Потому что его мама пропала.
Гэвин годами не думал о том сидении кресле, о том, что это значило, и, подняв голову, он скользнул взглядом по встревоженному лицу Давала и окинул всю комнату ожидания. Гэвин понял, что сейчас у него не будет возможности подумать об этом.
Уже приехали родители Дэлайлы.
Глава 22
Она
Доктор МакНейлл изучил ее карту, перелистнув первую страницу с информацией о ее страховке, чтобы добраться до следующего листа. Тот был весь исписан: три одинаковых записи о случившемся с Дэлайлой. Каждая запись, конечно же, была сделана разным почерком, ведь это писали разные медсестры. Одна из них – с именем Лиза на бейджике – осталась здесь, прислонившись к стене.
Дэлайле не нужно было спрашивать, она и так знала, что медсестра Лиза осталась в кабинете, чтобы Дэлайле не пришлось оставаться наедине с мужчиной.
– Здесь говорится, что вы запутались в занавеске душевой кабинки, – когда доктор взглянул ей в глаза, она ощутила его беспокойство. Она знала, что он думает о том же, о чем и медсестры: «Тебя ударил твой парень».
Она глубоко вдохнула и повторила ему то же, что уже рассказывала трижды до этого: глупую и жуткую историю, которую сама сочинила.
– Я пролила на себя ужин. Потом поднялась наверх в душ, споткнулась в кабинке и запуталась в занавеске.
– Запуталась только ваша рука? – спросил он, словно уточняя и даже заглядывая в записи о случившемся, чтобы проверить. В его голосе было слышно недоверие; ему нужно было услышать о произошедшем самому.
– Ну, я вся запуталась. Но поранила только руку.
– Как-то представляется с трудом.
– Я упала, а шторка свисала в кабинке. Она полиэтиленовая, и я в ней запуталась.
– И все это как-то порвалось на полоски и стало напоминать пальцы?
– Нет. Не порвалось… – она умолкла.
Он ждал, что она расскажет больше, но добавить ей было нечего. Она понимала, что история так себе. И чувствовала, как сильно жгут глаза подступающие слезы.
Закрыв ее карту, доктор вздохнул и подъехал ближе к Дэлайле на стуле на колесиках.
– Дэлайла.
Она сглотнула, глядя ему в глаза.
– Вы не одна, понимаете? Если вам нужна помощь, чтобы справиться с этим…
– Я знаю, о чем вы думаете, но Гэвин такого мне не сделал бы.
Доктор МакНейлл закрыл глаза, медленно кивая. Когда он снова их открыл, он тихо спросил:
– Хотите сейчас поговорить с кем-нибудь другим?
Дэлайла без промедления ответила:
– Да. С Гэвином.
– Вашим родителям стоило бы попросить его держаться от вас подальше. Буду честным, Дэлайла. Все это выглядит плохо. Будь вы моей дочерью, я бы расспросил Гэвина о его роли во всем этом.
Словно по команде, из комнаты ожидания раздался голос отца. Она не смогла разобрать слов, но его гнев был громким, а слова отрывистыми фразами ударяли Гэвина, словно пули.
– Это ужасно для него, – приглушенным шепотом сказала Дэлайла, все-таки не сумев сдержать слезы, глядя слезы на занавеску, огораживающую маленькое пространство от коридора. – Это пытка для него, а он ничего не может сделать. Он мучается, что сейчас не со мной.
– Но вы ведь понимаете, почему он не здесь.
Невесело хохотнув, Дэлайла посмотрела на него краем глаза.
– Я уеду домой с родителями, папа будет смотреть новости, а мама – читать книгу. А единственный человек, которому нужно знать, в порядке ли моя рука, в комнате ожидания выслушивает крики за то, чего не делал.
Доктор МакНейлл оглянулся через плечо на медсестру Лизу. Та пожала плечами, и он снова повернулся к Дэлайле.
– Хочу, чтобы вы пришли ко мне через неделю, чтобы я убедился, правильно ли заживает рана.
***
Когда Дэлайла вышла из процедурного кабинета, рука ее была забинтована, а кровь гудела от обезболивающих, и ей хватило одного взгляда на лицо отца, чтобы понять, что не стоит и спрашивать, о чем он говорил Гэвину. Она понимала, что у нее нет телефона, он остался у Гэвина. Так что она даже не могла написать ему, чтобы узнать, куда он ушел и видел ли Давала.
Комната ожидания была не такой людной, как ей представлялось по голосам и суете, доносившимся в процедурную. Когда доктор МакНейлл жестом позвал их, ее родители прошли за ним в соседний кабинет, отделенный стеклянной стеной, через которую Дэлайле было видно, как он объясняет им возникновение раны. Он указал на свою руку, похлопал по ней и настойчиво о чем-то заговорил, скрючив пальцы и делая царапающие движения. Дэлайла смотрела на него с широко раскрытыми глазами, пытаясь понять, рассказывает ли он ее версию событий. Она засомневалась в этом. Один взгляд на Гэвина в его темных облегающих штанах, потертой обуви и с растрепанными темными волосами, и любой взрослый подумал бы, что он уже не просто странный, а практически стал подозрительным. Лишь Дэлайла знала, что единственная грубость, что мог позволить себе Гэвин по отношению к ней, – это покусывающие поцелуи, о которых она сама просила.
Затем доктор начал перечислять на пальцах рекомендации, как и ей, прежде чем отпустить ее в комнату ожидания. Она знала, что он говорит:
«Не совать рану под воду в следующие двадцать четыре часа.
Через два дня снимите повязку, чтобы рана подышала, наносите мазь-антибиотик каждый шесть часов.
Никакого плавания и принятия ванны, нельзя оставлять рану мокрой или погруженной в воду.
Если будет выглядеть так, словно в рану попала инфекция, тут же возвращайтесь в больницу».
***
Поездка домой на заднем сидении удушала. В машине не хватало места для них троих, тяжелой паники Дэлайлы, гнева отца и тревожного ворчания матери.
– Боже, кажется, мы сто лет не были в этой больнице. Доктор МакНейлл – это нечто, да, Фрэнки? – спросила она у мужа. И продолжила, не дожидаясь ответа: – Он там давно работает? С восьмидесятых? А до этого там всем заправлял его дядя. Как там его звали? Эдвин какой-то или как-то еще…
– Миллер, – равнодушно отозвался отец Дэлайлы.
– Точно! Эдвин Миллер. Ох уж он был и развратником, а? – заметила ее мама; ее голос буквально сочился ядом.
– Это ты о его брате Дугласе.
– Крутил не меньше чем с пятью девушками в нашем классе. С Розмари точно. А еще с Дженнифер и Деборой.
– Угу.
– Что с ним случилось? Я слышала, из-за него были проблемы у юной девушки…
– Никогда о таком не слышал.
– …переехавшей на другой берег Миссури, но это рассказывала Дженнифер, а ты знаешь, что она никогда не бывает в курсе, что творится на самом деле…
И даже чувствуя клаустрофобию Дэлайла по-прежнему хотела, чтобы здесь с ней был Гэвин. У нее даже не осталось одежды, что он одолжил ей. Медсестры сказали ее родителям принести чистую. А его вещи, видимо, лежали теперь в мусорном контейнере на заднем дворе отделения скорой помощи. И теперь, уехав оттуда и перестав чувствовать необходимость защищать Гэвина, она наконец начала осознавать реальность произошедшего. Зародившись в правой руке, дрожь поползла вверх по ее плечу, а в грудь вонзилась паника, оставшись там ледяной глыбой.
Это ведь все было безумием, да? Что на нее напал его дом, а обвинили в этом его, а теперь ей сделали перевязку и напичкали лекарствами, а Гэвин ушел. Был ли он в порядке? Не арестовали ли его? Или он уже вернулся туда, домой, и пытался смириться с тем, что его дом сделал с Дэлайлой и с ним самим? Эта тревога занимала ее мысли, и хотя снаружи было холодно, Дэлайла опустила стекло, нуждаясь в глотке свежего воздуха.
– Дэлайла Блу, – прикрикнула ее мама, прерывая свой рассказ. – Закрой окно немедленно, не то заработаешь себе пневмонию!
Она подняла его, но зажмурилась, пытаясь дышать, думать… Пытаясь осознать все это.
***
Когда они добрались домой, не было ничего по-семейному уютного: никаких посиделок в гостиной, вопросов о случившемся или о ее самочувствии. Ее родители собирались вернуться к вечерним делам, но она их остановила, спокойно и решительно проговорив:
– Гэвин этого не делал.
В ответ только звенела тишина.
– Я знаю, что вы так думаете, – с нажимом продолжила она. – Знаю, что и доктор МакНейлл так думает. Знаю, вы что-то говорили Гэвину в комнате ожидания. Я слышала, как вы на него кричали. Но вы ведь его видели. У него огромные руки. Схвати он меня, было бы что-нибудь похуже, чем этот ожог.
– Нам сказали, что твоя рука была… разодрана, – прошипел ее отец, недовольный ее раной. – Участков кожи просто нет.
После его слов рука под повязкой и не смотря на действие обезболивающих заболела.
– Что не означает, будто это сделал он.
– Если бы ты только рассказала кому-нибудь правду о случившемся…
– Ты бы мне не поверил, пап.
Отец направил на нее долгий и возмущенный взгляд, после чего вернулся в родительскую спальню, где смотрел новости.
– Постарайся не спать на левом боку, милая, – прощебетала ее мама, когда она направилась наверх, чтобы почитать. – И не забудь вымыть руки и лицо перед сном. Кто знает, что ты трогала весь день.
***
Сразу после одиннадцати в доме Блу воцарилась тишина. И эта тишина была той, какую Дэлайла признала нормальной для неподвижного дома. Было слышно постукивание труб и гудение вентиляторов, но никаких призрачных сердцебиений, никакого движения, нападения или слежки. Она успокаивала себя объяснением, что эти духи в доме – призраки или полтергейст, кто бы ни был внутри него, – могут переселяться из предмета в предмет, из одного места в другое, даже под землю или в провода, но все же сама жизнь не могла передаваться, как инфекция. Ее нельзя было так распространить.
«Как тогда это работает?» – лениво размышляла Дэлайла. А потом мысли стали истеричнее, ведь эффект обезболивающего пусть медленно, но ослабевал, и рука начала болеть, вспыхивая огнем с каждым ударом сердца.
Как он нас слышит?
Как следует за нами?
Что именно оживляет это безумное и опасное пространство?