В тех случаях, когда я выдаю себя за успешного финансиста, как сейчас, я всегда даю понять намеченной жертве, что вырос среди скромных людей (это правда), рано научился экономить (тоже отчасти правда), а от старых привычек не так просто избавиться. Да, теперь деньги у меня есть, но это не значит, что я готов вымостить золотом улицу перед своим домом или покупать столько квадратных метров жилья, сколько мне самому не нужно.
Тут главное – равновесие. Деньги притягивают женщин. Но супербогатство, как мне довелось узнать на опыте, может и напугать. Поэтому я стараюсь не перегибать палку: время от времени позволяю увидеть признаки моего неприличного богатства – титановую зубную щетку, к примеру, – но чаще стараюсь быть «как все», скромным парнем, для которого материальные ценности не главное в жизни.
– Это жилье временное, – говорю я ей. – Мне нравится этот район, и цена на недвижимость здесь растет, так что это надежное вложение капитала.
– Вижу, для тебя все – вложение. – Вики надевает лифчик, трусики, потом юбку, потом блузку – именно в таком порядке. – Ты долго еще будешь в Чикаго?
Вот оно. Я знал, что когда-нибудь она об этом спросит. Ее интересуют мои намерения. Ее-то намерения мне уже понятны: она хочет уехать, спорю на что угодно. Вот заберет у Саймона все деньги, честно отбыв свой десятилетний матримониальный срок, и наверняка смоется, чтобы не видеть его тоскливую физиономию. Смотается куда подальше. Но вот куда, сказать пока не могу. В Нью-Йорк? Вряд ли. Как-то не вяжется она у меня с Манхэттеном. Нет, ей бы, конечно, понравилась и ночная жизнь, и суматоха, и смотрелась бы она там неплохо, и все равно большой город, по-моему, как-то не по ее части. Ей, например, по фигу, что пить: «Карруад де Лафит» за четыреста долларов бутылка или какое-нибудь красное за двадцатку из ближайшего супермаркета. Когда я завожу разговор о театре и музыке, она молчит, редко вставляя хоть слово. Но если подумать, то домохозяйкой и матерью семейства в какой-нибудь дыре я ее тоже не вижу.
Надо отдать ей должное: она прекрасно поработала, никто даже не подозревает о ее намерениях. Женщины вообще загадка – в том числе для меня, человека, который, можно сказать, посвятил свою жизнь изучению их слабостей.
О Вики Ланьер я точно знаю только одно: я ничего о ней не знаю. Задаю вопрос о ее жизни – она уходит от прямого ответа. Обмолвилась, правда, один раз насчет тяжелого детства. Которое прошло, судя по другой ее оговорке, в Западной Вирджинии. Я, конечно, вытащил из этой информации все, что мог, – просто-напросто пошарил в «Гугле». Поисковик из меня никакой, да это и не нужно мне для моих целей. Гевина просить нельзя, потому что тогда он узнает ее имя, и она станет для него Вики Ланьер Добиас, а не номером 7. Но я и сам узнал достаточно: подросток Вики Ланьер пропала из города Фэрмонт в Западной Вирджинии в 2003 году.
Наверное, это она. Значит, начало ее жизни было не самым лучшим. Она привыкла драться за выживание. Причем, скорее всего, в одиночку. А как же Добиас, спросишь? Думаю, сначала она была с ним потому, что он давал ей стабильность и комфорт, а не любовь или страсть. А потом она увидела выигрышный лотерейный билет в виде его трастового фонда. От такого количества долларов у кого хочешь в голове помутится, вот она и приняла вынужденное решение. Десять лет брака с Саймоном – это было ее вложение капитала.
Зачем Вики теперь спрашивает меня о намерениях? Это ее способ прощупать меня, понять, что я думаю делать дальше. Она обдумывает жизнь со мной. Напрямую об этом не говорит – слишком осторожна, – но думает. И боится. Значит, я должен убедить ее в том, что мне можно доверять.
– Самое лучшее в моей работе то, что ее можно делать откуда угодно, – говорю я. – Хоть отсюда, хоть с Манхэттена, хоть с пляжа в Монтеррее. Я думал и про Париж, и про Тоскану, но решил пока остаться в Штатах – надо следить за трендами, издалека это сложнее. Но кто знает…
Она наблюдает за мной, пока я излагаю ей это все. Спокойно, как нечто само собой разумеющееся, попутно натягивая штаны. Рубашку я надеваю в самый последний момент – женщинам нравятся мои «кубики».
– То есть тебе не обязательно жить в большом городе?
Ага, вот она уже хочет знать. Значит, перебирает места – какие, пока не знаю – и представляет там себя и меня вместе.
– Не обязательно, – подтверждаю я. – А ты? Хочешь и дальше оставаться в Чикаго?
Этот мяч я отправляю на ее половину корта плавно, будто нехотя, то есть не навязываю ей сразу мысль о совместном будущем, но танцую где-то около. Не надо ее напрягать, пусть движется со своей скоростью. Не стоит раскачивать лодку, как говорили мы с Гевином. Пусть номер 7 медленно, но верно движется к третьему ноября единственно верным курсом.
Я поднимаю на нее глаза – она смотрит в мое окно с видом на патио и великолепную панораму города за ним.
– Я не останусь в Чикаго, – говорит она. – Где угодно, но не в Чикаго.
– Позволь мне пригласить тебя на обед, – говорю я.
– Куда? – спрашивает она.
– Куда угодно. На твой выбор. Здесь в пешей доступности около двадцати мест. Но можно и поехать куда-нибудь.
Она прикусывает губу, взглядывает на часики. Время идет к семи.
– Поздно уже.
– Боишься, что тебя со мной увидят? – Я хохочу.
Она смотрит на меня:
– Не в том смысле, в каком ты думаешь, но да, я очень этого боюсь. А ты на моем месте не боялся бы? Что, если нас и правда кто-нибудь увидит?
– Ну да, наверное.
– Что «ну да, наверное»? Это не шутка, Кристиан. Что, если Саймон узнает?
– О’кей, я…
– Что, если Саймон узнает и подаст на развод?
Я примирительно вскидываю руки. Видно, я задел ее за живое. Вон у нее как глаза вспыхнули…
– Что, если Саймон узнает и подаст на развод до третьего ноября? Ты же читал условия трастового фонда?
– Ну да…
– Если он хотя бы подаст на развод до третьего ноября, со мной все кончено. Я не получу ни цента.
– Я знаю.
Она встает с кушетки, хватает свою сумочку.
– О’кей, я рада, что ты знаешь. А еще ты должен знать, что, в отличие от тебя, у меня нет четырехсот миллионов долларов, инвестированных черт знает во что. И что это единственные деньги, на которые я могу рассчитывать.
Хо, хо, так мы скоро и до истерики дойдем…
– Да, я это знаю. Прости. Я не должен был говорить об этом так легко. Да? – И я делаю к ней шаг, хотя она явно не расположена сейчас ни к утешениям, ни к близости. – Вики, я никогда не сделаю ничего такого, что поставит под угрозу твое будущее. Никогда. То, что важно для тебя, важно и для меня. Ты для меня важна. Разве ты еще не поняла?
Она еще сердится, она расстроена, это видно по тому, как она отворачивает от меня лицо. Я не тороплю ее, но и не отступаю.
Скоро она уже смотрит мне прямо в глаза, как я и ожидал.
35. Вики
– Я могу съездить за покупками, – предлагаю я.
– Господи, с чем? – откликается Мириам, моя начальница, которая стоит, склонившись над открытым сейфом и выскребая оттуда мелочь. Ее «офис» – это на самом деле переделанный гараж. Просто мы старались извлечь пользу из каждого квадратного дюйма доставшейся нам недвижимости и обустроить в доме как можно больше мест для тех, кто в них нуждается.
Мириам живет в «Тихой гавани» постоянно, с тех пор как организовала это место с группой единомышленников, сбежав от абьюзивных отношений. Женщина она суровая, неулыбчивая, лицо в морщинах, серебряные волосы стянуты на затылке в тугой пучок, сама подтянутая, как сержант на плацу, и ухватки у нее тоже сержантские, зато сердце большое и доброе.
– Что, уже все потратили? – говорю я. – А ведь еще только середина месяца…
– Двадцать два доллара осталось. А еды надо купить на двести двадцать. – Мириам сует руку в карман джинсов и вынимает оттуда кое-какую наличку.
– Не надо, у меня есть, – говорю я. Ну да, долларов сорок наскребется.
– Не заводи привычку тратить свои деньги. Я тебе и так мало плачу.
Но людей ведь надо кормить. Те женщины, которые приходят к нам искать убежища, нередко с маленькими детьми – какую защиту мы им дадим, если нам даже кормить их нечем? Понятно, что мы и так экономим, на чем только можем, – собираем купоны, отслеживаем распродажи, покупаем непатентованные лекарства. Хорошо, что у меня в этом деле большой, очень большой опыт.
– Ничего страшного. Не переживай. Сколько смогу, столько и куплю.
На кухне приюта я провожу инвентаризацию того, что у нас осталось, и составляю список того, что надо купить. Надо еще подумать, куда поехать – то ли в супермаркет за десять миль от нас, то ли в местную бакалею с четырьмя страницами купонов. Покупки в супермаркете обычно обходятся дешевле; мы оплачиваем у них единовременную годовую подписку – наверняка главный источник доходов таких сетей, – а потом весь год закупаемся со скидкой. Но зато, если я пойду с купонами в местную бакалею, то смогу больше купить на наличку. Двадцать два доллара Мириам да еще тридцать семь моих – я должна с толком потратить каждый цент.
Сижу, сравниваю, режу купоны, щелкаю клавишами калькулятора, когда на мой телефон приходит сообщение. Надо же, Рэмбо… Что, интересно, хочет сообщить мой частный сыщик? Я открываю эсэмэску и вижу всего три цифры: 911.
Я вскакиваю как ошпаренная и выбегаю на улицу. Нужен хороший прием. А еще больше – отсутствие чужих ушей.
– Скажи, что ты пошутил, – говорю я, уходя в глубь парковки позади приюта. Телефон я прижимаю к уху изо всех сил – под ногами хрустит гравий. – Пожалуйста, скажи, что это шутка.
– Извини, детка, – отвечает Рэмбо, – но нет: это серьезно.
– Когда? Когда это случилось?
– Тело обнаружили пять недель назад. Два дня назад ее идентифицировали по ДНК. В «Реджистер геральд онлайн» есть статья об этом. Сама почитай.
Нет уж, ни за что на свете я не буду даже заглядывать в эту паршивую газетенку. Ни с какого телефона или тем более с компьютера, который хоть как-то можно связать со мной.