[32]?
– Да.
– Забавная штучка.
Забавная штучка? Да я там камня на камне не оставил от решения суда, я разорвал замкнутый круг их логики и продемонстрировал его порочность… Забавная штучка, ха! Все наши суды давно уже легли на спинку и задрали лапки перед государством, позволяя ему запускать руку куда угодно, включая и такие места, о каких раньше никто и помыслить не мог. А он говорит «забавная штучка»…
Я улыбаюсь. Легче, Саймон, легче на поворотах.
Хлопаю себя по карману и вытаскиваю телефон, как будто только что получил сообщение.
– Извините, коллеги, мне нужно ответить.
Отхожу в сторону, а они продолжают болтать.
Надо перевести дух, успокоиться. Подумать о хорошем. Сыграть в игру.
Почему есть город Баффало[33], но нет города Гиппопотамус?
Почему «держи карман шире» значит «ничего не получишь»?
Я открываю на телефоне почту и начинаю копаться в письмах, но не во входящих или отправленных, а в черновиках.
Почему стоянка для автомобилей называется автопарком, хотя там нет ни одного дерева?
Если вегетарианец ест только растительную пищу, то гуманитарий [34], получается, каннибал?
Черт. Хватит быть хорошим, надоело. Я открываю письмо, адресованное Джойс Радлер из администрации, и пробегаю по нему глазами:
«Дорогая Джойс, во вложении к письму ты найдешь все мои документы для конкурса на профессорскую должность в формате пэдээф, как положено. Пожалуйста, напиши, если понадобится что-то еще».
И нажимаю «отправить». До конца срока осталось три с половиной часа.
Вложение объемное, так что отправка занимает добрых полминуты. Но вот телефон удовлетворенно рыгает, и я понимаю, что все прошло как надо. И улыбаюсь.
Ну вот я и подал документы, Рейд. Теперь нас двое претендентов на одно место.
Да, у меня все было заготовлено – так, на всякий случай. Я не собирался ничего подавать – не идиот же я, в самом деле, чтобы не оставлять декану совсем никакого выбора, кроме как пустить в ход свою боеголовку и сровнять с землей мое будущее в этой школе, а может быть, и академическую карьеру вообще.
А что, если он блефовал?
Я отступился бы, Рейд. Я бы с покорностью принял это поражение и стал надеяться на то, что в следующий раз все сложится в мою пользу. Но ты сам меня спровоцировал. Вот надо же тебе было оттоптаться на мне, да?
Вообще-то я спокойный человек и всегда стараюсь слушать голос разума. Но иногда эмоции берут надо мной верх.
38. Кристиан
– Пойдем, пройдемся, – говорит Гевин, когда переступает порог моей квартиры и топает прямо в кухню, к холодильнику с бухлом. – Пошли, сходим на «Чикаго кабс», потом прошвырнемся по клубам, пощупаем бабс. – Похоже, ему самому эта идея нравится – наливая себе бурбон, он все время бубнит: «“Кабс” и бабс, бабс и “Кабс”».
– Не хочется что-то, – говорю я.
– Нет настроения для «Кабс»? Ладно, тогда пойдем по бабс. Схватим где-нибудь по стейку, а потом закатимся в «Западную петлю».
Я издаю стон.
– Ну, тогда в «Треугольник». Или в «Таверну».
– Ну, не знаю…
– Чего ты не знаешь? Сегодня же пятница. Ты что, дома весь вечер будешь торчать?
– Может быть. Я устал…
Но Гевин мотает головой:
– Нет, нет, нет. Ники не устает в пятницу вечером. По пятницам Ники напивается с другом Гевином, а потом они берут по паре телочек и…
– Я плохо себя чувствую, Гев. Отстань.
Гевин делает большой глоток скотча и внимательно смотрит на меня. Потом грозит мне пальцем и спрашивает:
– Как дела с номером семь?
– Хорошо. С ней все нормально. Все по плану.
– Точно?
– Точно.
– О’кей, тогда пропустим по паре бокалов здесь, а потом выйдем. Расскажи подробнее.
– Мы так не договаривались.
– Я же не спрашиваю ее имя – просто расскажи, как там у вас с ней. Что у нее за история?
– Да какая там история? Сбежала когда-то из дома… вот и все, что я знаю.
Он удивлен, я вижу. Я тоже удивился, когда узнал, но потом перестал. Чем больше времени я провожу с Вики, тем яснее вижу, что она одиночка и боец по природе. Все мои прежние жертвы – да, все шестеро, если подумать, – были обычными дамочками из богатых привилегированных семей. Их биографии даже отдаленно не напоминали мою.
– То есть она сбежала из дому еще девчонкой? – уточняет Гевин. – И что делала?
– Понятия не имею. Она не говорит со мной о прошлом. В Сети тоже ничего нет.
– Зачем ей говорить? Ты и сам все знаешь, – замечает Гев и наливает себе второй бурбон.
– Откуда?
– Ну а что она могла делать? От родителей сбежала, кто ее кормил-поил?
– Заткнись, Гев.
– Она была шлюхой, Ники. Дешевой шлюхой. Или порноактрисой. Короче, что-то связанное с индустрией развлечений для взрослых. Наверняка.
Я хватаю из холодильника бутылку воды.
– Она трахается, как шлюха?
– Я сказал, заткнись! – Швыряю бутылку, из нее вылетает пробка, и вода разливается по всей кухне.
– Господи боже мой… – Гевин пятится. – Да что я такого сказал-то, приятель?
Я хватаю полотенце и начинаю собирать воду с пола. Тем временем Гевин идет в гостиную и включает телевизионную панель на стене.
Я швыряю мокрую тряпку в раковину, тоже наливаю себе бурбона и выхожу в патио. Вокруг уже бурлит ночная жизнь – насколько это, конечно, позволительно в условиях города. Мне здесь нравится. Я всегда хотел обосноваться именно в Чикаго, когда покончу со своими аферами и наберу достаточно денег – если, конечно, получится. Потому что безопасность важнее всего, и на всякий случай у меня есть второй план: уехать, как только запахнет жареным. Хотя, по-моему, закон я все же перехитрил. По крайней мере, ни одна из тех дамочек, которых я обобрал, до сих пор не заявила в полицию – им же стыдно, ведь признаваться придется не только в том, как они обманывали ради меня своих мужей, но и в том, какого сваляли дурака, когда отказались от полного дележа имущества при разводе, а потом остались и без мужей, и без денег.
Да и чего они добьются, даже если вдруг выследят меня? Я же был их тайным возлюбленным, их маленьким грязным секретом; они не знакомили меня со своими друзьями, не вводили в свой круг. При этом я каждый раз пользовался другим именем – Коллин Дэниелз, Ричард Нантц, Дэвид Дженнер, – так что в случае чего мне остается только повторять: «Нет, нет, это был не я». Какие деньги? Все было в наличных, проследить их путь невозможно. Значит, ничего нельзя и доказать.
А вот что сделает Вики, когда я заберу у нее деньги? Не знаю. Она-то собирается ободрать своего мужа как липку, а я собираюсь как липку ободрать ее саму. Побежит ли она жаловаться? Может ли один вор пожаловаться на другого вора? Теоретически, почему бы и нет? Она может попробовать. Вики, похоже, не из тех, кто легко прощает обиды. Но, как я не устаю себе повторять, я же совсем ее не знаю.
Нет, она точно будет мне мстить. Я бы на ее месте мстил. А она такая же, как я.
Я иду в гостиную, где Гевин развалился на моем диване и смотрит кино, потягивая мой бурбон. Увидев меня, он тычет пультом в экран и говорит:
– «Шпионские игры». Смотрел?
– Нет.
– Старый фильм-то. Играют Редфорд и Питт. Редфорд, он, значит, агент ЦРУ, олдскульный такой, да? Учит Питта азам. Ну, типа, не имей привязанностей, делай заначку на старость и не трогай ее ни за что, короче, думай о себе, так? А потом оказывается, что все это просто слова, а сам он – золотой парень. Знаешь, что у тебя с Редфордом общего?
Я сажусь на диван.
– Нет, а что у меня с ним общего?
Гевин выключает телевизор, и мы остаемся в тишине.
– Ничего, – говорит он. – Потому что это – кино, произведение искусства, гребаная, блин, сказка. А ты, Ники, настоящий, и жизнь у тебя тоже настоящая. Так что будь любезен, сделай себе – а главное, мне – одолжение, а?
– Какое?
– Не обзаводись совестью. И ни за что, слышишь, ни за что не влюбляйся в эту бабу. Бери ее денежки и сматывайся. Принцессу будешь искать после.
– Ладно, еще по одной накатим, и за стейком, – говорит Гевин.
– Я что-то не хочу.
Мы стоим у меня в патио на втором этаже, под нами переулок, где уже бурлит ночная жизнь.
– Ну, может, хоть туда сходим? – продолжает приставать Гевин.
– Куда – туда?
– Да прямо напротив, Эйнштейн. Вон в то заведение на первом, где все сидят на улице, пьют и веселятся, не то что мы с тобой… Я прямо отсюда вижу там не меньше двадцати горячих девчушек, которые раздвинут перед тобой ножки, только подмигни. Ну, если ты, конечно, не влюбился в номер семь…
– Заткнись уже, а?
– Заткнусь только после третьего ноября, когда номер семь заберет денежки у мужа, а ты заберешь их у нее. Тогда я получу свою долю и заткнусь. А до тех пор я за тебя беспокоюсь.
– Да не влюбился я в нее и не собираюсь влюбляться.
– Молодец. Тогда пойдем туда, поужинаем? Готовят они там стейки?
– Вряд ли. Где-то у меня есть их меню…
– Мы ничего не будем заказывать, солнышко, мы пойдем туда сами, ножками. Скажи только, чем там кормят, если не стейками?
– Есть неплохая куриная шаурма…
– Куриная что?
– …и кюфта-кебаб тоже недурен.
– Чего? Какая кюфта? Господи, Ники, да что с тобой такое?
Я подаюсь к нему и шепотом говорю:
– И перестань уже называть меня Ником, дурень. Для парня, который заботится о том, чтобы все дело прошло без сучка без задоринки, ты что-то уж больно свободно бросаешься именами, да еще с балкона. Может, еще в гребаные газеты объявление дашь – пусть уж в «Чикаго трибьюн» напечатают, что мое имя вовсе не Кристиан Ньюсом?
Он кивает и делает глоток.
– Ты прав, Кристиан. Нижайше прошу меня простить. И, поверь, я понимаю, что тебе приходится есть всякую фигню, чтобы не испортить фигуру, на которую они все западают. Так что снимаю все мои предыдущие возражения и почтительно приглашаю тебя в… – он снова смотрит на патио через дорогу, – как называется вон то место?