В целом на всю затею ушло три года.
А решила исход дела та самая подсветка, которая пришла в голову Фаулеру после достопамятной встречи, когда Вероника впервые рассказала о Барнаби.
Норман работал над прибором довольно долго. Светильники были сделаны чрезвычайно тонко. Чтобы получить нужный оттенок, пришлось изучить цвет кожи Вероники, обои в квартире, расположение окон. У Нормана была масштабная модель комнат, в которых брак Барнаби катился к разводу. Очень долго он думал, под каким углом должен падать свет, чтобы получился наихудший эффект. И конечно, это все надо было делать очень осторожно, ведь нельзя было допустить, чтобы замену светильников в доме заметили.
Наконец с помощью горничной все было сделано как надо. И теперь Вероника, приходя домой, становилась уродиной.
В новом свете она выглядела осунувшейся и усталой. Он подчеркивал каждую ее морщинку и все несовершенства. Ее кожа казалась землистой. Новый свет заставил Барнаби гадать, как он раньше мог считать эту женщину красивой.
— Это ты виноват! — заходилась в истерике Вероника. — Это ты во всем виноват и сам это прекрасно знаешь!
— При чем тут я? — надменно ответил Фаулер.
Он с трудом сдерживал улыбку, уголки рта так и норовили приподняться.
Экран видеофона разделял их, словно оконное стекло. Вероника склонилась к аппарату. От крика у нее на шее вздулись вены. Раньше он этого не замечал. Может, это появилось у нее от постоянных скандалов этих трех лет? Еще он впервые увидел тонкие вертикальные бороздки между ее бровями. После замужества Фаулер видел Веронику всего раза два. Когда ему хотелось повидать ее, он пользовался волшебным окном — так было гораздо приятнее и безопаснее.
Сейчас перед ним было почти незнакомое лицо, незнакомая женщина. У Фаулера мелькнула мысль, что во всем виновато обезображивающее освещение. Но потом он заметил людей за спиной Вероники и понял, что она звонит из аптеки. Перед ним была реальность, а не иллюзия. Перед ним была настоящая Вероника, такая, какой ее сделали они с Норманом.
— Ты сделал это! — обвиняла она. — Не знаю как, но ты сделал это…
Когда она позвонила, Фаулер как раз читал газету. Теперь он незаметно заглянул в раздел светской хроники и обнаружил, что накануне вечером известная модель агентства «Кори» и ее муж-брокер вдрызг разругались при большом скоплении народа.
— Так что же все-таки случилось? — мягко спросил Фаулер.
— Не твое дело, — рявкнула Вероника, продемонстрировав типичную женскую логику. — Не прикидывайся, будто не знаешь! Без тебя тут не обошлось, и тебе это отлично известно. Без тебя и твоего полоумного Нормана. Думаешь, я не догадалась? Все эти ваши глупые фокусы… Я знаю, вы что-то смастерили…
— Вероника, у тебя истерика.
Конечно, у нее была истерика. Истерика, приправленная всегдашней убежденностью в том, что никакие неприятности не могут произойти по ее вине. Совершенно случайно со своими истерическими обвинениями Вероника попала в точку, но это не имело значения.
— Он тебя бросил? Да?
В ее взгляде была ненависть. Тем не менее она кивнула.
— Это твоя вина, и ты мне поможешь. Мне нужны деньги. Мне…
— Хорошо, хорошо. Ты несешь бред, но я помогу. Ты сейчас где? Я подъеду, мы выпьем и поговорим. Все не так страшно, как кажется, крошка. Он тебе не пара. Ни о чем не волнуйся. Я буду через полчаса, и мы продолжим разговор, начатый три года назад.
Отключив видеофон, Фаулер отстраненно подумал, что не во всем покривил душой. Как ни странно, он все еще хотел жениться на Веронике. Его отталкивали ее новое лицо с сердитыми морщинами и шея с вздувшимися венами, но отбросить навязчивую идею он не мог. Фаулер три года добивался этого и теперь хотел жениться на Веронике Барнаби не меньше, чем когда-то на Веронике Вуд. А потом… Впрочем, не стоит загадывать на будущее.
Однако кое-что его пугало. Вероника оказалась не так глупа, как он решил в тот день, когда был вынужден позвать ее помочь с Норманом. Она слишком много видела, слишком много поняла, слишком много запомнила. Это было опасно. Нужно было выяснить, что же она думает о нем и Нормане.
Надо заставить ее молчать, так или иначе.
Тут Норман до боли четко произнес:
— Должен сказать тебе… должен…
— Нет, Норман, — поспешно перебил Фаулер. — Надо работать. У нас нет времени на разговоры.
— Не могу работать. Нет, должен тебе сказать…
Норман умолк, поднял трясущуюся руку к глазам и скривился, глядя на собственную ладонь. На лице его отразились отчаянные усилия и мольба. Сила, таинственным образом возвращающаяся к нему временами, сейчас почти вернула Нормана в мир людей. Пустота его лица порой наполнялась почти узнаваемой индивидуальностью.
— Не сейчас, Норман! — Фаулер услышал тревогу в собственном голосе. — Ты мне нужен. Потом мы разберемся, что ты мне хочешь сказать. Но не сейчас. Я… послушай, мы должны исправить систему освещения для Вероники. Я хочу, чтобы свет ее красил. И мне это нужно быстро, Норман. Тебе придется заняться этим прямо сейчас.
Норман смерил его пустым взглядом, и Фаулеру это не понравилось. Он отвел глаза и стал смотреть на лоб Нормана, терпеливым голосом повторяя инструкции.
Там, за этим безликим фасадом чистого лба, должно быть, билось в застенках живое существо, тщетно пытаясь освободиться… Фаулер с отвращением отбросил эту дикую мысль, еще раз повторил приказ и поспешил из дома. Вероника ждет.
Но взгляд Нормана преследовал его весь день, пока Фаулер был в городе. Темный, пустой, отчаянный взгляд… Взгляд узника, запертого в темнице под сводом черепа, в тошнотворно замкнутом пространстве. И сколько он ни кричит, никто его не услышит… Однако пленник становится слишком сильным. В конце концов, загрузить его работой будет только милосердием: от усталости он снова впадет в оцепенение и забудет о своей жалкой доле.
Вероники на условленном месте не было. Фаулер целый час просидел в баре. Потом позвонил ей домой, но никто не ответил. Он позвонил и себе, но там вроде тоже никого не было. Фаулера охватила тревога, объяснить которую он не мог. Волнуясь все больше, он отправился домой.
Вероника ждала его на пороге.
— Вероника! Я прождал битый час! Что такое?
Она улыбнулась. В ее улыбке читалось торжество, но ни одно слово не слетело с ее губ.
Фаулер ворвался в дом, оставив Веронику на крыльце. Его преследовало ощущение, будто случилось что-то страшное. Почти машинально он позвал Нормана. Похоже, подсознание, опередив разум, первым догадалось, где скрывается самая большая опасность. Возможно, Вероника и глупа, но он забыл, какими хитрыми бывают тупицы. Сложить два и два ей было по силам. И ей вполне хватало ума вычислить причины и действовать логично, когда от этого зависело ее благополучие.
Но сегодня она просто превзошла себя.
Норман лежал на кровати в комнате без окон, и на лице его не отражалось ровным счетом ничего. Какие-то умственные и волевые усилия истощили его так, что он потерял остатки разума. Что послужило тому причиной? Неужели Вероника поставила перед ним какую-то новую задачу — совершенно неразрешимую? Уж Фаулер-то здесь точно был ни при чем. Работа, над которой по его заданию Норман трудился час назад, никак не могла довести его до такого состояния.
Но стал бы Норман подчиняться кому-либо кроме Фаулера? В прошлый раз он проигнорировал приказы Вероники. И не сбежал только потому, что Фаулер твердо велел ему вернуться… Хотя стоп! Она же его уговорила. Фаулер начал припоминать. Она не могла командовать, но могла уговорить безликого гостя послушаться ее. Это был действенный способ. И она об этом знала.
Что же за задание она дала Норману?
Фаулер бегом кинулся в гостиную. Вероника по-прежнему стояла в дверях. Она ждала.
— Что ты сделала?
Она улыбнулась и ничего не сказала.
— Что произошло?! — выкрикнул Фаулер. — Отвечай, Вероника! Что ты сделала?
— Я поговорила с Норманом. Я… попросила его сделать для меня кое-что. Вот и все. До свидания, Джон.
— Стой! Ты не можешь так просто уйти! Мне надо знать, что случилось. Я…
— Узнаешь. — Вероника снова растянула губы в тонкой улыбке и закрыла дверь.
Фаулер услышал, как ее каблучки пару раз стукнули по дорожке, и все. Вероника ушла, и он ничего не мог с этим поделать.
Он не знал, что она сделала. Фаулер был в ужасе. Она говорила с Норманом — а сегодня Норман был почти вменяем. Если она задала нужные вопросы, то могла узнать почти все. Все о магическом окне, об ультразвуке, об освещении… О самом Нормане. И даже… И даже о некоем оружии, которое Вероника сможет использовать против Фаулера. Норман его соорудит, если ему прикажут. Он всего лишь механизм. Он не может мыслить, только подчиняться.
Значит, у нее может быть оружие. Но какое? Фаулер никогда не знал, на что способен ум Вероники. И теперь он не мог себе представить, какой способ мести она предпочла бы, получив в свое распоряжение такую всемогущую силу, как изобретательский дар Нормана. Фаулера вообще никогда не интересовал ее ум. Он не догадывался, что за существо скрывается в ее черепной коробке, так же как и что за пленник живет в голове Нормана. Единственное, что он знал наверняка о создании, обитающем в Веронике, — что эта тварь способна гаденько ухмыляться. И эта мысль бесила Фаулера.
«Узнаешь», — сказала перед уходом Вероника. Но прошло несколько дней, прежде чем он понял, что она имела в виду. Впрочем, даже тогда он не был уверен, что во всем виновата она. Все эти неприятности могли быть и несчастливым совпадением. Найти Веронику в городе он не смог, сколько ни пытался. Однако ему все время чудилось, что она следит за ним, что, если очень быстро обернуться, он успеет увидеть ее.
«Вот так и работает колдовство вуду, — в ярости сказал он себе. — Человек, который знает об угрозе, может сам запугать себя до смерти…»
Нет, в его случае смерти можно было не бояться. Это уж точно не входило в планы Вероники: убить врага, тем самым дав ему уйти. Она знала, чем сразить Фаулера — выставив его на посмешище.