Она поворачивается, собираясь уходить, и видит, что Дагмар тоже села в постели. Ее глаза блестят в полумраке. Старуха молча следит за Ниной, когда та выходит из комнаты.
Нине кажется, будто, закрыв дверь, она слышит хриплый смех. Она идет назад по коридору. Зовет Юханну, но не получает ответа. Останавливается у квартиры Г6, рядом с которой все еще стоит ведро. Заходит так тихо, как только может, на случай, если Моника спит.
Но Моника просто лежит в постели, лампа включена. На коленях раскрытая газета с кроссвордом. Она оборачивается к Нине, когда та входит в комнату.
– Привет, дорогая, – здоровается она.
Нина садится в кресло. Смотрит на нее. И старается не надеяться зря.
– Здравствуйте, – говорит она. – Вы меня помните? Моника смеется, откладывает ручку и складывает газету:
– Разумеется, помню. Ты же малышка Нина, хотя сейчас ты, конечно, стала совсем взрослой.
Нина кивает. Слезы обжигают уголки глаз.
– Это точно, – говорит она.
Моника наклоняет голову набок. Дружелюбно улыбается.
Она снова стала Моникой.
Но это продлится недолго. Никогда не бывает долго, раз человек болен настолько серьезно, что оказался в «Соснах». Но в этот момент Моника здесь.
– Как же я рада тебя видеть, – говорит она. – Ты так давно не заходила.
– Да, – соглашается Нина.
– Подойди поближе, я на тебя погляжу.
Нина встает с кресла. Моника ощупью ищет ее руку, и Нина берет ее в свою. Осторожно сжимает.
От этого прикосновения по щекам Нины льются слезы, и она вытирает их свободной рукой.
– Ну, милая моя, плакать уж точно не стоит, – утешает ее Моника.
– Простите, что не давала о себе знать все эти годы, – тихо говорит Нина.
– У тебя наверняка было много забот с собственной семьей. Я же это понимаю.
– Но я…
– Ты достаточно сделала для нас. Ты всегда была такой доброй и умной. И Юэлю ты была прекрасной подругой. Я никогда не волновалась, когда он был с тобой. Нина пытается улыбнуться, но на глаза снова наворачиваются слезы.
– Дорогая, – говорит Моника, и кажется, что и она сама вот-вот расплачется. – Почему ты так грустишь? Что-то случилось?
Нина мотает головой:
– Просто мне кажется, я не понимала, как сильно скучала по вам.
Она едва справляется с чувством стыда, вспоминая о всех тех случаях, когда видела Монику на расстоянии, но избегала ее.
– Простите, – повторяет Нина.
– Тебе не за что просить прощения, – решительно заявляет Моника. – Ты делала то, что была вынуждена делать.
Она похлопывает Нину по руке и отпускает ее.
– Я собиралась встать и позавтракать, – улыбается Моника. – Что ты будешь?
Она делает попытку подняться, но растерянно смотрит на бортик на кровати.
– Лежите, – говорит Нина. – Я все устрою.
– Ты очень добра. – Моника откидывается на подушки и закрывает глаза. – По правде говоря, я сильно устала.
– Я скоро вернусь, – обещает Нина.
Моника не отвечает. Она уже уснула.
Несколько секунд Нина стоит рядом. Тщательно вытирает глаза и собирается с силами, пока не чувствует себя готовой выйти из квартиры. Уходя, она уголком глаза замечает что-то блестящее.
Жирное пятно на стене у изголовья кровати. Несколько капель оставили после себя слабые грязно-серые следы. Нина относит ведро в кладовку, берет чистую тряпку и чистящие средства. Направляется обратно в квартиру Г6, когда мельком замечает в комнате для персонала голубую униформу.
– Юханна? – кричит она и идет туда.
Но это Сукди. Она, зевая, замечает Нину. Прикрывает рот рукой. Быстро улыбается.
– Доброе утро, – здоровается она. – Прости, я немного опоздала.
Кофеварка шумит и шипит.
– Ничего страшного, – говорит Нина. – Ты видела Юханну?
– Нет, но только что говорила с Файзалом. Он сказал, что Юханна ушла около четырех утра.
Нина пристально смотрит на нее.
Сукди кивает:
– Юханна попросила его присмотреть и за нашим отделением. А потом взяла и ушла.
В Нине поднимается злоба. Элисабет не стоит брать на работу молодых неопытных девушек. И совершенно точно не стоит оставлять их по ночам наедине с пожилыми. Они и понятия не имеют, какая на них лежит ответственность. Просто не осознают этого. Но ясно, что именно такие девушки подают документы на такую работу и соглашаются на низкие зарплаты.
– На что она сослалась в этот раз? – спрашивает Нина.
– Ни на что, – отвечает Сукди.
– Это что-то новенькое. Но даже она наверняка понимала, что оправданий этому нет.
– Файзал сказал, что она была совершенно не в себе. И даже не переоделась, прежде чем уйти.
Нина фыркает. Она знает, что по ночам здесь бывает страшно, но вот так бросить пожилых людей – бросить Монику! – просто непозволительно.
– Сегодня очередь Петруса принимать душ, – говорит Сукди и оборачивается к кофеварке. – У тебя есть затычки для ушей?
Юэль
Дождь стучит по крыше машины, пока Юэль читает в телефоне имейл от брата. Бьёрн прислал список того, что хочет забрать из маминого дома. Хрустальные бокалы, которые родителям подарили на свадьбу. Сервиз «Ост-Индия» фабрики «Рёрстранд», который они собирали по частям годами. Серебряные кофейники, доставшиеся от родителей дедушки.
Этими вещами все еще пользовались, пока был жив папа, поэтому для меня лично они имеют большую ценность. И ты же наверняка не устраиваешь ужины на двенадцать персон?
Брат прав, Юэлю абсолютно плевать на сервиз и бокалы, да и на все остальное тоже, но от него не ускользнуло, что большую ценность для Бьёрна представляют только те немногие вещи, которые что-то стоят в деньгах.
Юэль кладет телефон в карман. Открывает дверь машины и выбегает на парковку «Сосен». Запах мокрого асфальта теплый и тяжелый. Джинсы моментально намокают. Крупные капли текут за шиворот свитшота. Юэль перепрыгивает через большую лужу у лестницы и, как только открываются двери, врывается в холл. Звонит в отделение Г.
– Мы сделаем вам пропуск, чтобы не пришлось каждый раз звонить, – говорит Элисабет, открыв дверь.
Беззаботная улыбка не скрывает раздражения Элисабет. Чтобы не пришлось каждый раз звонить и нам мешать.
Где-то вдалеке Юэль слышит музыку. Акустическая гитара. Разрозненный хор пожилых голосов.
Мокрые кеды «Converse» скрипят о ламинат в коридоре. Юэль снимает свитшот, пока следует за Элисабет в кабинет, где встречался с ней в прошлый раз. Низкие стеллажи забиты папками. Стулья обиты зеленой колючей тканью. Единственное украшение кабинета – плакат Лассе Оберга3 с Микки Маусом в рамке.
Юэль получает белую пластиковую карточку, Элисабет дает ему бумагу и показывает строчку, где надо поставить подпись.
– Спасибо, – благодарит Юэль. – Надо было зайти к вам и решить этот вопрос в первый же день. Просто было слишком… много всего.
– Разумеется, – кивает Элисабет. – Вы написали письмо о маме?
– К сожалению, нет.
Сейчас раздражение Элисабет становится очевидным. Юэль снова благодарит ее. Возвращается в коридор отделения Г. Приближается к залу, и здесь песня слышится еще отчетливее.
Юэль заглядывает в атриум и видит парня, сидящего на табуретке. Когда он смотрит на струны, белокурая прическа «паж» закрывает лицо. Пальцы у него длинные и худые, загорелые предплечья. В зале почти нет мест. Море седых голов. Должно быть, тут собрались старики из всех четырех отделений. Юэль видит блаженную улыбку Лиллемур. Она раскачивается взад-вперед, сложив руки на груди.
Юэль остается стоять в коридоре. Ищет взглядом маму. То и дело возвращается к парню с гитарой. К рукам с длинными, худыми пальцами.
К нему так давно никто не прикасался. Возможно, иначе он не чувствовал бы себя таким потерянным и смог бы отогнать ощущение нереальности.
За одним из столов Юэль замечает маму. Она и Нина смеются, наклонившись друг к другу. Юэль чувствует что-то… не совсем зависть, не совсем горе. Это ощущение ему знакомо. Нина всегда могла разговаривать с мамой так, как не мог он. Словно у них один родной язык, а он и мама пытались говорить на языке, которым никто из них толком не владел.
Глаза Нины того же цвета, что и голубая униформа «Сосен». Сегодня она выглядит моложе, чем вчера. Напряжение пропало с ее лица, ушло из движений тела.
Юэль размышляет, не подождать ли маму у нее в квартире, но это было бы слишком патетично. Он протискивается в зал. Видит поющие беззубые рты, тела, раскачивающиеся туда-сюда в инвалидных колясках. Некоторые старики отбивают такт. Парень с гитарой сменил песню, а Юэль даже не заметил. Ему кажется, что публика долго ждала, чтобы ее услышать. Только у одной старушки несчастный вид. Это самая крошечная женщина, которую он когда-либо видел, хрупкая, похожая на птичку. К груди она прижимает потрепанную мягкую игрушку. И, кажется, тихо с ней разговаривает.
Нина поднимает глаза, когда Юэль подходит к их столу. Ее взгляд холоден и тверд, похож на удар кувалдой в лицо. Юэль потрясен, осознав, что она действительно его ненавидит.
Ему всегда казалось, что, если они встретятся снова, Нине будет стыдно. Что она будет просить прощения. Но в ее описании истории мерзавец – он.
Он спас меня от тебя.
– Юэль! – радостно восклицает мама.
– Если ты занята, я могу прийти попозже, – говорит он, косясь на Нину.
– Еще чего! Мы пойдем ко мне – здесь слишком шумно.
Нина не меняется в лице. Мама похлопывает сына по руке и встает. Юэль выходит перед ней из зала и всю дорогу думает, провожает ли Нина его взглядом.
Припев звучит снова. Парень отрывает взгляд от гитары и улыбается восторженной публике. Он гораздо моложе, чем думал Юэль. Слишком молод.
В коридоре наступает облегчение.
– Хочешь, я закрою за собой дверь? – спрашивает Юэль, когда они заходят в мамину квартиру.
– Не надо. Пусть будет слышно.
Юэль садится на диван. Пытается придумать, что сказать.