Вот только он не знал, что именно сказать.
Было лишь вопросом времени, когда Дэлайла поймет, что он не пришел на урок, и когда решит сбежать и отыскать его. Это было бы неплохо: Гэвин был бы только рад побыть с ней подольше наедине, но он все еще не приблизился к ответу, как не знал ответ и вчера вечером.
Разве Дом хоть раз реагировал так раньше? Гэвин попытался вспомнить, но ничего подобного в памяти не всплыло. Соседи всегда держались подальше от Дома, попрошайки проходили мимо. Продавцы, что ходили по домам, могли остановиться на тротуаре, вглядываясь, прищурившись, в решетки из кованого железа и спутанные лозы, но никогда не подходили ближе. К дверям приносили лишь доставку, иногда домой звонил врач, из магазина доставлял продукты Дейв, а теперь заходила Дэлайла. С друзьями Гэвин предпочитал общаться в классе или во время уроков физкультуры. У него не было тех, кто решил бы прийти к нему в гости на выходных, не было даже родственников. Большую часть его жизни был лишь Дом. И до сих пор это не казалось странным.
Он и не представлял, что когда-нибудь куда-то уйдет. В свои почти восемнадцать он едва задумывался о том, что будет на следующей неделе. Но он и не верил, что Дом думает, будто он будет жить там вечно и один.
Но после вчерашнего… он уже не был так уверен.
Гэвин мало знал о религии, – ему казалось, что люди вспоминают о ней, когда им нужно, и отрекаются, как только перестают в ней нуждаться, но он помнил, как нашел старую Библию под расшатавшейся половицей в ванной. На пол упал шарик из мрамора, укатился под деревянный шкаф, и он не успел поймать игрушку. А камешек был его любимым – с вихрями полосок темно-красного цвета – потому он опустился на пол, чтобы достать, прижал щеку к холодному дереву и сунул руку в темноту и пыль. Его пальцы скользнули в щель, где приподнялись две планки, и он нащупал потертую кожаную обложку с тиснением. Гэвин вытащил находку, догадываясь, что не должен был брать это. Бумага была тонкой, как лепестки цветка, и он удивился, как что-то может быть таким хрупким и тяжелым.
Годами он читал по несколько отрывков за раз, в одиночку, сидя на краю ванной.
«Я принадлежу возлюбленному моему, а возлюбленный мой – мне», Песнь Песней 6:31. Несколько отрывков запали ему в душу, но этот – особенно. Ему нравилось, что слова описывали отношение Дома к нему и его ответные чувства. Они принадлежали друг другу. И изменение – легкое напряжение в атмосфере – Гэвин почувствовал еще задолго до Дэлайлы; он знал: случится что-то плохое. От этого ощущения у него сосало под ложечкой, покалывало шею, а волоски на ней вставали дыбом. Страх покалывал спину, но не за себя, а за Дэлайлу. Он боялся за нее. И при этом он должен был встретиться с ней – хотел ее увидеть – но как объяснить ей то, что он и сам толком не понимал?
А сейчас, склонившись над пианино в музыкальной комнате, он пробежался по клавишам, а потом стер ластиком ряды нот на листке перед ним. Набросав карандашом другие, сыграл новую комбинацию. В голове играла совсем другая мелодия, но он порадовался, что был на верном пути. Гэвину всегда удавались искусства, а его хобби – музыка и рисование – занимали почти все свободное время. Хотя дома у него было прекрасное пианино, ему больше нравилось уединение в этой комнате, нежели сочинение с Пианино, которое угадывало его настроение и знало, что нужно играть, до того как он начинал.
Руки Гэвина замерли, когда за его спиной открылась и закрылась дверь. Послышались приглушенные ковром шаги, и кто-то остановился недалеко от него. Он оглянулся через плечо и встретился взглядом с Дэлайлой.
Он знал, что она беспокоится за него, но не был готов к уколу вины, когда посмотрел на нее. Она выглядела уставшей. У нее слипались глаза, а под ними залегли темные круги. Ее светло-каштановые волосы были не заплетены в косу, а обрамляли ее лицо густыми волнами. Пальцы покалывало от желания отодвинуть ее волосы, почувствовать, как они будут намотаны на его кулак. Он задумался, знала ли она, насколько старше сейчас выглядит – не как подросток, а как женщина, со страстью и огнем, вызывавшем желание ее защитить, которое его потрясло – знала ли, как сильно он хотел поцеловать ее. И не только.
Почувствовав себя неловко от его взгляда, Дэлайла перекинула волосы на одно плечо и принялась их заплетать.
– Спешила утром, – объяснила она.
– Мне и распущенные нравятся. Ты хорошо выглядишь.
Дэлайла покачала головой.
– Я себя так не чувствую, – ответила она. – Мне все еще плохо.
Гэвин подвинулся немного на скамейке и поманил ее на свободное место рядом с ним.
– Это моя вина.
– Отчасти. Ты избегал меня этим утром?
Он обдумывал ответ, не спеша его произносить. Он достаточно знал о том, что девушки думают не так, как парни, и что Дэлайла в его словах прочтет больше. Он не избегал ее, а пытался собраться с мыслями.
– Да, – сказал он и быстро добавил: – И нет. Я не знал, что сказать. Как объяснить случившееся.
– Это было страшно.
– Знаю.
– Он наконец успокоился?
– Ага, – Гэвин не стал говорить, что Дом успокоился почти сразу, как только она выбежала на улицу, хотя окончательно все вернулось к норме через несколько часов. Остаток ночи полы тихо вибрировали, двери открывались и захлопывались. Это напоминало ворчание родителя из-за плохо себя ведущего ребенка. – Он не хотел тебя напугать, – объяснил он, хотя слова давались с трудом. – Просто так Дом… расстраивается.
Дэлайла обдумывала услышанное, скользя взглядом по исписанному листку с нотами. Он чувствовал, что она собирается задать очевидный вопрос.
– Такое уже случалось? – спросила она.
– Нет… – он попытался уклониться от прямого ответа: – Но я и девушку домой еще ни разу не приводил, помнишь?
Было странно пытаться защитить и Дом, и их отношения с Дэлайлой одновременно. От этих противоречивых чувств его подташнивало.
– Тогда откуда тебе знать, почему все так случилось?
Гэвин дернул одним плечом. Привычный жест ощущался сейчас неправильным и нечестным.
– Просто знаю. Дом так похож на родителя. Он расстроился, когда ты заговорила о моем уходе. Но он бы тебя не ранил. Он не плохой, Дэлайла. Просто…
– Просто испугался, что ты уйдешь, – закончила за него она. Это прозвучало как утверждение, словно она и сама долго думала и пришла к такому заключению.
– Видимо, так. Все это в новинку… с людьми. Ему никогда не доводилось делиться мной с остальными. Да и я никогда не хотел уйти. Похоже, Дом еще и сам не знает, как решить эту проблему.
Дэлайла провела пальцем по гладким клавишам, мягко нажимая, чтобы прочувствовать их поверхность, но не издать звук.
– Ты никогда не думал, что случилось с твоими родителями? Странно это, но после вчерашнего нельзя не задуматься, почему есть только ты и Дом.
Гэвин рассеянно нажал на несколько клавиш, медленно сменяющие друг друга фа и соль, потом ми и соль. От этой темы он уже немного… устал. Дэлайла не знала, сколько часов, дней, недель или даже месяцев он думал о родителях, об объятиях матери, когда болел, о помощи отца, когда строил самолетики, играл музыку, хотел… поговорить.
– Я думал о них все время. Когда мне было семь, я был одержим желанием найти хоть что-то, но есть лишь одна фотография. У нее были каштановые волосы. Это все, что я знаю.
Дэлайла скользнула рукой от его колена до середины бедра.
– Может, ты на нее похож.
Только прикосновение руки Дэлайлы к его ноге помогал сфокусироваться на этой комнате и не давал Гэвину уйти в то место, где бывал редко и где думал – по-настоящему – о матери. У Гэвина были ее волосы, ее бледная кожа и большие темные глаза. Он видел на фотографии, что у них одинаковой формы носы. Он прекрасно помнил, что у нее было лицо в форме сердечка и сдержанная и осторожная улыбка. Гэвин подозревал, что и в этом они схожи.
– Я нашел фотографию в ванной пару лет назад, – сказал он. – Дерево там вздулось от сырости, и я вытащил один из выдвижных ящиков, что плохо держался. На дне лежала фотография.
Дэлайла ничего не сказала о том, как странно было найти фотографию в таком месте, будто кто-то намеренно ее спрятал, да и Гэвин сам не раз задавался этим вопросом, но вместо этого она спросила:
– А откуда ты знаешь, что это она?
– На фоне была коляска с ребенком, – объяснил он, – старая и покосившаяся, явно из антикварного магазина или чего-то в этом духе. Думаю, она была, судя по фото, что я видел, немного странной. Эксцентричной даже. У нее были длинные волнистые волосы, она носила безразмерные и свободные вещи. Она была прекрасной, но похожей на хиппи. На бродягу. И с крыши коляски свисали странные вещицы. Наконечник стрелы, перо, деревянный медведь, несколько монеток и что-то еще, что я не смог узнать. Но некоторые из них я знал. У меня был наконечник от стрелы, сколько я себя помню. Так что коляска явно была моей.
Гэвин задумался, что Дэлайла может посчитать, что фактов слишком мало, чтобы делать вывод, но она уже загорелась новыми вопросами. Повернувшись к нему лицом, Дэлайла согнула ногу и поставила колено на скамейку между ними, прижавшись к его бедру. А потом совершенно естественным движением она дотянулась до его руки и обхватила ее ладонями.
– Ты когда-нибудь спрашивал о своих родителях?
– Я честно не знаю, с чего начать, чтобы люди не поняли, что я там один, – ответил он и сглотнул. – Обо мне заботятся. Меня любят. Если социальная служба или еще кто-то узнает, что у меня нет родителей, то меня заберут. Меня будут воспитывать там и разлучат с Домом. Когда я вырос, чтобы понять это… я знал достаточно, чтобы понимать, как плохо это будет.
– И куда она исчезла? – спросила она едва слышно, глядя на его пальцы. – Нам нужно это понять.
Здесь Гэвин обычно прекращал думать на эту тему. Он мог представить, что был несчастный случай, после которого он остался на попечении Дома, или – что еще хуже – она намеренно бросила его там.