– Ух ты, – выдохнул Гэвин. Как и ожидалось, Пианино не остановилось на нотах, взятых Дэлайлой, и зазвучали тоники ми и соль мажора, наполняя комнату гармоничным звуком.
– Вау, отличная реверберация [процесс из изменения звука при многократном отражении – прим. перев.], или как это называется у пианино, – сказала она, направляясь вглубь комнаты.
– Пианино… – начал Гэвин и замолчал, зная, что за этим последует.
– Что?
Стоило ей спросить, как Пианино заиграло другой аккорд – основной до-диез мажорный. Пауза, и потом зазвучал ре-мажор. А потом Пианино исполнило следующую последовательность: ми-бемоль мажор, ми мажор, фа мажор, фа-диез мажор, соль мажор, ля-бемоль мажор, ля мажор, си-бемоль мажор, закончив протяжным и громким си мажором.
Дэлайла, которая обернулась, едва заиграла музыка, застыла, глядя на клавиши.
– Я вообще-то не играю на пианино. Оно хочет, чтобы я это сделала?
– Оно тебя учит, – в подтверждение Пианино взяло си-диез мажорный аккорд снова и замолкло. В комнате повеяло нетерпеливым холодом, пока Дэлайла сомневалась. Гэвин помнил, что и сам проходил через такое, когда ему было шесть. Ему нельзя было подняться наверх, пока он не сыграет все мажорные аккорды.
– Оно знает, что я не умею играть?
Гэвин рассмеялся.
– Оно предполагает, потому что ты взяла аккорд не теми пальцами.
Дэлайла прижала к клавишам пальцы – указательный, средний и мизинец – но не вышло ни звука.
– Не те пальцы, – заметил Гэвин. Он хотел бы, чтобы и ему кто-нибудь подсказывал. Сложнее всего в обучении игре было понять, куда поставить пальцы, и куда двигаться, чтобы зазвучал звукоряд.
– Ну и ну, Гэвин, это как в «Питфоле»? [игра, где на персонажа смотришь сбоку, а следующая локация появляется, когда дойдешь через препятствия до конца экрана – прим. перев.] Я должна закончить здесь, чтобы попасть в остальные части дома?
Он в замешательстве взглянул на нее.
– «Питфол»?
Она оглянулась через плечо и скривилась.
– Прости. Это видеоигра. Отец любил играть. Прежде чем стать типичным рабочим, он был фанатом.
С насмешливой улыбкой Гэвин шагнул ближе и помог ей правильно поставить пальцы.
– Кто же знал? – он никогда не видел ее отца, но по ее рассказам – очень небольшим, если честно – Гэвин мог лишь представить, что тот ничем больше не занимался, кроме просмотра новостей и участия в молчаливых семейных ужинах.
Под своими руками он ощущал тепло ее длинных пальцев, не совсем подходящих ее росту, словно она была щенком, готовящимся резко вырасти. Гэвину нравилось, что маленькая с виду Дэлайла оказывалась большой. Он поймал себя на том, что гладит ее руками, и отступил, чтобы не мешать ей учиться.
– Останься рядом, – тихо попросила она, все еще глядя на клавиши.
Он вернулся к ней и прижался к ее спине, и она прислонилась головой к его груди, пока ее учило Пианино. Время от времени она смеялась и издавала смешные звуки, когда не попадала по нужным клавишам, и радовалась, когда Пианино начинало следующий аккорд. Похоже, ей было весело, а в комнате стало теплее и светлее; что-то принялась готовить Духовка, и во всем доме запахло сладкой выпечкой и шоколадом. Гэвин поцеловал ее в волосы, размышляя, может ли Дом заморозить время и растянуть этот миг на неделю.
Его сердце словно стало в три раза больше, когда Дэлайла оглянулась через плечо, ее губы стали манящими, а улыбка – немного опасной. Он был уверен, что не хотел бы заниматься сексом в Доме, но сейчас мог и передумать.
Но вместо того чтобы потянуться к нему за поцелуем, она спросила:
– Ты умеешь танцевать?
Он покачал головой, с облегчением и расстройством одновременно.
– Все хорошо, – сказала она, разворачиваясь к нему лицом. – Я умею.
Глава 13
Она
Музыка заполняла комнаты, отражалась от стен и, казалось, достигала даже темных углов. Пианино не прекращало играть часами, а Гэвин кружил ее, держа руки на ее талии и пальцами прижимаясь к обнаженной коже над ее юбкой.
Дэлайле нравилось, что Гэвин держит ее так крепко. Он не был с ней осторожным, в отличие от семьи и друзей, от учеников старой школы, которые обдумывали каждое слово и только потом произносили вслух, словно все вокруг были излишне хрупкими.
Ей было интересно, смеялся ли Гэвин хотя бы раз так же сильно, когда наблюдала, как он подошел и рухнул в одно из кресел с сияющим взглядом и раскрасневшимися щеками. Его прекрасные губы изогнулись в загадочной улыбке, и ей так захотелось его поцеловать.
– А ты действительно умеешь танцевать, – сказал он, убирая с глаз темные волосы.
– Раньше мне танцевать не разрешали, – ответила она, едва дыша. – Если не считать субботние танцы на площади в Святом Бенедикте.
– И у вас не было общих дискотек с другими школами? – недоверчиво поинтересовался он.
– М-м, да, – сказала он после раздумий. – Были пару раз. Но парни из Святого Иосифа даже хуже наших. Представь, что тебе шестнадцать, и ты можешь пообщаться с девушками только под присмотром брюзжащих старушек.
– Что еще нужно для большей неловкости? – согласился он. Гэвин откинулся на спинку кресла, вытянув длинные ноги в черных конверсах. По комнате проехал столик на колесиках с кувшином лимонада и двумя стаканами. Лед в них звякнул, когда столик резко остановился.
Дэлайла была уверена, что не сможет к такому привыкнуть. Снаружи пошел снег, укрывая все белым. А деревья стряхивали с себя снежинки, шевеля ветвями и листьями. Дэлайла засмеялась, увидев это и вспомнив, что старая овчарка Нонны так же отряхивалась после купания.
– Какой еще дом может сравниться с этим? – как ни в чем не бывало спросила она.
Гэвин раскрыл рот, но его прервал резкий звон, словно кто-то ударил кулаками сразу по нескольким клавишам пианино. Он подпрыгнул, когда крышка пианино захлопнулась с такой силой, что весь инструмент задрожал.
Дэлайла заморгала в воцарившейся звенящей тишине, ее взгляд метался между Гэвином и пианино.
– Похоже, оно устало играть, – произнес он. Подойдя к ней, он взял ее за руку и переплел их пальцы. – Пианино всегда любило проявлять характер.
– Я не хотела… – начала она, но он ту же прервал ее, прижав два пальца к ее губам.
– Так даже лучше, – пожав плечами, сказал он и притянул ее ближе, чтобы их тела оказались прижатыми друг к другу. – Я ужасно хотел тебя поцеловать.
***
Воскресенье, казалось, будет тянуться бесконечно долго. Гэвин был на работе, и Дэлайла тоже старалась чем-нибудь себя занять, но ее дом казался маленьким, а родители были… повсюду. Она посмотрела телевизор, убралась в комнате, расставила книги по размеру, потом переставила, но уже по цвету, наконец она решила расставить их по количеству смертей в каждой.
К вечеру ей уже было нечем отвлечься. Она хотела увидеться с ним снова, хотела видеть его улыбку, из-за которой все внутри переворачивалось, хотела провести пальцами по его взлохмаченным волосам и целовать, пока его безумный взгляд не превратится в совершенно непристойный.
Дэлайла обычно не писала Гэвину, потому что ее мысли были слишком сложными для нескольких строчек. А еще ей нравилось слышать его неспешную речь. Гэвин говорил не много, но зато редко когда долго обдумывал сказанное, и Дэлайла с жадностью вслушивалась в его слова, предпочитая их по-мужски кратким сообщениям. Но отчаянные времена требовали отчаянных решений.
«Ты уже дома?»
К счастью, ответ пришел быстро:
«Придется задержаться».
«Надолго?»
«На час или два».
Дэлайла задумалась. Она жаждала его общества, но должна была признать, что жаждала и того ощущения, когда она покидала этот мир и попадала в другой, входя в его Дом.
«Можно мне прийти? Я тебя подожду».
Она затаила дыхание, ожидая ответ Гэвина, и эта минута казалась самой длинной в ее жизни. Ей начало казаться, что просьба была странной или неуместной. Но ей нравилась мысль побыть одной у него дома. Хотелось познать, как все эти годы жил Гэвин.
«Уверена?»
Она улыбнулась и написала:
«Абсолютно».
***
Дэлайла ждала, пока родители не отправятся на встречу. Наблюдала, как собирается ее мама, наносит практически незаметный макияж и добавляет легкий пшик духов «Jean Naté». Она всегда говорила, что нужно знать меру.
Ее отец ходил по дому, поправляя все вещи, даже которые не было нужно, пока фоном шли вечерние новости.
«Как скучно, – подумала она, – и как все это отличается от места, где я хочу быть».
Дэлайла проводила их до двери, помахала вслед, когда они выезжали на дорогу, но никто из них не обернулся. Как только их синий седан завернул за угол, Дэлайла моментально схватила ключи с крючка в прачечной и выбежала на улицу.
***
Дэлайла припарковала машину отца на улице и подошла к воротам.
В приглушенном свете сумерек все выглядело по-прежнему; дом все еще выглядел странным коллажем из цветов и размеров, часть двора была зеленой, часть – мертвой. Извилистая дорожка к крыльцу была такой же необычной, как и само здание, – выложена из камня теплых тонов, мерцающая разноцветными стеклышками и бутылочными крышками. Над домом висели розовые и лиловые облака, напоминавшие сахарную вату.
Подходя ближе на этот раз, Дэлайла заметила жалюзи на окнах. Таких уже ни у кого не было. У всех были жалюзи внутри, с широкими белыми планками или из полированного дерева. Эти же были старыми и тонкими, потрескавшимися и потертыми друг от друга, словно каждую планку приделывали разные люди.
Единственный раз Дэлайла молилась, – когда ждала результаты экзамена. А сейчас поймала себя на том, что бормочет молитву, подходя к дому. Подойдя к ступенькам, она почувствовала себя так, словно собирается шагнуть в другой мир. И на краткий миг задумалась, вернется ли оттуда вообще.
Захочет ли.
Дэлайла схватилась за перила и поднялась на крыльцо, пытаясь унять внутреннюю дрожь. Одно дело хотеть быть там с Гэвином и с эйфорией ощущать, как магия Дома проникает ей под кожу. И совсем другое – быть тут в темноте, без него, зная, что Дом чувствует ее приближение.