ил Маккензи из накатанной колеи. Он отпил из стакана и продолжил:
— Вы все поймете, когда увидите старцев. Нам приходится содержать их здесь в изоляции. У них есть знания, которые необходимы нам. И хотя мозг бессмертного похож на огромную беспорядочную библиотеку, это единственная наша связь с эпохой до Взрыва. Конечно, нам приходится делать все, чтобы старцы были счастливы и довольны, а это отнюдь не легко. Они очень чувствительны и капризны…
Переводчик взял новый стакан и нажал на кнопку.
Дайсон спросил:
— Но они же остались людьми?
— Физически — безусловно. Правда, все страшны как смертный грех. Однако они страдают весьма странными психическими отклонениями.
— В приюте содержится одна из моих родственниц.
Маккензи посмотрел на него как-то странно.
— Не встречайтесь с ней. Там есть человек, Фелл, во время Взрыва он занимался точными науками. Есть еще женщина по имени Хобсон — она видела кое-что из того, что вы исследуете. Может, вам будет достаточно поговорить с ними. Не идите на поводу у любопытства.
— Почему? Мне действительно интересно.
Маккензи залпом осушил бокал.
— Чтобы работать переводчиком, нужна специальная подготовка. А те, кто отвечает за то, чтобы старцы были довольны жизнью, сиделки… Такое вообще может выдержать далеко не всякий.
И он поделился с Дайсоном еще некоторыми фактами.
На следующее утро Маккензи показал гостю маленькое устройство, которое вставлялось в ухо: наушник, позволяющий незаметно переговариваться, просто формируя слова в мыслях. Естественные шумы тела обеспечивали нужный уровень громкости, и как только Дайсон привык постоянно слышать биение собственного сердца, наушник показался ему весьма удобным.
— Им очень не нравится, когда в их присутствии говорят на эсперанто, — сообщил Маккензи. — Так что постарайтесь изъясняться на английском. Если вам нужно сказать что-нибудь мне конфиденциально, используйте наушник. Иначе они решат, что мы обсуждаем их. Готовы?
— Конечно.
Дайсон нервно поправил галстук. Следом за переводчиком он прошел через мембрану люка, спустился по пандусу и миновал еще один люк. Теплые отфильтрованные лучи солнца обрушились на Дайсона. Он стоял на ступеньке эскалатора, который медленно вез их вниз к деревушке, которая и была приютом «Уютный уголок».
Приют окружала высокая стена, небо над ним было затянуто зелено-коричневой маскировочной сетью. Дайсон вспомнил: бессмертным старцам говорят, что война еще не закончилась. Под сеткой проглядывали извилистые улочки, парки и дома.
Дайсон был поражен.
— Их так много? Маккензи, тут же добрая сотня домов!
— В некоторых живут переводчики, психологи, сиделки и гости. Старцев не так уж много — человек сорок — пятьдесят.
— Похоже, они в неплохой форме. — Дайсон смотрел на фигуры, движущиеся по улицам. — Я не заметил никаких машин.
— И планеров тоже, — подтвердил Маккензи. — Здесь приходится пользоваться только эскалаторами и пневмотуннелями. Впрочем, тут все равно особенно негде разгуляться. Мы всячески стараемся угождать старцам, а если им дать побольше места, многие захотят ездить на собственных автомобилях. Но реакция у них замедленна, никакие меры безопасности не помогут избежать аварий. Давайте спустимся. С кем вы хотите поговорить вначале, с Феллом или Хобсон?
— Ну… Фелл технарь, правда? Давайте попробуем пообщаться с ним.
— Приехали, — объявил Маккензи, и они сошли с эскалатора.
Пока они спускались, Дайсон разглядывал деревню с высоты и успел заметить, что кроме вполне современных зданий там разместились настоящие гости из прошлого: деревянный коттедж, чудовищное строение из красного кирпича, уродливое сооружение из стекла и бетона с кривыми поверхностями и углами… Но обитатели приюта заинтересовали его гораздо больше.
Во время спуска пейзаж все время заслоняли деревья, а заканчивался эскалатор на мощенной плиткой площади, по периметру которой были расставлены скамейки с мягкими сиденьями. Какой-то человек стоял неподалеку и во все глаза наблюдал за прибытием гостей. Дайсон с любопытством взглянул на него.
В ухе раздался голос:
— Это один из бессмертных. — Это Маккензи включил незаметный наушник.
Человек на площади был стар. Пятисотлетний старик, подумал Дайсон. Эта мысль неожиданно потрясла его. Пять столетий минуло с тех пор, как этот человек появился на свет, а он все еще жив. И так и будет жить, ничуть не меняясь, а время будет течь мимо, не задевая его.
И как же сказалось бессмертие на этом человеке?
Он вовсе не обрел вечную молодость. Это опровергло бы фундаментальные законы физики. Он старился, но с каждым годом все медленнее. Он был очень сутулым (Дайсону объяснили, что сутулость — неотъемлемая черта всех бессмертных), его тело, казалось, болталось на ключицах, как одежда на вешалке. Абсолютно лысая голова безвольно свешивалась на грудь, но маленькие близорукие глазки с любопытством следили за Дайсоном. Нос и уши старца были нелепо большими. И все же он выглядел просто стариком, а отнюдь не чудовищем.
Он сказал что-то, но Дайсон ничего не разобрал. В интонации ему послышался вопрос, и наугад он ответил:
— Здравствуйте, меня зовут Дайсон…
— Замолчите!!! — рявкнул голос в ухе, и Маккензи поспешил перехватить старика, направившегося к эскалатору.
Переводчик что-то затараторил, и старец ответил ему. Иногда Дайсон улавливал знакомые слова, но в целом разговор казался полной бессмыслицей.
Вдруг старик повернулся и поспешно заковылял прочь. Маккензи пожал плечами.
— Надеюсь, он не разобрал, как вас зовут. Нет, думаю, не разобрал. Тут живет женщина с такой же фамилией — вы же сказали, что ваша родственница находится в «Уютном уголке», верно? Мы стараемся, чтобы старцы не вели счет годам. Это может травмировать их. Если Мэндер расскажет ей… — Переводчик покачал головой. — Да нет, пожалуй, не расскажет. Память у них дырявая… Давайте-ка поищем Фелла.
Он повел Дайсона по тенистым дорожкам. Множество блестящих глаз с любопытством следили за ними из темных дверных проемов. Большинство прохожих были служащими приюта, которых невозможно было спутать с их подопечными, но попадались и бессмертные.
— А чего хотел Мэндер? — поинтересовался Дайсон.
— Наружу, — кратко сказал Маккензи. — Ему всего сотни две лет. Результат внезапного всплеска радиации в некоторых районах двести лет назад.
— Он говорил по-английски?
— Да, но по-своему. Видите ли, им не понятна забота о других. Старцы забывают подумать о том, как их слова звучат для собеседника. Они глотают и путают звуки, потому для разговора с ними нужен опытный переводчик. Вот и дом Фелла.
Они взошли на крыльцо, прикоснулись к сенсорной панели, и дверь отворилась. На пороге появился молодой человек.
— Здравствуйте! — кивнул он Маккензи. — По какому делу?
— Научные исследования. Как Фелл?
Медбрат выразительно скривился.
— Входите, сами увидите. Он сейчас завтракает, но…
Они вошли. Фелл сидел у камина — сгорбленный, съежившийся старичок. Его голова свесилась так низко, что лица не было видно, только блестящая лысая макушка. Медбрат вышел, и Маккензи указал Дайсону на стул, а сам подошел к старцу.
— Профессор Фелл, — мягко позвал он. — Профессор Фелл. Профессор Фелл…
Так продолжалось долго, бесконечно долго. Дайсон напрягся. Он осматривался в комнате, уловив затхлый запах, от которого не спасал даже воздушный фильтр.
Тут не было и речи о человеке, достойно встретившем преклонные годы. Только дурно пахнущий горбатый старик, съежившийся в своем кресле. Фелл устало приподнял голову и тут же вновь уронил ее на грудь. Он заговорил, но Дайсон не разобрал ни слова.
— Профессор Фелл, — произнес Маккензи. — Нам нужно поговорить. Профессор…
Голова поднялась, послышалась череда звуков.
Маккензи пояснил, используя наушник:
— Они понимают английский — по крайней мере некоторые. Фелл не похож на Мэндера. Скоро он заговорит.
Но заговорил он совсем не скоро, и к тому времени, когда Фелл выдал первые крохи информации, голова у Дайсона просто раскалывалась. Бессмертный старец совершенно не различал, что важно, а что нет. Вернее, у него имелось собственное представление на этот счет. Он никак не мог придерживаться темы. Маккензи старался передавать только нужные сведения, но это было нелегко.
Тем не менее этот старик жил на свете уже пятьсот лет.
Дайсону вспомнилась соломинка для мате с несколькими дырочками на конце. Фелл был такой соломинкой, погруженной в таинственное прошлое, и в нем тоже были тысячи дырочек, через которые болезненными конвульсивными толчками просачивалась абсолютно ненужная информация. Кто-то когда-то приготовил яичницу… Цены на шерсть зашкаливали… Какой-то неизвестный политик совсем сгорбился… похоже, артрит… Как там звали этого мальчика? Тим, Том, что-то навроде… такой талантливый мальчик, но жаль его… в прежние-то времена теплее было…
Кто? Не морочьте мне голову! Не помню. Не трогайте меня, говорю! Вот что я вам скажу, я как-то создал такой реагент…
Кошмар, да и только. Упомянутый реагент был известен любому школьнику. Но Маккензи вынужден был сидеть и слушать бесконечную историю — Дайсона переводчик великодушно освободил от большей части старческой болтовни. Наконец Маккензи удалось исподволь вернуть Фелла к интересующей гостя теме.
О, такой талантливый мальчик… Он заработал мигрень. Никакие лекарства не помогали. Медицине еще развиваться и развиваться. Вот я помню…
Дайсон делал заметки.
Больше всего его интересовали генетические отклонения психосоматики гениев, вызванные Взрывом. В те времена Фелл был большим ученым. Но естественно, все его записи пропали в хаосе после Взрыва, когда с таким трудом восстановленная цивилизация вновь превратилась в руины и человечество растеряло воспоминания. Однажды Фелл начал говорить почти связно, и Дайсон принялся тщательно конспектировать его слова, но потом понял, что старик дает химическую формулу мартини.