– А он хочет его покинуть? – уточнила Вани.
– Да, но если он этого не сделает, я сама сожгу этот Дом, чтобы забрать его.
Вани встала и подошла к камину, где стоял ряд семейных фотографий: портрет Давала на корточках рядом с футбольным мячом, фото с ее свадьбы.
– Хилари слишком много игралась с благословениями и очищениями, душами и духами. Она пришла ко мне в надежде, что я знаю больше, ведь моя мама была очень религиозной женщиной, но я убедила ее, что следую лишь учениям хинду. Во мне нет ничего мистического.
Дэлайла взглянула на Давала. Он упоминал о церемонии благословения, но Дэлайла впервые ощутила леденящий кровь страх от этих слов.
– Думаете, она ее сделала? Церемонию благословения?
– Хилари баловалась со многими религиями, выбирала те, что были ей по нраву. И рассказала мне о благословении дома. У нее… была сила, но она казалась невинной. У нее был свободный дух, может, немного чудной, но у нее были хорошие намерения. Она бросила мужа, который, полагаю, был очень хорошим человеком, и переехала сюда, чтобы купить дом. Ей хотелось выращивать здесь собственную еду, хотелось жить не так, как все. Когда она начала говорить о благословении дома, я сказала ей, что это плохая идея. Я была знакома с семьей, что была в курсе подобного, но сама я не знала. Не достаточно, скорее.
– Вот видишь? – прошептал Давал Дэлайле.
– Когда я видела ее в последний раз, – продолжила Вани, – ей нужен был кто-нибудь, кто помог бы открыть ячейку в городе для документов. Она всегда осторожничала с такими местами: банками, государственными учреждениями, – всем официальным. Когда мы вышли из дома, она упомянула, что считает, будто провела церемонию благословения неправильно. Я спросила, что она имела в виду, но она сказала лишь, что дом теперь кажется наполненным. Она была напугана этим. Вот и все.
– После этого вы ее не видели?
– Нет, Дэлайла. Она всегда была немного затворницей, и я решила, что это ухудшилось. Людям нельзя мешать быть странными.
– Мы нашли ключ от сейфа Хилари, – объяснила Дэлайла. – Это было после пожара. Мы хотели заглянуть в сейф и узнать, что оставила его мама, чтобы самим попытаться сбежать из дома. Или из города. Но потом она позвонила, и Гэвин пошел искать ее, а мне сказал идти в банк.
Давал наклонился, на его лице было написано потрясение.
– Вы собирались уехать?
Дэлайла уставилась на него с огромными глазами.
– Да, черт возьми, мы собирались уехать!
– Ди, твои оценки такие хо…
– Давал! Что-то подожгло мой дом! Плевать на мои оценки! Я могу окончить школу и в другом месте!
Взгляд Вани прояснились в понимании.
– Ты попыталась, но не смогла добраться до сейфа.
– Да, я не смогла.
– И ты знала, до того как прийти сюда, что у меня есть доступ, – тихо сказала Вани.
– Пожалуйста, мне нужна ваша помощь.
Кивая, Вани встала.
– Я соберу вещи.
Дэлайла остановила ее, взяв за руку, с извиняющимся взглядом.
– Тетушка, я не могу покинуть город без Гэвина.
– Знаю, джаану.
Голос Дэлайлы стал едва слышным шепотом.
– Вы поможете мне его вытащить? Я не знаю, с чем там придется столкнуться.
– Я попробую. Банк по пути. Это займет не больше пары минут, а потом мы отправимся за твоим Гэвином. Но, Дэлайла, нужно не просто вытащить его оттуда и уехать из города. Если все это правда, нам нужно разобраться с призраком, а мне придется положиться на старинные знания о таком.
***
С Вани до сейфа добраться было просто. Установление личности, подпись в бланке, и они с Кеннетом тут же прошли вглубь здания.
– Когда закончите, – тихо сказал он, – отложите ящик и поднимайтесь. Или, если хотите, я помогу отнести ее на место.
Ящик был длинный и плоский, а еще слишком легкий, чтобы содержать все ответы, в которых так нуждалась Дэлайла. И оказалось, что в ящичке лежала небольшая стопка бумаг: две фотографии, три исписанных от руки листка бумаги, которые выглядели так, словно их в спешке вырвали из тетради, свидетельство о рождении Гэвина и акт на землю, где стоит дом. Они забрали все и пошли к машине.
– Подождем его здесь? – спросила Вани. – Еще ведь только десять, Дэлайла. Он говорил тебе быть здесь в одиннадцать.
– Я не могу сидеть и ничего не делать. Шансов нет, что все хорошо.
Давал вел машину, и двигатель успокаивающе гудел, пока Дэлайла рассматривала содержимое сейфа. Хилари была красива дикой, природной красотой – на одной фотографии ее каштановые волосы были убраны с лица кожаными шнурками и заколками с камнями. На ней было ниспадающее синее платье из нескольких слоев. Ее черные глаза светились счастьем, и она держала в руках маленького Гэвина так, словно одолела весь мир, родив его.
На втором фото Гэвин был постарше, едва мог ходить и покачнулся, чуть не упав, а Хилари опустилась на тротуар перед ним, раскинув поддерживающе руки. За ними возвышался дом, окнами-глазами глядя на них.
Дэлайла уже почувствовала в нем жизнь, и крупная дрожь пробежала по рукам.
– Вот, – сказала Вани, передавая Дэлайле записи. Они были короткими, написанными большим округлым почерком. Края первых двух страниц были неровными, неаккуратно вырванными из тетради. Дэлайла прочитала их вслух:
«Закончила сегодня благословение, и я чувствую любовь этого дома ко мне и Гэвину. Все вокруг нас словно ожило, и это прекрасно! Я сидела с Гэвином в гостиной и просто дышала, медитируя с картинками о нашем будущем здесь. У нас вся жизнь впереди в этих стенах. Я никогда еще не чувствовала себя такой окруженной невидимой заботой».
Низа страницы не было, словно важной была только эта часть.
– Если я правильно помню… это часть церемонии, – тихо сказала Вани, – когда ты впускаешь жизнь в дом. Но есть небольшая разница, выпускаешь ли ты жизнь в дом или просто впускаешь жизнь. Боюсь, Хилари тут ошиблась. Чудовищно ошиблась. Боюсь, она впустила жизнь во все предметы в доме.
Дэлайла переложила наверх вторую запись и принялась разглядывать ее.
«Я встретила любимого мужчину. Мы переедем? Или не переедем? Рон не был в доме, и я не знаю, хочу ли я, чтобы он жил здесь. Это наше убежище, наш мир чудес. А что он подумает? Мы так много не можем понять в этом мире. Но этим вечером он попросил меня принести Гэвина и переехать к нему. Я не хочу покидать наш дом! Но я люблю Рона! И сказала, что подумаю. А теперь я дома, и Дом ужасает. Он холодный, и я не могу отыскать свою комнату. Гэвин был в детской, а потом оказался внизу у ступенек. Я отнесла его наверх, чтобы принять таблетки от головной боли, а когда вернулась, его снова не было. Нашла его на кухне, ходившего по стойке с ножами. Я закричала на дом. И сказала ему отстать от моего ребенка. Ненавижу себя за это. Дом любит Гэвина. Знаю, любит, но он никогда еще так меня не пугал.
Я пишу это, потому что боюсь говорить об этом вслух. Я думала, если увижу это на бумаге, то пойму, какая я глупая. Но смотрю… и не вижу глупостей».
– Видите? – прошептала Дэлайла. – Боже мой, – она знала, что происходило. Она знала. Знала.
Последняя запись была отражением спутанных мыслей, больше, чем остальные. По почерку была заметна спешка и паника, слова были с сильным нажимом написаны на чистой бумаге банка.
«Что-то изменилось. Мои мысли мне не принадлежат. Голова все время болит. Я боюсь того, что наделала. Я пыталась очистить воздух шалфеем. Пыталась жечь ладан и есть маринованный чеснок, разбрасывать по дому соль. Делала каждое найденное заклинание, но ничего не сработало. Дом теперь меня пугает. Вчера вечером я пошла в подвал за банкой персиков и застряла там на несколько часов, потому что дверь закрылась. Ее ЗАКРЫЛИ. Она никогда не запиралась, а в этот раз это случилось, и Гэвин был один наверху! Я вышла, наконец, когда дверь открылась, и Гэвин сидел в своей комнате и тихо играл. А я чувствую… Звучит глупо, но мне кажется, что Дом думает, будто Гэвин принадлежит ему. Не мне».
Дэлайла посмотрела на Давала в зеркало заднего вида, чувствуя страх.
– Дьявольщина какая, – прошептал он.
– Думаю, она умерла, – сказала Дэлайла, а в ее желудке словно появился тяжкий груз.
– Это была она, – возразил Давал. – Я в этом уверен. Мы заберемся в дом, и ты увидишь. Все будет в порядке.
Дэлайла вернулась к записи:
«Не знаю, что еще сделать. Он наказывает меня странными, пугающими способами. Прячет мои вещи, заставляет заблудиться по пути к кровати, на кухню или в ванную. Словно играет со мной. Словно я мышка, а он бьет меня лапой. То становится тихо, то все кругом дрожит, пока я работаю или готовлю. Я не знаю, не кажется ли мне все это. Он ставит подножки на ступеньках, роняет картины, когда я иду мимо них, а еще посылает кошмары. О, Гайя, сны… Эти сны прямиком из ада, а проснувшись, я понимаю, что не спала.
В холле все фотографии с Гэвином и Домом. На одной мы были вместе – он на складном стуле, а я рядом. Часть фотографии сожжена, мое лицо – сплошной ожог. Я убрала ее, спрятала еще некоторые и начала продумывать план.
Я отвезу Гэвина к Рону, пока не разберусь здесь. Если что-то случится, я оставлю наши документы в этом сейфе и вечером уеду. Если кто-нибудь найдет эти записи … помогите ему».
Дэлайла отложила записку в ящик и от паники принялась считать до десяти.
Раз… два…
Гэвин там.
Три… четыре…
Гэвин один.
Шесть… семь…
Хилари, скорее всего, убил Дом, и все это ловушка. Больше он Гэвина не выпустит.
Восемь… Девять… Десять.
Дом не тронет Гэвина.
Не тронет.
Не тронет.
Не тронет.
Дэлайла резко вдохнула, проглатывая страх и скользкую панику. Ее голову заполнил шум шин по асфальту. Дом любил Гэвина и хотел, чтобы она ушла. Хотел выгнать ее. Он хотел, чтобы она убежала и бросила Гэвина.
Да ни за что.
– Давал! Поверни сначала сюда. К моему дому! – вскрикнула она.
***
Дэлайла разглядывала дома, пока они ехали по ее улице. Все вокруг было пустым в лучах почти полуденного солнца: тротуар пустовал, улица тоже. Не было ни ветерка. А яркие дома выглядели как невинные игрушки или конфеты, стоящие уязвимо и ни о чем не подозревающе.