Отец пришелся как раз ко двору в такой фирме – и начал наконец зарабатывать столько денег, сколько давно жаждала его душа. А я остался жить в родительском доме, откуда каждый день ездил на учебу и обратно. Мне не хотелось оставлять дом, ведь он связан с мамой. Вот как получилось, что я, в отличие от многих других студентов, никогда не жил в Чикаго. И не был знаком с районами вроде этого, не бывал внутри таких вот кондоминиумов.
Все студенческие годы я жил в пригороде, один как перст. Все годы, кроме полутора лет в «Новом горизонте», то есть, говоря по-простому, в дурке, хотя на политкорректном языке это теперь именуется «заведением для людей, преодолевающих психологические трудности».
Мне там помогли. Доктор Макморроу оказалась хорошим специалистом, которая больше слушала, чем говорила. После смерти матери я стал буквально психом – некоторое время еще пытался учиться, но скоро понял, что не могу, и сам пришел в клинику. Доктор Макморроу – Анна, она просила, чтобы я обращался к ней по имени, – боролась с раздиравшим меня чувством вины. Это она произносила все те слова, с которыми я теперь обращаюсь к людям на собраниях SOS, – про контроль, про то, как мы стремимся контролировать буквально все и всех вокруг нас, и про то, что необходимо научиться признавать это, чтобы освободиться от вины.
Но мое излечение началось не с этого, а с простых и очевидных слов: «Разве твоя мать хотела, чтобы ты страдал? Нет, она хотела, чтобы ты поступил в колледж и прожил хорошую жизнь. Так чего ты ждешь?»
Вот тогда я понял, что пришла пора возвращаться в строй. Окончил колледж и получил диплом. Анна оказалась права. У меня получилось. Не излечиться, нет. Просто продолжать жить.
Жить, но при этом помнить.
В восемь часов я вставляю сим-карту в зеленый телефон, включаю его и посылаю вот такое сообщение:
Как насчет гольфа завтра?
Наша внутренняя шутка, когда мы притворяемся, что говорим кодом, хотя всякий, кто прочтет наши сообщения по порядку, наверняка поймет, в чем тут суть. Она отвечает немедленно:
Уже не терпится.
Так, хорошо. Но тут прилетает второе сообщение:
Не терпится поговорить с тобой.
А вот это уже можно понимать по-разному. Смысл нарочито затуманен.
Все в порядке?
Ее ответ:
Много думаю о нас. Поговорим при встрече.
Моя реакция:
Хорошее или плохое?
Мне уже начинать беспокоиться?
30Вторник, 13 сентября 2022 года
Что за дурацкое сообщение ты прислала мне сегодня вечером? Что значит, ты много о нас думаешь и лучше нам поговорить при встрече? Ты собираешься порвать со мной, Лорен? Бросить меня?
Я не знаю, что тогда сделаю. Наши встречи с тобой, эти несколько раз в неделю, наши эсэмэски дважды в день – вот единственное, что имеет для меня смысл в жизни.
Или это из-за того, что я рассказал тебе вчера про то, как мой отец обманывал мою мать? И как я вырос, ненавидя супружескую неверность больше всего на свете, а теперь неверен сам?
Ну что мне стоило промолчать, а? Тут же совсем другая ситуация, Лорен. Вики давно меня не любит. Мне, конечно, тоже нечем гордиться, ведь я – неверный супруг, но, поверь, это совсем не то же самое, что было у отца с моей матерью! А твой брак с самого начала не был настоящим.
То есть мы с тобой никого не обманываем, по крайней мере, не по-настоящему! Мы не лжецы!
Вот, вот, ВОТ что я особенно ненавижу – эту слабость, ощущение уязвимости. Я клялся, что никогда не позволю этому случиться снова, – и вот позволил. Двадцать лет я возводил стену между собой и миром, двадцать лет стерег все подступы к ней, но стоило мне увидеть тебя тогда, на Мичиган-авеню, как я сломал ее собственными руками и вышел к тебе, такой же голый и уязвимый, как двадцать лет назад, когда ты превратила мою жизнь в пустыню.
Может, я придаю случившемуся слишком много значения. Может, причиной тому дерьмо, в которое превратилась моя жизнь – все мои карьерные перспективы пошли прахом, брак превратился в дружбу, – и это туманит мне мозг. Да, наверное, я просто слишком эмоционально ко всему отношусь, а на самом деле все нормально.
Но разве ты не понимаешь, что твоя эсэмэска – «Много думаю о нас. Поговорим при встрече» – для меня чистая пытка? Теперь я буду мучиться до самого утра, ждать, пока ты включишь свой дурацкий мобильник! Ведь не бежать же мне к тебе, в самом деле? Так что спасибо тебе, Лорен, удружила! Вывернула меня наизнанку. Снова.
Я знал, что так будет. Знал…
31. Саймон
С Лорен Лемуан я познакомился в первый же день на работе в отцовском офисе.
Я только окончил школу и готовился к колледжу. В плане учебы школа далась мне легко, а вот в социальном плане – сложно. В начале школы я был коротышкой и только к концу вдруг выстрелил аж до пяти футов одиннадцати дюймов – вполне заурядный мужской рост, как я теперь понимаю, но когда приходишь в школу ростом в пять и два и тебя обзывают Мини-Мы и разными другими дурацкими прозвищами, то, добавив всего девять дюймов, чувствуешь себя Полем Баньяном[30].
В общем, в школе я почти всегда был мелким, неуверенным в себе книжным мальчиком и окончил ее таким же книжным, только чуть более уверенным и чуть более рослым.
Перед колледжем мне нужны были деньги, и отец сказал, что летом я могу поработать у него рассыльным. Время тогда было денежное – ведь отец только что прогремел, как он сам выражался, с тем судебным решением о многомиллионной компенсации за травму на производстве, полученную от удара электрическим током. В фирме «Юридические услуги Теодора Добиаса» работали тогда три партнера, пять ассоциированных членов, десять ассистентов и четыре помощника, то есть люди, не имеющие диплома юриста.
Одним из таких помощников и была Лорен. В мой первый день один из партнеров фирмы провел меня по всем кабинетам и представил всем служащим (отец не захотел делать это лично), и тогда я впервые увидел Лорен. Она стояла, склонившись над ящиком с какими-то файлами. На ней была мини-юбка, и ноги было видно почти до трусов. Для меня это тогда было все равно что порно, но она тут же спохватилась, выпрямилась, одернула юбку и поздоровалась со мной – приветливо, но без интереса.
Зато у меня интерес к ней возник сразу, да еще какой… Но мне было страшно. Для меня она была как девушка с журнальной обложки – роскошная и недостижимая, которой можно сколько угодно восхищаться издалека, но о том, чтобы коснуться, и мечтать нечего, ведь мы с ней явно играли в разных лигах. Я выдавил в ответ «здрасте», стараясь, чтобы это прозвучало легко и безразлично, но ничего у меня, конечно, не вышло.
В следующий раз наши пути пересеклись в начале моей второй недели. Я был на кухне – так в той фирме называли уголок с раковиной, холодильником и кофемашиной – и мыл руки; я только что принес из здания суда коробку с документами, и она оказалась пыльной.
– Так это ты сынок Теда…
Я увидел ее и попытался разыграть безразличие, и опять у меня ничего не вышло: я зачем-то встал спиной к раковине, выпрямился, вытянул по швам мокрые руки, с которых капала вода.
– Я Лорен, – сказала она. – Вряд ли ты запомнил – ты же слышал так много имен сразу…
Тут она была права: в первый день мне пришлось запомнить много имен, что всегда было для меня непросто. Но ее имя я не забыл.
– Приятно познакомиться, – сказал я, хотя вообще-то нас уже знакомили. И я даже урвал у офис-менеджера несколько драгоценных крох информации о ней – оказалось, что Лорен живет на севере Чикаго, ей двадцать лет, она еще не разъехалась с родителями, копит деньги на колледж, болеет за «Чикаго кабс». Но я стеснялся расспрашивать очень уж откровенно, чтобы офис-менеджер, не дай бог, не подумал чего-нибудь эдакого. Как будто он не понимал, в чем дело! Тут и говорить было нечего. Лорен уже тогда была роскошной красоткой.
– Я слышала, что ты поступил в университет. И что на выпускном в школе ты говорил торжественную речь. И еще, что ты чемпион штата по кроссу. – Она улыбнулась так, что у меня даже на душе потеплело. – Твой отец любит тобой хвалиться.
– Просто мне повезло. Честное слово.
Лорен рассмеялась, и я вдруг почувствовал себя так, словно выиграл в лотерею или еще что-то в этом роде. Этот ответ про везение, я слышал от матери, когда она выиграла дело о землепользовании, которое слушалось в Верховном суде Соединенных Штатов. Мне тогда показалось, что это хороший способ реагировать на комплименты. Я запомнил его, чтобы использовать когда-нибудь в будущем. И хорошо, что запомнил. Мне только что удалось рассмешить это прекрасное создание!
Она прищурилась и взглянула на меня наигранно скептически:
– М-м-м, умный, красивый, да еще и скромный… Саймон Добиас, настанет время, когда ты разобьешь много сердец.
32Среда, 14 сентября 2022 года
Я больше не мог ждать. Мне необходимо было тебя увидеть. Я не стал писать тебе, а просто поехал прямо к твоему дому к десяти утра. Ты удивилась, даже встревожилась, увидев меня на пороге. Но ты должна была знать, Лорен, ты ДОЛЖНА была понять, что твоя эсэмэска о том, что нам надо поговорить при встрече, не просто держит меня в подвешенном состоянии, – она для меня как пытка, хуже пыток.
За всю ночь я не сомкнул глаз. И выглядел, наверное, ужасно. Но мне было все равно. Что бы ты ни хотела мне сказать, я должен был это услышать, услышать сейчас, немедленно.
– Я много думала о том, что ты рассказал мне, – начала ты. – Как твой отец обманывал твою мать и как тебе не хочется быть тем же, чем был он, – обманщиком. Я тоже этого не хочу. Не хочу, чтобы ты был обманщиком. И сама не хочу никого обманывать.
Я напрягся, готовясь услышать непоправимое. Я знал, что сегодня утром все может закончиться, и я говорил себе: «Саймон, ты взрослый человек, прими это как мужчина, хотя тебе будет больно. Вытерпи все, и когда-нибудь ты сможешь гордиться собой…»