Первым же чувством, которое испытала Вика, обнаружив свидетельство измены, была обида. Она так долго мучилась угрызениями совести, а Юра в это время без всяких угрызений водил молодую любовницу на их семейный диван. В том, что любовница была молодой, Вика не сомневалась, такой размер бывает только в голодной молодости. Но здоровый эгоизм быстро вытеснил чувство обиды. Вика поняла, что теперь свободна и может устраивать жизнь так, как хочет. То есть с Германом. Когда у Германа выдастся следующий питерский рейс, Вика не знала. Между встречами телефон пилота был всегда отключен. И это понятно – откуда на высоте 7000 метров связь.
Вика попросилась пожить у единственной подруги, такого же водителя троллейбуса. У подруги была комната в общежитии, в том самом Красногвардейском квартале, где заканчивался маршрут троллейбуса № 1 и где она когда-то встретила Германа. То, что случилось потом, сторонники идеи о неслучайности случайностей могут смело забирать в копилку доказательств своей догмы. В длинном коридоре общежития она снова встретила ЕГО. В спортивных штанах с надписью Adidas на всю штанину Герман бежал по коридору, поддерживая сзади велосипед, на котором пробовал ехать мальчик лет пяти… Вика тут же спросила подругу, знакома ли она с пилотом, что живет по соседству. Подруга была знакома со всеми соседями, но пилота среди них не было. Мужчина, обучающий сына езде на велосипеде, оказался операционистом в Сбербанке. «Выдает бабулям пенсию твой пилот», – как умела, пожалела Вику коллега.
Вика замолчала, и мы услышали хруст. Все это время она мяла в руках злосчастные шорты, и хруст издавали именно они. Я уже почти поверила в то, что Вика все-таки обладает некоторыми мистическими способностями – заставляет стонать ванну, может раскрошить на мелкие кусочки вещь из мягкой ткани, но тут Вика достала из карманов шорт сложенный втрое бумажный лист. Она его развернула, долго смотрела и… снова расплакалась. В кармане были билеты на самолет. До Симферополя. На имя Вики и Юры. Как они там оказались? Это тоже история. Но уже про Юру.
Как я уже говорила, в Питер пришла весна. И Юра решил, что быть абсолютно сопричастным к этому событию помогут весенние туфли. Вынимая из дивана коробку с обувью, Юра нашел шорты – привет из давнего Крыма. Андрюша оказался прав. Это, действительно, были шорты Вики. Той Вики, которая когда-то мечтала быть стюардессой, а потом влюбилась в музыканта, затем поехала с любимым в Крым… И в Крыму на набережной Коктебеля они вместе купили ей шорты, потому что джинсы не подходили для местной погоды. Вика про это забыла. А Юра вспомнил. И ему снова захотелось встретить Вику, у которой не сбылась мечта. И чтобы снова видеть, как солнце садится, и не знать, откуда оно встает. И он сделал первый в их жизни сюрприз – купил билеты в Крым…
Но об этом мы узнали потом. А в тот момент, когда Вика расплакалась, Юра только вошел в квартиру. Он остановился у входа в кухню и слушал, как Екатерина Григорьевна, которая незаметно для всех появилась из своей комнаты, утешает Вику:
– Вам не подходят эти даты, Виктория? – участливо спрашивала старушка. – Вероятно, у вас в эти дни командировка. Может быть, в Париж? Вы знаете, а я ведь была в Париже…
На следующий день из комнаты Вики и Юры доносились звуки настоящей коммуналковской ссоры. Вика ругала Юру за то, что он купил такие дорогие билеты, еще и на август, когда там столько людей и такие цены.
Вечер этого дня я проводила с четырехлетней Ниной. Перед сном я рассказала ей сказку. Про то, как Принцесса превратилась в Золушку и забыла, что когда-то была Принцессой. И когда Принц достал из сундука хрустальные башмачки, она их не узнала и подумала, что они принадлежат другой Принцессе.
– А на самом деле ей нужно было их просто примерить, – здраво размыслила Нина.
И я не сказала ей о том, что размер меняется даже у принцесс.
Проклятие
Она:
Если бы мы успели выбрать собаку, я бы сейчас дышала тебе в бороду. Сидела бы в машине позади тебя и прижималась длинным носом к твоей щеке. Ты помнишь, мы хотели именно такую собаку – с узким телом и длинным носом. Мы листали сайты приютов и откладывали решение на завтра – успеем. Но не успели. В машине позади тебя пусто. Я стою перед тобой и смотрю на тебя через экран твоего телефона. Ты захотел увидеть меня на рассвете. Совпадение? Ты снимаешь видео. Будешь смотреть со звуком и услышишь, как стучит мое сердце. Википедия не врет – у меня правда очень большое и очень тяжелое сердце. Ты опускаешь телефон и смотришь прямо на меня. Улыбаешься – не узнал.
Если бы я родилась в сказке, проклятие пришло бы в облике черной феи. Оно висело бы надо мной до совершеннолетия, а потом появился бы ты и спас меня от всех чудовищ. Но мое чудовище оказалось совсем не сказочным. Человека более не сказочного, чем мамина подруга тетя Варя, я вообще никогда не встречала. Толстая, с белыми бровями и примятыми шапкой жесткими блеклыми волосами, тетя Варя пришла на мой день рождения позже всех. «Задержали», – сказала она и посмотрела на меня так, словно я должна знать, кто ее задержал. «Просили тебе кое-что передать», – добавила тетя Варя и потащила меня на кухню. Там на столе ждал своего часа огромный розовый торт с числом 18 – бесконечность с единицей впереди. «Передать что?» – уточнила я. «Проклятие», – вздохнула тетя Варя и налила себе рюмку водки. «Проклятие?» – рассмеялась я. «Ничего смешного», – обиделась тетя Варя и выпила водку.
Кому-то достаются железные люки, кому-то – перебегающие дорогу коты. Мне нельзя было ночевать дважды в одном и том же месте. «Как только второй раз проснешься под одним потолком, превратишься в зверя». «В животное?» – переспросила я. Слово «зверь» мне не нравилось – представлялось лохматое чудище с клыками. «В животное» – великодушно согласилась тетя Варя и опрокинула в себя еще одну рюмку.
Легче всего было не поверить. И пережить всего одну ночь страха. Или не пережить. Когда тебе восемнадцать, «или не пережить» не хочется. Вообще-то ничего такого не хочется и когда тебе не восемнадцать. Тем более, новый потолок – это было не сложно. Это было интересно. Иногда холодно. Иногда смешно. Иногда страшно. Иногда жалко. Иногда очень-очень жалко. Иногда это было про то – «тебе со мной плохо?» Иногда – «да ты просто шлюха». Я пыталась объяснять. Рассказывала про тетю Варю, цитировала Макаревича – «он любил ее, она любила летать по ночам». Но никто не верил. Верили в карты Таро, в ретроградный Меркурий тоже верили, а в тетю Варю не верили.
А потом случился ты. И тоже не поверил. Но согласился. И сразу нашел выход – кругосветное путешествие. Мы проехали Европу. Потом Америку. Затем Азию. Мы вместе мечтали увидеть жирафа, но не успели доехать до Африки. Потому что на мой двадцать восьмой день рождения вместе с праздничным тортом (бесконечность с цифрой 2) ты подарил нам дом. Ярко-оранжевый, с зеленой лужайкой, на склоне безымянной горы, с которой видна узкая полоска моря. «Разве можно здесь бояться тетю Варю?» – спросил ты, и я покачала головой. Потому что в тетю Варю больше не верила. Почти. А когда верила, говорила себе: но теперь ведь не страшно, теперь ведь все уже было – ты снимала песчинки с его бороды, а он зубами выдергивал волоски из твоей родинки. Я больше не верила в тетю Варю, но каждую ночь ложилась спать в новой комнате. Я знала, что комнаты скоро закончатся, и предложила выбрать собаку. На всякий случай. И мы бы успели. Если бы тогда на рассвете ты не перенес меня в нашу спальню.
Он:
Я нажимаю на стоп-кадр и растягиваю картинку на весь экран. Экран слишком маленький, а у тебя слишком длинная шея. Я узнал тебя сразу. В саванне на рассвете тихо. Ты слышала, как стучит мое сердце?
Граф
Я могла бы родиться собакой. Плод большой случайной любви одной собаки непонятной породы и второй собаки непонятной породы. Я могла бы появиться на свет под холодной лестницей. Или в теплом закутке сарая. Но я родилась в роддоме, которого больше нет. На его месте теперь торговый центр. Люди здесь торопятся, друг на друга не смотрят.
Мама и папа познакомились на танцах. Приходили туда не танцевать – смотреть друг на друга. Смотреть и выбирать. Мама выбрала черно-белого папу – высокий, в костюме, не знает, куда деть руки. Папа выбрал маму – вязаная кофта поверх короткого платья, на голове белая грива, как у мраморного питерского льва. В Питер – тогда Ленинград – они поехали в свадебное путешествие. Молчали на Пискаревском кладбище, робели перед лестницей в Эрмитаже. Сфотографировались у «Авроры» – от Леши и Тани на долгую память, 1975 год.
Я рождаться не хотела. Хотела остаться несбывшейся. Но мама проигрывать не собиралась. Она легла на кровать, подняла ноги, да так и лежала. Шесть месяцев. Пока не поняла, что теперь все. Теперь я смогу родиться такой, как все – 3500, или хотя бы 3200. Я родилась 3180. Красной и некрасивой. Накрахмаленный чепчик, пеленка в мелкий голубой цветочек, одеяло перетянуто лентой. В съемной комнате накрыт стол. «Тьфу на тебя, чтоб не сглазить!» – незамужние соседки по очереди берут на руки. «Все, насмотрелись, кормить пора!» Поднимаются рюмки. «За мать, выносила, выстрадала». Молоко льется легко, радостно льется.
«Как, Алексей, дочь назовешь?»
«Аленкой».
Я могла бы лежать пахучим щенком в картонной коробке – с одной стороны теплый бок и с другой стороны теплый бок. Но я лежу в дырке между матрасами. Самое безопасное место в мире. Мне три года, а может, четыре. С одной стороны папина рука – худая, шершавая. С другой – мамины волосы, жесткие, кудрявые. «Неужели свои такие?» Мама и папа ничем не пахнут. Или пахнут мной. Мама ночью красивая. На ней – длинная ночнушка с крупными маками. Я жду, когда ночнушка «помалеет», и я тоже смогу быть красивой. Я еще не знаю, что ночнушка однажды превратится в тряпку – скользкую, с неряшливыми краями. Я еще не знаю, что в мире нет безопасных мест.