Возможно, все происходящее было всего лишь чередой совпадений. Однажды он споткнулся и шлепнулся, как клоун, до упаду рассмешив очередь за билетами на поезд. При одном воспоминании об этом у Фаулера начинали гореть уши. В другой раз, хлопоча о патенте, он три раза подряд по-дурацки оговорился, когда хотел произвести впечатление на одного конгрессмена и его надутую индюшку-жену. А на обеде у Билтморов он ронял все, к чему притрагивался, — тарелки, вилки, бокалы. В конце концов все в комнате уставились на Фаулера, а метрдотель явно вознамерился выставить его за дверь…
Это было похоже на бомбу замедленного действия. Фаулер никогда не знал, что, когда и где с ним произойдет в следующий раз. И убеждал себя, что чистый, тонкий издевательский смех Вероники, который он слышит каждый раз, когда собственное тело подводит его и выставляет дураком, — это лишь игра воображения.
Фаулер пытался выбить правду из Нормана.
— Что ты сделал? — кричал он в пустое, безмолвное лицо. — Что она велела тебе? Ты что-то намудрил с моими синапсами, да? Чтобы она могла перехватывать управление моим телом, когда ей вздумается? Что ты сделал, Норман?
Норман молчал.
На третий день Вероника позвонила. У Фаулера аж колени ослабли от облегчения, когда на экране видеофона проявились ее черты. Однако, не дав ему и рта раскрыть, она отчеканила:
— Так, Джон. У меня есть только минута на тебя. Я просто хотела сообщить, что со следующей недели я возьмусь за тебя всерьез. Все, Джон. Пока.
Больше лицо Вероники на видеофоне не появлялось, сколько бы Фаулер ни колотил по нему, как бы сильно ни нажимал на кнопки, набирая ее номер. Вскоре он в полном изнеможении упал на стул и уставился в стену. Ему стало по-настоящему страшно…
Уже давненько Фаулер не знал горя, которому не мог бы помочь Норман. А сейчас Норман действительно не мог помочь. Он был не способен или не хотел создавать защиту от неизвестной угрозы. Также не способен он был и намекнуть Фаулеру, что же за оружие он, Норман, вложил в прелестные ручки Вероники.
Это мог быть всего лишь блеф, однако Фаулер не мог рисковать. Он сильно изменился за эти годы, гораздо сильнее, чем сам предполагал до сих пор. Когда-то его мозг был достаточно гибок, чтобы встречать угрозу без паники и находить способ защититься. Но не сейчас. Фаулер слишком долго зависел от Нормана, решающего за него все проблемы. Он оказался беспомощным. Разве что…
Фаулер рассмотрел эту идею, однако тут же отбросил ее как несостоятельную. За последнюю неделю она часто приходила ему в голову, но осуществить ее было совершенно невозможно. Совершенно…
Он пошел в комнату без окон, где тихо сидел Норман, устремив взгляд в пустоту. Фаулер просунул голову в дверь и посмотрел на пленника. Там, в черепе этого человека, скрывался секрет более ценный, чем все его изобретения. Мозг, разум, исток. Загадочный каприз природы, заставивший курицу нести золотые яйца.
— Ты используешь какую-то часть мозга, не работающую у других, — задумчиво проговорил Фаулер.
Норман не шелохнулся.
— Возможно, ты выродок. Возможно, мутант. Но в твоей голове есть что-то вроде термостата. Включишь его, включается и твой мозг. Мы с тобой используем разные центры мозга. Ты как мотор на холостом ходу. Включается турбонаддув, и твой мозг начинает работать по непонятным мне законам логики. Я вижу результат, но не знаю, как ты его достиг. Если бы я знал…
Он замолчал, уставившись на макушку понурившегося Нормана так пристально, будто мог разглядеть, что у него там внутри.
— Если бы я только узнал твою тайну, Норман! Тебе она только во вред. А я, с твоим секретом и моим разумом, мог бы столько всего сделать…
Даже если Норман и слышал, он не подавал виду. Но Фаулера вдруг обуяла жажда деятельности.
— Я это сделаю! Надо попробовать. Все равно терять нечего! Я заперт в этом доме с тех самых пор, как это началось, а теперь и Норман помочь не может. По крайней мере стоит попробовать.
Он стал трясти молчащего пленника за плечо.
— Норман, проснись. Проснись же! Норман, ты слышишь меня? Проснись, Норман, нас ждет работа.
Очень медленно, как будто из далекого путешествия, пленник вернулся в свою тюрьму, съежился в костяной клетке черепа и уставился на Фаулера бессмысленным взглядом из глубоких глазниц.
И тут Фаулер с ужасом понял, что до нынешней минуты он в упор не замечал самого очевидного решения. Норман мог это сделать. Фаулер почти не сомневался. Мог и даже должен был. К такой развязке они шли с той самой минуты, когда несколько лет назад Норман позвонил в дверь. Чтобы это понять, понадобилась Вероника и вся эта передряга. Но сейчас настало время для последнего чуда.
Фаулер станет самодостаточен.
— Скоро ты славно отдохнешь, Норман, — мягко начал он. — Ты мне поможешь… научиться думать, как ты. Понимаешь, Норман? Ты знаешь, что заставляет твой мозг работать так, как он работает? Я хочу, чтобы ты меня научил, как это делается. А потом ты уйдешь на каникулы, Норман. Долгие, сказочные каникулы. Больше ты мне не будешь нужен, Норман.
Норман работал целые сутки без отдыха. Фаулер наблюдал за ним, сдерживая нарастающее волнение. Ему казалось, что его пленник не меньше его самого захвачен последним и, пожалуй, главным заданием. Он все время что-то бормотал над замысловатой проводкой для какого-то механизма. Эта штука чем-то напоминала незамкнутую многоугольную раму с подвижными сочленениями. Норман обращался с ней предельно осторожно. Время от времени он отрывался от своего занятия и, казалось, хотел что-то сказать, чему-то возразить. Но Фаулер безжалостно приказывал ему вернуться к работе.
В законченном виде конструкция смахивала на тюрбан, как раз впору какому-нибудь султану. На лбу даже сиял драгоценный камень размером с фонарь-налобник, причем он действительно испускал свет. К нему тянулись все провода, и камень, сидящий в сплетении проводов надо лбом, испускал мягкое голубоватое сияние. Что его питало — непонятно. Фаулер подумал, что камень похож на медленно моргающий глаз. Глаз глубокомысленно смотрел на него из рук Нормана.
В последний момент Норман едва не передумал. Его лицо посерело от усталости, но он склонился, не давая Фаулеру тюрбан. Почувствовав себя Карлом Великим, Фаулер нетерпеливо выхватил механизм и водрузил себе на голову. Норман с неохотой нагнулся, чтобы поправить.
Чудесная минута предвкушения…
Тюрбан оказался легким как перышко, но там, где он прикасался к коже головы, она чуть-чуть болела, как будто кто-то тянул за волосы. Боль все росла. Тут Фаулер осознал, что дело не только в волосах…
Не только в волосах, но и в мозге…
Не только…
Сквозь туман, расползшийся по комнате, проступило приближающееся встревоженное лицо Нормана. Он почувствовал, как кто-то поднял электрический венец. Ослепленный дикой болью, Фаулер смущенно смотрел на Нормана. Тот морщился.
— Нет. Нет… неправильно… ты… неправильно.
— Я не прав?
Фаулер качнул головой, и боль отступила. Осталось только сладостное предвкушение и нетерпеливое разочарование от отсрочки. В любой момент что-то могло помешать им: например, Вероника отколет какой-нибудь новый фокус, и все будет потеряно…
— Что неправильно? — Фаулер пытался обуздать свое нетерпение. — Я? В чем я не прав, Норман? Что-нибудь случилось?
— Нет. Неправильно… ты.
— Подожди-ка. — Фаулеру уже приходилось решать такие загадки. — Так, я не прав? В чем? — Он огляделся по сторонам. — Неправильная комната? — наугад выпалил он. — Неправильный стул? Неправильное подключение? Я должен чем-то помочь? — Последний вопрос вроде бы вызвал какой-то отклик. — Как помочь? С проводами? Я должен делать что-то, когда надену шлем?
— Думать! — выпалил Норман.
— Я должен думать?
— Нет, неправильно. Думать неправильно.
— Я неправильно думаю?
Норман в отчаянии отмахнулся и двинулся в комнату, захватив с собой тюрбан.
Фаулер потер лоб, где надавили провода, и задумался о случившемся. Думать неправильно. Чушь какая-то! Он посмотрел на свое отражение в экране видеофона, отлично замещающем зеркало, потрогал красный след от проводов и тихо сказал себе: «Мышление. Что-то зависит от мышления. Что же?» Очевидно, тюрбан изменял ход его мыслей, приоткрывал дверцу, за которой таились иные законы, управляющие разумом Нормана.
Фаулер подумал, что, возможно, это как-то связано с тем, что сначала шлем стал как будто тянуть волосы, потом череп, а потом и мысли — словно кто-то гладил против шерсти. Но разгадать эту загадку Фаулер не мог. Он так устал. Все эмоциональное напряжение последних дней, угроза, по-прежнему висящая над ним, трепет перед недалеким будущим… Нет, сейчас он не в силах ни в чем разобраться. Оставим это Норману. Норман и решит эту задачу — им обоим во благо.
Так и произошло. Через несколько минут Норман вышел из своей каморки с новым, более высоким и круглым тюрбаном, светящаяся точка на нем стала более насыщенно-синей. Твердой походкой он направился к Фаулеру.
— Ты… думаешь неправильно, — с поразительной четкостью произнес он. — Очень… очень стар. Не измениться. Думаешь неправильно!
Он тревожно посмотрел на Фаулера, и тот в ответ уставился на Нормана, ища в его глубоко посаженных глазах ключ к смыслу, скрытому в запертых камерах черепа.
— Думаю неправильно, — откликнулся Фаулер. — Очень… стар? Не понимаю. Или понимаю? Ты хочешь сказать, что мой разум утратил гибкость? — Он вспомнил мучительный момент, когда все процессы в мозгу будто пытались повернуть вспять. — Но тогда же он вообще не будет работать!
— Ага, — уверенно заявил Норман.
— Но если я слишком стар…
К возрасту это не имело никакого отношения. Не так уж стар был Фаулер. Просто все его мысли остановились, когда появился Норман. Он глубоко увяз в потворстве своим прихотям, и сейчас его мозг отказался принимать ответ, предлагаемый тюрбаном.
— Я не могу измениться, — в отчаянии выкрикнул он Норману. — Если бы я додумался до этого, когда ты только пришел, до того, как закостенел мой мозг…