– Я очарован, – говорит Джульетта, приблизив лицо вплотную к картине.
– Верно, – говорит Ромео, – я сумел добиться успеха. Получилось очень красиво.
– Несомненно, – кивает Джульетта. – Потрясающе! Я всегда очарован вещами, которых не понимаю.
– Тут, внизу думаю добавить атомы мозга, – Ромео поднимает кисть, капля алой краски стекает и разливается лужей на ботинке Джульетты, но он не обращает на это внимания. Он увидел Беллу, замершую у кухонной двери и следящую за ними со стороны.
– Эй, Белла, будь тверда и мужайся! Где ты пропадала столько времени?
Словами Йошуа Бин-Нуна из Священного Писания – «Будьте тверды и мужайтесь! – хазак вэ амац» – Так в группе приветствуют друг друга.
– Занята была делами, – ответила Белла.
– Видела город? – вмешался Нахман, бледнолицый юноша в больших очках.
– Чертова преисподняя на улицах, страх Божий. Несмотря на ливень, успели расклеить объявления по всему городу. Из каждого угла вопят большие черные буквы – «Правила поведения при введении чрезвычайного положения!». Ты заметила, Белла?
– Конечно, заметила.
– А дневной выпуск газеты принесла?
– Нет.
«Газета осталась у Филиппа, – думает Белла, – сейчас он разъясняет пункты чрезвычайного положения шурину своему Зейлику и маленькому Саулу, стоя в их лавке и опираясь на свой зонтик, спокойный и взвешенный. Он уже уверен в том, что я буду госпожой Ласкер».
– Будет весело, я вам говорю.
– Не будь бури, рабочие бы уже вышли на демонстрацию.
– Не питайте иллюзий, не из-за бури рабочие сидят по домам.
– Действительно, ни одна партия не призывает к серьезному сопротивлению.
– Что вы все орете одновременно! Но никто не говорит по делу. Что будет с евреями? Я спрашиваю, что будет с ними, если завтра вспыхнут погромы?
– Надо собрать к нам детей и подростков. Это момент, когда можно увеличить наше молодежное Движение.
– Завтра пройдемся по школам. Белла, ты пойдешь со мной. Сообщи твоему доктору Ласкеру, что ты больна, и не сможешь прийти в офис.
Джульетта стоит рядом с Беллой и дружески кланяется ей.
«Сообщить доктору Ласкеру? – думает Белла. – О чем? В любом случае я не пойду завтра организовывать детей. Вернусь в свою комнату в доме родителей. Колокола будут звонить, а я буду расхаживать в тишине, буду разумной, как советует Филипп. Глупости! Решение свершится здесь. Здесь, среди товарищей, сейчас я скажу. В Германии объявлено чрезвычайное положение. Я с вами. Или, может быть, так: «Дорогой Джульетта, всегда мы были вместе, а сейчас расстанемся. Я выхожу замуж, это ведь высокая цель, не правда ли, Джульетта? Я не могу больше идти с тобой. Мне надо готовиться к свадьбе. Покончено с молодежным Движением. Глупости! Никогда не смогу сказать все это».
– Что, – кричит Ромео, – такое чучело, как ты будет организовывать детей? Кто так решил? Я протестую, дети разбегутся, только увидят тебя издалека.
– Не беспокойся, друг мой, – двумя большими прыжками Джульетта оказывается рядом с Ромео, дружески, силой хлопает его по плечу. Кисть выскальзывает из рук художника и проносится черной полосой по зеленой траве, изображенной Ромео под ногами нарисованных им лилипутов.
– А я говорю вам, что главное – поехать в маленькие городки. Там силен антисемитизм.
– Туда должны поехать наши посланцы.
«Филипп едет туда, в эти места!» – Белла хочет заткнуть уши.
– Это должна сделать Белла. Она умеет говорить и убеждать.
– Что-то сегодня Белла ничего не говорит.
– Предложение поехать в провинциальные города очень серьезное, – отвечает Белла отчужденным голосом.
– Ребята! – в кухню врывается Бобби. Дверь за его спиной остается раскрытой настежь. Он стоит в центре кухни, маленький, круглый, с длинными кудрями на лбу, галстук от формы выпускника школы болтается где-то сбоку, размахивает длинным листом бумаги: – Я написал статью о нынешних событиях в Германии, надо повесить ее в нашей ячейке.
– Господи, еси на небеси, – взмолился Нахман, – бедный Бобби, начинает вещать, остановить его невозможно.
Не спрашивая, хочет ли вообще кто-то слушать его статью, Бобби делает серьезную мину и начинает читать:
– Правила поведения при чрезвычайном положении. Диктаторские полномочия правительства. Все это – вопиющие нарушения конституции республики!
– Точнее нельзя сказать! – прерывает его Рахели. – Открыл Америку.
Но это не останавливает Бобби:
– Запрет собраний и демонстраций, сокращение заработной платы рабочих…
– Бобби, хочешь услышать отличный анекдот, – сердечно спрашивает его Джульетта, – о человеке, который рассказывает историю, рассказывает и рассказывает, но никто его не слушает. Хочешь услышать этот анекдот?
– Окончательно ясно, что правительство передало власть владельцам картелей и трестов. И кто они, эти, власть предержащие? Сообщники Гитлера. И если…
– Бобби, анекдот…
– Сейчас нет. Я занят. Расскажешь мне потом. – И Бобби продолжает читать, как ни в чем, ни бывало.
Кухня пустеет. Даже Ромео откладывает кисть и дезертирует. Но Бобби ни на что не обращает внимания, стоит и читает. Белла, смеясь, подходит к нему:
– Бобби, хватит на сегодня. Статья слишком длинная, чтобы усвоить ее за один раз.
– Верно, – говорит Бобби, – статья написана немного сложно. Крепись и мужайся! – Сворачивает лист и уходит.
В кухне только Белла и Джульетта.
– Осень пришла, – говорит Джульетта.
– Да, пришла, – соглашается Белла.
– В моем ватном пальто образовалась большая дыра.
– Что можно сделать? – равнодушно реагирует Белла, являющаяся казначеем Движения.
– Погоди, – продолжает Джульетта, как бы сам себе, – ветер войдет в эту дыру и оттуда же выйдет. Но совсем не так в кассе, насколько я понимаю, оттуда деньги выходят, но не возвращаются, не так ли, Белла?
– Так точно.
Белла собирается оставить кухню.
– Погоди, Белла, погоди минуту.
– Ну?
– Белла, я вижу, у тебя большая беда.
– Беда – что вдруг?
– Просто так. Вижу это своими глазами. Хочу тебе напомнить, Белла, что мы были всегда верными друзьями, и если тебя постигла беда, всегда можно найти выход, чтобы от нее избавиться, и если тебе еще нужна моя помощь, я готов тебе ее оказать.
Белла приближается к Джульетте.
– Ты прав, я в большом смятении. Но помочь мне ты не сможешь. Даже ты. Сама я должна найти выход. Но ты прав, – беды приходят и уходят. И я опять стану такой, какой была вчера и позавчера. Не стоит об этом так много говорить.
– Не хочешь говорить, ну, и ладно, очевидно, этому есть причина. Но ты пойдешь со мной завтра – организовать детей?
– Нет, Джульетта, завтра я вернусь в дом родителей. Попрошу две недели отпуска. Я знаю, Джульетта, что это не самые лучшие дни – скрываться в убежище отчего дома. Но поверь мне, нет у меня иного выхода, никакого выхода нет у меня.
– Я верю тебе, Белла. Знаю, что ты вернешься к нам. О нас не беспокойся. Эти безумные дни продлятся и после двух недель, и мы еще тогда успеем организовать детей. Ладно, Белла, выше голову! Все будет хорошо.
– Я верю в это, Джульетта.
Помолчали. Стоят они друг напротив друга, не в силах расстаться. Глаза их обращаются к окну. Уже стемнело. Буря мобилизовала все свои воинства и провозглашает свои права диким воем. Облака дождя обволакивают фонари, как большие летучие мыши. Электрические провода между фонарями раскачиваются, как безумные, над мостовыми. Ветви деревьев борются с одолевающим их ветром, который сильнее их, обламываются и волокутся по земле, как военные трофеи.
Глава седьмая
– Филипп придет? – Иоанна вошла в кухню. Она одета в бархатное платье красного цвета с белым чистейшим воротничком. В руках держит гребешок, щетку и широкую алую шелковую ленту. За ней тянется Бумба, руки в карманах, глаза удивленно изучают нарядившуюся сестру.
– Божья коровка! – Радуется Бумба кличке, которую придумал для Иоанны. – Красная в черную крапинку.
– Заткнись! Фрида, причеши меня, я хочу подняться к Филиппу и отцу.
– Доктор Ласкер сообщил, что сегодня не придет, – с большой горечью отвечает Фрида.
– Ну, тогда поговорю с отцом. Причеши меня, пожалуйста.
С большим усердием Фрида трудится над черными косами Иоанны. Голова ее раскачивается. Сильные руки Фриды погружают гребешок и щетку, как весла, в волосы Иоанны.
– Ой!
– Конские волосы, – скрежещет зубами Фрида и тянет за пряди.
– Чернее чернил, – пританцовывает Бумба, – конский волос вырос у божьей коровки. Чернила! Чернила!
– Заткнись! У меня хотя бы волосы черные, а ты – рыжий.
– Не так уж у меня это видно, правда, Фрида?
– Верно, дорогой. – Бумба – ее любимчик, и никаких дефектов она в нем не видит.
– Ой!
– Иоанна! – Фрида еще более хмурится, продолжая грести двумя веслами в шевелюре девочки. – Что я видела сегодня утром? Твоя ночная рубашка черна, как будто ее намазали дегтем. Ты уже достаточно взрослая девочка, чтобы следить за своей ночной рубашкой.
– Это рубашка Изабеллы.
– Чья?
– Изабеллы.
– Изабеллы? Кто это? Где она проживает?
– Уже нигде не живет. Она умерла.
– Умерла? Господи, Боже праведный! Какое она имеет отношение к ночной рубашке?
– Фрида, – Иоанна теряет терпение, – Изабелла это королева Испании. Когда муж отправился на войну, она три года не меняла ночную рубашку, чтобы доказать ему свою верность. Я хочу узнать, как чувствовала себя Изабелла в рубашке верности.
– Сумасшедшее существо! Где ты нашла жену, которая хочет доказать мужу верность пребыванием в скверне? Если завтра увижу эту рубашку на тебе, изорву ее в клочья! – Фрида повязывает алую блестящую ленту на волосы девочки и на всякий случай вытирает ее нос о свой передник.
– Не серди отца, слышишь? Не доводи его своими безумными выходками. Он не здоров. Иди быстрей, а то снова успеешь вымазаться.
Иоанна находит отца в его кабинете сидящим у письменного стола и погруженным в написание открытки. В кабинете приятное тепло. Кроны каштанов за окном борются с ветром. Над столом, на стене, большой портрет матери. Колени отца прикрыты тигриной шкурой, голова зверя повернута к Иоанне своими остекленевшими глазами, ощерив два клыка.