- Мне нужны люди со вкусом, - заявил он, глядя в телекамеру, - с каким - все равно: настоящий Вкус только один. Если же у вас есть любимые пристрастия и принципы - спрячьте их в дупло, в мох, куда угодно, и пусть они влияют на вас тайком. Вот, например, Алисе нравится время НЭПа, она рада бы одеть весь Питер в лисьи шкурки с головами, облить кровожадными духами и увешать, как елку. Но она сдерживает себя, - правда, Алиса?
Тут телекамера переехала на Алису: она как раз выходила из лимузина во вьюгу, поставив на подножку высокий ботинок с острым каблуком; в руке у нее был золотой поводок, на котором она держала симпатичную маленькую хрюшку.
- Правда, - приятным хрипловатым голосом согласилась Алиса, - ну а теперь - реклама!..
Экран облился сиреневым дымом, заскакали кони, и перед жителями Санкт-Петербурга предстал ночной Троицкий мост, новехонький, только что отремонтированный, весь в огнях. На перилах, поджав ножки, сидели рыбаки, и среди них улыбающийся Веселуха с удочкой. Директор смотрел прямо на петербуржцев.
- Хорошие новости, - пояснил он. - Взяли недавно анализ воды из Невы, ни свинца, ни олова, ни мышьяка. Вода чистая, как в 1900 году - сам туда ездил, проверял. Это рыбаки питерские захотели, чтобы в Неве рыбы больше стало.
Камера опрокинулась и наехала на красивую волну, темную и в отблесках фонарей: ближе, ближе. Стало видно, что это не отблески, а спинки рыб.
- И золота в Неве больше, чем в других реках, - говорил поверх всего Веселухин голос, - потому что город у нас - золотой.
Ослепительный закат над крепостью. Конец ноября, снега еще нет, а катки залиты прозрачным хрустальным льдом. Небо над деревьями темное, причудливых оттенков вишневого и фиолетового: так город подсвечивает.
- Мне не нравится эта реклама, - сказал Веселуха Паше. - Ну хоть ты что - не нравится. Юмора в ней как-то мало.
- А тут юмор и ни к чему, - обиделся Паша. - Алиса вам сейчас все объяснит. Алиса, объясните директору.
И Паша поспешно удалился.
Алиса Мозель теперь заведовала всей рекламой "Амаранта"; ее отдел располагался за городом, в пятнадцати километрах на восток, в новом деревянном доме посреди поля. Летом поле косили, и рекламщики угощали косарей пивом, валялись на сене с ноутбуками и, в общем, работали довольно лениво. Осенью поспели плоды и грибы, и рекламщики перестали работать вообще. Ну а зимой нужно греться изнутри. Алиса похаживала между ними с банным веником на поясе и хлестала им нерадивых девчат и парней, а сама поглядывала на небо, в котором вот уже двадцать пять лет отражалась ее еврейская красота. Черные брови, и густые кудри, и стройные ноги от шеи, и маленькие розовые ушки: даже ватник не портил Алису, и даже полы она мыла элегантно. Правда, роскошь шла ей больше. Зная это, Алиса старалась не быть бедной.
- Стерва, должно быть? - поинтересовался Веселуха у Паши, впервые увидев девушку.
- Да нет, - ответил Паша равнодушно, - не очень. Стервоточинка маленькая есть, но это от тяжелой жизни, а внутри она сладкая, как медовый пряник.
Теперь она стояла перед директором, несколько слишком близко, как это принято у южан, и от нее пахло сандаловым деревом.
- Так получилось, - начал Веселуха без предисловий, - что лицо нашей фирмы связывают со мной. Мне это, конечно, не нравится - такая публичность но уж раз это нужно для бизнеса - объясните мне, пожалуйста, какова наша целевая аудитория, и кого я должен играть, чтобы ей понравиться.
Алиса умела и любила ходить на высоких каблуках, и не падала с них лет с тринадцати, но от Веселухи исходили волны, как будто тепло отражалось от металла, или как будто луна тянула за собой море, - и Алиса чуть покачнулась.
- Ну, - сказала она, глядя прямо в серые глаза директора, - целевую аудиторию мы разделили на несколько частей. Некоторым из них нравятся Большие начальники, некоторым - Свои парни, некоторым - Настоящие мужики, и так далее. Уверяю вас, что играть вам никого не надо. Ваш образ легко интерпретировать и так, и сяк. Его можно крутить очень по-разному.
- Сядем, - предложил Веселуха. - Выпьем.
Приятное тепло превратилось в легкий жар и трепет: наливая коньяк, Веселуха невзначай дотронулся до Алисиного локона.
- Ведь это, в сущности, обидно, - продолжал Веселуха. - То есть любого человека можно интерпретировать как угодно?..
Алиса взглянула из-под ресниц: директор на нее откровенно любовался. Это плохо, но еще хуже было то, что смысл слов терял значение, а в уши лез только звук и голос Веселухи. Алиса откинулась поглубже на диван, скрестила руки (она знала: руки у нее худоваты, локотки - костлявы), и каркнула:
- Как угодно тем, кто на него смотрит.
Нет, побоку все маневры, не помогут они: в комнате повисла откровенная тишина. Не смотрите, Ян Владиславович, в сторону, никакая реклама не сможет вас переделать. Ваш образ ни в какие рамки не лезет. Хотя, как честный человек, вы и ушли к окну. Но то, что вы не лиговская шпана, - это вам не поможет. И вам, Алиса, тоже - как ни жмитесь, как ни прячьте коленки, можете даже крикнуть вульгарным нэпманским тоном: "Я не такая, я жду трамвая". Что бы такое сказать, чтобы это не прозвучало как намек? - думали оба, и ничего на мысль не приходило, а тишина компрометировала с каждым мгновением хуже всяких слов. Наконец, пришел Паша Ненашев, и поучительная ситуация закончилась.
На следующее утро, простояв в пробках три часа, она припылила в свой родной отдел. Дизайнеры и рекламщики лежали на деревянном полу и отдыхали, задрав пузо. Над ними висел лозунг:
"С харизмой рождаются, а имиджем занимаются. В.С. Черномордин".
Алиса хрюкнула, свистнул ее хлыст: рабы вскочили и сели в позы лотоса.
- Я видела Веселуху, - сказала плантаторша. - Это золотой человек. Работать с ним - одно удовольствие. Мало кому так везет. Если вы будете жрать водку вместо того, чтобы работать, я вас всех уволю и наберу новых.
- Так новые будут трезвые, Алиска, - подал голос один из рабов, - а мы по крайности опытные.
Алиса повернула острый носик и увидела Веселуху опять: он стоял на поле, на стерне, подернутой морозом, весь покорный, а руки прятал за спиной, но по тени было видно, что в руках у директора ровно тринадцать роз. Прощай, карьера, - подумала Алиса, и, не теряя ни минуты, вылетела в трубу на метле. Зима была у ворот. Лес стоял прозрачный, сухие, почерневшие от дождей травы стояли по обочинам дорог.
- Даже птичка не срет в гнезде, - бормотала Алиса, развивая космическую скорость, - все-таки мужчины идиоты. Компрометировать! Подлец!
- Ты еще скажи - "сволочь", - посоветовал Веселуха с земли.
Он сидел у черного лесного ручья, прикрывая веником ботинки. Алиса резко развернулась и полетела прочь; Веселуха задумчиво смотрел ей вслед, она не оборачивалась. Алиса взяла курс вверх, в выцветшее небо; дышать становилось все труднее. Наконец, Веселуха потерял ее из виду. Там, под облаками, неожиданно пошел мелкий безобидный дождик, больше похожий на легкий снег, тающий у самой земли. Лес был тих. Алиса остановилась, захлебываясь. Воздух на этой высоте был так густ, что его можно было бы резать на ломтики. В отчаянии Алиса сломала свою метелку и полетела вниз, сперва медленно, а потом все быстрее и быстрее. Она пробила головой облака и рухнула прямо на руки Яну Владиславовичу. Розы скрыли их поцелуй.
- Дайте мне подумать, - попросила Алиса.
- Что тут думать в этих делах? - удивился Веселуха. - Женщине мысли не к лицу.
- Да? А как же я на вас работаю?
- Вкус, - сказал Веселуха, - прирожденные таланты...
Алиса грустно рассмеялась.
- Меня уже пять раз перекупали разные конторы. Я шантажистка, стерва и, если строго, проститутка. Я сливала информацию. Воровала.
- Кушать было нечего? - удивился Веселуха.
- Нет, - Алиса согнулась и поправила юбку, Веселуха погладил ее ножку. - По-крупному воровала. Жульничала в карты. Просила помощи у нечистой силы.
- Вот это нехорошо, - не одобрил Веселуха.
- Моей жизнью, - продолжала Алиса, - управляет расчет и инстинкты. Расчет, направленный на удовлетворение инстинктов. И еще, я увольняюсь от вас. Если я не уволюсь, я застрелюсь. Потому что продавать еще и это - свыше моих сил. Я желаю всю жизнь быть независимым человеком и не жить ради других. Вам, с вашим взглядом на женщину, этого не понять...
Веселуха поморщился и прервал ее движением руки. Он указал ей на черный незамерзший поток, который вился по лесу. В нем, как соломинки в коктейле, лежали серые сухие осинки, и выцветшие листья крутились в водоворотах.
- Вы говорите что-то невероятное, - сказал Веселуха весьма спокойно. Вон все вокруг уже успокоилось, скоро снег будет. А у вас март на душе, сквозняки, солнце из-за туч. Не сезон, Алиса. Простите.
Он подал ей руку; они встали и пошли из леса, следуя линиям электропередачи.
- Вы говорите таким учительским тоном.
- Вы поглупели от любви и стали такой, какой и должна быть женщина.
- Вы развлекаетесь.
- Вы сами себе придумываете безвыходные ситуации.
- Вы...
Они уже шли по полю; Алиса взглянула на лес: небо над ним было полосами, розовой, сиреневой и серой, выглядело это эффектно; потом Алиса поглядела на Веселуху. Да он мне подыгрывает, подумала она, тая, как масло на солнце. Веселуха тоже расплывался.
- Ну, пойдемте, что ли, в кабак какой, - смирилась Алиса. - Там обсудим.
Они дошли до железнодорожной станции; там был кабак, хотя и совершенно без изысков, просто бетонный сарай без окон, в котором висели елочные фонарики, и стояла продавщица за стойкой из свежего дерева.
- Ну, - сказала Алиса, глядя, как Веселуха курит, медленно затягиваясь, - давайте обсудим!
Но Веселуха не хотел говорить. Он сыграл бы, да гитары с собой не было, и ассортимент напитков был небогат; а лиц не было видно в полумраке. Оставалось одно.
- Давайте лучше станцуем, - предложил Веселуха.