– Прости, – начал он, но Кресло уже понесло его, вжав в спинку, через всю комнату, остановившись в Гостиной. Между Диваном и Телевизором тут стояла старая алюминиевая Подставка под телевизор, ее покрытие вытерлось от времени и потускнело, мерцая коричневатым оттенком. Но не это привлекло его внимание, потому что на подставке стояла тарелка с едой.
У него почти сразу заурчало в животе.
Тонкий голосок в его голове говорил ему остановиться и подумать. С чего это здесь тарелка с его любимым ужином – жареной курицей, картофельным пюре и горячими роллами с соусом? До этого момента он и не осознавал, что голоден. Но от запаха курицы потекли слюнки.
«Выбери нас! Видишь? Смотри, что мы можем сделать для тебя».
Гэвин не хотел есть из принципа, но запах жареной курицы окружил его. Он переключил внимание на экран Телевизора, кода тот внезапно вспыхнул и ожил.
Соседние дома были удивительно знакомыми: вдоль пустой улицы росли высокие дубы, мимо пролетела пара певчих птиц. Вдали, на верхушке старой церкви, он узнал виднеющуюся статую, что стояла на башенке и возвышалась над домами в округе. Это улица Гэвина; камера развернулась, и на экране появился Дом, высокий и изогнутый, из стекла и камня, из теплого старого дерева, мерцающий в лучах вечернего солнца.
Миновав Ворота, изображение увеличилось и показало дорожку, а потом мальчика, скрестив ноги, сидевшего на траве и окруженного целым парком игрушечных грузовичков.
Это был оживший рисунок из альбома Гэвина – как он сам играл под присмотром Дома. Ветви дерева сблизились, защищая его от жары.
Дом убрал шланг, лозы и ветви, длинные тонкие листья тюльпанов, чтобы по траве и сделанным им грязным дорожкам могли проехать его грузовички. Ему не раз приходило в голову, что его мир чем-то отличается, ведь с ним играл Дом, а не кто-то из мальчиков, живущих по соседству. Гэвину это нравилось.
В его жизни всегда были только он, потому и не удивительно, что Дом не хотел мириться с происходившими переменами.
Словно ощутив, что ему стало легче, свет стал слабее, превратившись в теплое и уютное свечение. Уголки пледа погладили его по щеке и крепко обняли его.
Гэвин попробовал ужин и удовлетворенно замурлыкал. Идеально.
– Спасибо, – сказал он, отломив кусочек ролла и обмакнув его в теплый соус. – Вкусно. Я и не думал, что так голоден. Спасибо, что подумал за меня.
Лампа замерцала в ответ и разгорелась ярче.
Гэвин почувствовал наполнившие его радость и надежду. Никто не выбирает семью, в которой рождается, и, если говорить о семьях, несмотря на то, что думала Дэлайла, он считал себя счастливчиком. Дом, может, и любопытный и чересчур опекающий, но это его Дом, и он любит его. Ведь нельзя винить родителей в том, что они слишком сильно вас любят. И брата с сестрой никто вам не поменяет, если те, что есть, вам не нравятся.
Он с этим как-нибудь разберется. Дому лишь нужно увидеть, какая Дэлайла замечательная, только и всего. А его любви хватит, чтобы поделиться ею. Нужно лишь найти способ им обоим это показать.
Глава 18
Она
Этой ночью Дэлайла старалась не уснуть. Усталость давила на сознание, мысли становились вялыми и медленными, но пока под подушкой не зазвенел телефон, сообщая, что Гэвин дома и в безопасности, ей не хотелось закрывать глаза.
Вместо этого она встала с кровати в час ночи и села за стол. На нетронутой поверхности примостилась фотография в блестящей серебряной рамке Дэлайлы с родителями, сделанная прошлым летом. Это был ее самый короткий визит из Массачусетса, но хотя она была дома всего неделю, отец взял выходной, чтобы провести с ней время. Фотографию сделали в выходной, в ближайшем парке, где мама Дэлайла старалась устроить веселый пикник с бутербродами и яблоками. Большую часть еды съели муравьи, а отец ушел через час, сообщив, что он нужен в офисе.
Она вытащила фотографию из рамки и посмотрела на одутловатое лицо отца. Как кажутся написанными с ошибками слова, если смотреть на них слишком долго, так и его лицо становилось тем больше незнакомым, чем дольше она вглядывалась в него. Вытащив из сумки черный маркер, она принялась подрисовывать ему густые брови вместо его бледных, сделала резко очерченным его безвольный рот. И через несколько минут ее отец стал сердитой горгульей.
Дэлайла не тронула простое, но всегда удивленное выражение лица матери, зато закрасила синим ей губы, пририсовала изогнутые черные рога и добавила оранжевые ресницы, почти достающие до волос, попутно вспоминая о странном визите домой.
– Разве они не хотят увидеть меня подольше? – спросила она у Нонны, когда вернулась в тихое спокойствие школьного городка посреди лета.
– А ты хочешь видеть их дольше? – в ответ спросила Нонна. Это был один из редких моментов, когда ее взгляд прояснялся, и она знала то, что знала всегда, не терялась в приступе паники и не искала что-нибудь, что сама переложила.
Дэлайла росла тихой и неуверенной в себе. Она не знала, хотела ли видеть родителей подольше, но надеялась, что, возвращаясь домой, будет чувствовать себя нужной.
– Малышка, если я что и выучила за последние шестнадцать лет, то вот это: когда дело доходит до твоих родителей, нам обеим нужно снижать планку ожиданий. Не обращай пристальное внимание на то, чего не хочешь видеть, – Нонна вышла из комнаты, а через пару минут вернулась с огромной тарелкой печенья и поцеловала Дэлайлу в лоб.
Две недели спустя Нонна даже не помнила этот разговор. Если бы та Нонна, из прошлого лета, знала, что Дэлайла вернется домой в этом году после Рождества, и что она будет жить с родителями и заканчивать старшую школу в родном городе, она бы рассердилась.
К сожалению, теперь Нонна не помнила Дэлайлу.
А тем летом она была уверена, что уже не вернется к Нонне. Ее забывчивость и провалы в памяти ухудшались с тревожащей скоростью, и хотя ее родители не задумывались особо о том, чем Дэлайла обычно занята каждый день, она точно знала: они не позволят ей вернуться тем летом, если узнают о прогрессирующей болезни Нонны.
Но Дэлайла любила Нонну и готова была на любого напасть дикой кошкой, если они попытались бы разделить их, хотя днем ранее это казалось просто необходимым. Мгновения, когда Нонна не помнила саму себя, были кошмарными, но для Дэлайлы она всегда была самым любимым человеком на свете, – той, кто ее на самом деле любил.
Наверное, что-то похожее она чувствовала по отношению к Гэвину.
Она снова была в своей комнате, уже не рядом с Нонной и не в тишине школьного городка. Дэлайла уронила ручку и закрыла глаза. Она снова это делала? Совала нос, куда не следует? Могла ли она вести себя лучше с Домом? Вне его она хотела ему понравиться, хотела, чтобы он позволил чаще видеться с Гэвином. Но когда была здесь, то казалось, что она не перестанет сопротивляться. Дэлайла не могла понять, какова ежедневная реальность Гэвина, как выглядит его обычный день, и почему Дом не может отпустить его хотя бы ненадолго.
К сожалению, мысли о всяких страшилках казались лучше, чем такая реальность. Живой Дом, его связь с тьмой, – все эти зловещие моменты были полны риска. Но теперь по коже поползли мурашки, и ей показалось, что за ней следят ее же глаза с фотографии, окна, стены и ковер. Ей показалось, что кресло под ней дрогнуло? Показалось, что стены тихо гудят, держа ее словно в ловушке? Если она попытается сбежать из комнаты и вниз по ступенькам, отпустит ли Дэлайлу ее собственный дом?
Внезапно почувствовав паническую дрожь, Дэлайла вскочила с кресла и помчалась по коридору, вниз ступенькам, врываясь, тяжело дыша, в странно ярко освещенную кухню. Она замерла, увидев отца, сидящего за кухонным столом и положившего левую руку на горлышко бутылки с янтарной жидкостью.
– Дэлайла, – его голос прозвучал низко, словно в горле застрял шарик.
Ее грудь вздымалась и опадала, пока пыталась восстановить дыхание и осознать увиденное. Франклин Блу сидел пьяный на кухне посреди ночи. Вокруг этого яркого пятна остальной дом стал серым, и мысль, что он может быть живым, вылетела из головы. Она всегда видела отца только строгим и одетым с иголочки, а теперь он грузно сидел на стуле.
– Что ты здесь делаешь в такой час? – спросил он, голос подвел на слове «час», и получилось нечто вроде «ас». Дэлайла не сразу поняла его вопрос. Он выглядел странно, не был похож на себя. Немного потрясенный.
– Не смогла уснуть, – ответила Дэлайла, прислонившись спиной к стойке. – А потом испугалась.
Он рассмеялся, глядя на стол.
– Я понимаю, – сказал он, кивнув и надолго присосавшись к бутылке. Она слышала, как он глотает, смотрела, как он немного кривится. Даже на таком расстоянии ее глаза жгло от паров алкоголя.
– Ты в порядке, пап?
– Конечно.
– Не знала, что ты пьешь.
– Обычно не пью, – он отодвинул бутылку и протер глаза. – Думаю, это объясняет, почему сижу тут, пьяный от двух глотков. И голова ужасно болит.
Дэлайла обдумала его слова, посмотрев на ополовиненную бутылку. Не похоже, что он сделал всего два глотка. И вообще, он был… сам не свой?.. После того как забрал ее с подъездной дорожки Гэвина. Он почти ничего ей не сказал, вместо этого покачал головой и потом попросил ее найти в бардачке аспирин.
– Ты видела того парня? – он уставился на нее; она это чувствовала, даже отведя взгляд. Дэлайла никогда не говорила с отцом ни о парнях, ни даже о девушках. Он никогда не видел ее целующейся. Он оставался в стороне и в безопасности, как и большинство отцов, спрашивая, что будет на ужин, или когда она перестанет носить такие короткие юбки.
Дэлайла провела ногтем по щели между алюминием и огнеупорной пластмассой на столе.
– Гэвина?
– Думаешь, я знаю его имя? Высокий худой мальчишка, выглядит так, словно провалялся полдня в кровати. Сын старой хиппи.
Дэлайла застыла. Она могла поклясться: что-то снаружи зашелестело.
– Ты знаешь его маму?