыли до острова, турист рассказал, что его зовут Вадим, он из Брянска и у него всего два дня на Соловках. «И зеленая куртка, – дополнила про себя Валентина, – надо было все-таки поспать».
Ступив на анзерский берег, Валентина вспомнила, что сегодня не увидит монаха. На острове она будет одна. С мужчиной в зеленой куртке, но все-таки одна. Монах тоже всегда был один. И этим оправдывал одиночество Валентины. Конечно, ее скит – другой. Не в избе на уединенном острове, а в густонаселенном бараке на окраине Кеми. Но ее отшельничество тоже добровольное. Мама три года назад вышла замуж и уехала в Питер. Звала Валентину с собой, но та даже в гости не ездит. Мама обижается, Валентина отговаривается занятостью. На самом деле Валентина боится. Боится увидеть другую жизнь, боится, что другая жизнь увидит ее, Валентину.
Экскурсия шла легко. От страха Валентина избавилась. Мало ли зеленых курток? Обязательную программу отработали быстро. И Валентина решила показать Вадиму могилу неизвестной игуменьи. Могила – в самой глубине острова, в почти непроходимых зарослях. Добираться до нее по узким тропинкам уже было приключением. Остановились на пригорке у ветхого надгробия с маленьким медальоном. Изображение на медальоне почти стерлось, остались только размытые очертания женского лица. Валентина начала рассказ, в котором было больше версий, чем фактов. Вадим слушал внимательно, что-то задумчиво крутил в руках. Это что-то не давало Валентине покоя. Она подошла ближе к надгробию и опустила глаза на руки Вадима. «Не может быть!» От ужаса Валентина закрыла рот руками и побежала. Вниз с пригорка, по зарослям, по тропинке, скорее, скорее к пристани! Она бежала и держалась за средний палец левой руки. Как она могла забыть про кольцо! Кольцо, которое купила в свой первый год на Соловках и носила, почти не снимая. Кольцо, которое было на ней ночью и отражалось в темной воде Царской бухты. Оно теперь было в руках у Вадима. У мужчины в зеленой куртке. Валентина бежала и слышала за собой быстрые, тяжелые шаги. Она уже видела море, катер, оставалось совсем чуть-чуть… Вдруг она упала. И сразу же почувствовала что-то мокрое и холодное на своей руке. И увидела глаза – голубые глаза собаки.
Очнулась Валентина на берегу. Рядом были перепуганные Вадим и водитель катера. И худая безымянная собака.
– Откуда у вас кольцо?
– Кольцо? – Вадим удивленно посмотрел на пустые пальцы.
– У вас в руках было кольцо.
– Это? – Вадим вынул из кармана керамический перстень. – Утром на крючок попалось. Нравится?
Валентина поднялась на ноги и пошла к катеру. Это было не ее кольцо.
До Соловецкого домчали за сорок минут. Валентина быстро попрощалась с Вадимом и побежала в общежитие. Кольца на тумбочке не было. Не было его и в дорожной сумке. И на хлипкой полочке в ванной тоже не было.
В Царскую бухту Валентина пришла, когда солнце уже село, но темнота еще не наступила. Она осторожно ступила на настил, сделала несколько шагов и замерла. В метре от Валентины стоял мужчина. «Почему я решила, что на Вадиме зеленая куртка?». Куртка Вадима была оливкового, ну или болотного цвета. Ветровка цвета свежей травы была на мужчине, который стоял у края причала и смотрел в воду. Валентина отступила назад. Мужчина резко обернулся и посмотрел на нее неожиданно светлыми, почти прозрачными глазами. Потом кивнул и подошел ближе.
– Вы обронили, – незнакомец протянул раскрытую ладонь, на которой лежало ее кольцо.
– Спасибо, – Валентина взяла кольцо. Рука мужчины была сухой и теплой.
Незнакомец снова кивнул и пошел к выходу с причала.
– Постойте! – окликнула Валентина и испуганно замолчала.
Мужчина обернулся.
– А вы… впервые на Соловках?
– Да.
– Я могу показать вам остров, – Валентина говорила почти скороговоркой. – Вас что больше интересует – монастырь, лагерь? Или, может быть, острова: Заяцкий, Анзер, на Анзере – скит с одним монахом, но монах умер, осталась только собака…
– Одна?
– Простите?..
– Собака на Анзере живет одна? – Мужчина смотрел на Валентину так, словно от ее ответа зависело что-то важное.
– Ее гиды кормят, когда с группами приезжают. У туристов еду не берет.
– Это правильно.
– Что правильно?
– Что у туристов еду не берет. А про экскурсию я подумаю. До свидания.
– Меня Валентиной зовут, в экскурсионном бюро спросите!
Мужчина, не оборачиваясь, кивнул.
В экскурсионном бюро никто про Валентину не спрашивал. Ни на следующий день, ни через день, ни через неделю. Два месяца пролетели точно так же, как пролетали всегда. И газелька снова зашуршала по гравию. Валентина устроилась сзади, у окна со старой занавеской. Впереди, рядом с дядей Колей, сидела Ариадна.
– Теперь уже только в следующем году увидимся, – сказала Валентина, чтобы проговорить вслух свою грусть и начать разговор с дядей Колей и Ариадной, но ей никто не ответил.
– Вчера в Царской бухте тело женщины нашли, говорят, кто-то из наших гидов, – неожиданно сказал дядя Коля.
– Жесть, – покачала головой Ариадна.
– Что за женщина-то? – спросила Валентина, но ей снова никто не ответил.
– А на Анзере новый монах поселился, – сообщил дядя Коля и притормозил у пристани.
– Ну, до следующего года, дядь Коль. – Ариадна махнула рукой и направилась к катеру.
– Дай Бог, свидимся, – отозвался тот.
– До свидания, дядя Коля, – попрощалась Валентина и нажала на ручку боковой двери. Дверь заскрипела, и дядя Коля удивленно обернулся.
«Вот я и дома. И целая неделя до конца отпуска. Махнуть, что ли, в Питер?» Валентина опустила дорожную сумку на пол и заглянула в зеркало на стене темной прихожей. В зеркале было пусто.
Серебряная свадьба
– Что я скажу Тоне?
– Ей-то зачем говорить?
– Но меня сутки не будет дома!
Михаил забежал домой между приемами. Не домой – уже второй год, как не домой. Но в голове было еще «домой». Помещение под стоматологический кабинет когда-то он подбирал так, чтобы работать почти не выходя из дома.
– Ну можно же сказать, что нам эта идея не нравится, это у них там: месяц прожили – праздник!
– Месяц?
– Да это к слову.
– Вот ты ей и скажи.
Инесса сняла с плиты турку, вычищенную до состояния лотка для стерильных инструментов.
– Надо было сразу, тогда еще, все рассказать. – Михаил снял очки – детская привычка. Казалось, что снижение видимости чудесным образом снизит и степень сложности ситуации.
– Ты знаешь, что такое быть одной? В чужой стране. Среди чужих сокурсников, чужих преподавателей. В чужой комнате готовиться к экзамену, который не рожденному в Америке сдать почти нереально. И знаешь, что ей тогда помогло? Картинка. Как мы сидим на кухне, пьем кофе. Из чашек с синицами, которые она нам подарила перед отъездом. А на столе лежит телефон. Неважно, твой или мой. Потому что она всегда может сказать: «Ну все, мам, дай теперь папу». Или наоборот.
– Она тебе так сказала?
– Зачем говорить? Я и так знаю.
Марьяна прилетела утром. Вышла в зал для встречающих, спрятанная за надувными двойкой и пятеркой серебристого цвета. Эти торжественные цифры вечером водрузили на стену за спины «молодоженам». Праздновать решили на даче. Марьяна хотела, чтобы было много гостей и чтобы по-домашнему. Квартира для многолюдных праздников была не приспособлена, а в ресторане отсутствовала опция «по-домашнему».
– Пора бы нам, Марьяша, и на твоей свадьбе топнуть. Когда нам привезешь американца или кто там у вас еще бывает? – шумела раскрасневшаяся от красного полусладкого Людмила. Вечная подруга семьи, за любым столом она была тем самым элементом, благодаря которому гости потом могли сказать, что они были на шумном застолье.
В этот раз Людмилина шумность была как никогда кстати. Потому что остальные гости в основном молчали. Да, конечно, это Инесса просила их молчать. Не в смысле вообще ничего не говорить. А в смысле вести себя так, будто Инесса с Михаилом не разошлись чуть больше года назад. И как будто у бывшего мужа не было новой жены – молодой женщины со старинным именем Антонина.
– Пап, у тебя все в порядке?
– А? Да, нормально, это по работе, – Михаил быстро повернул телефон экраном вниз. Звук он отключил сразу, но в коротких вспышках экрана напряжения было не меньше, чем в звуковых сигналах. – Пойду посмотрю шашлык.
Схватив телефон, Михаил выскочил во двор. Инесса хотела сказать, что мангал не разжигали. Что нет на даче никакого мангала.
– Мам, папа уже по телефону зубы лечит?
– А я хочу сказать тост. – Седовласая Лилечка, соседка Инессы и Михаила по старой квартире, поднялась, чтобы ее было видно.
– Схожу позову Мишу. – Инесса быстро вышла в коридор и опустилась на низенькикий шкафчик.
В шкафчике – обувь: для дома, двора, леса, бани, мороза, жары, слякоти. Тапки, сапоги, валенки – ее, Мишины, Марьяшины. Из комнаты доносились обрывки Лиличкиного тоста – про то, что даты быстро забываются, а с ними – и поводы для дат. И забывается повод, по которому люди столько лет вместе… В общем, тост за любовь. И за праздники.