– Послушайте, – говорит Нина. – Все хорошо. Вы же сейчас в отпуске. Вам не нужно работать.
– В отпуске! – восклицает Улоф. – Сейчас же самый сезон! Повсюду их чемоданы.
– Они подождут.
– Скажите об этом бабе в красном платье, которая глазеет на меня.
Нина косится на Верино вязанье. Может, дело в пряже и поэтому Улоф увидел перед собой женщину в красном платье?
– Не обращайте на нее внимания, – говорит Нина.
– Я могу лишиться работы.
– Ими займется кто-то другой. Это уже решено. – Нина поглаживает старика по руке. – Будиль, не хотите немного пройтись со мной?
– Спасибо, нет, – отвечает Будиль, снова покачивая ногой.
– Нина? Разве сейчас не пересменка с утренним персоналом?
В дверях стоит Элисабет. От стресса ее шея пошла красными пятнами, и Нина внутренне готовится дать отпор. – Все наверняка хотят поскорее пойти домой, поэтому приступай к работе прямо сейчас, – приказывает Элисабет.
Она никогда не поймет, что разговаривать со стариками и есть работа Нины.
– Не волнуйтесь, – говорит Нина Улофу, вставая. – У туристов все в порядке.
– Твой бывший одноклассник вышел на тропу войны, – сообщает Элисабет, когда Нина выходит в коридор. – Мне пришлось пригласить сюда врача, лишь бы он успокоился.
– Юэль? С Моникой что-то случилось?
Элисабет фыркает:
– Да, он так считает. Если начистоту, я не совсем поняла, что он нес, но после всего произошедшего я подумала, что лучше ему угодить. В этом Адриан был прав.
По конспирологическому взгляду Элисабет Нина видит, что та ждет поддержки. И Нине отвратительно вспоминать, как часто она играла в эту игру, когда Элисабет была в таком настроении. Неудивительно, что она ждет привычной реакции. Но Нина не может ее предложить. Не сейчас. Не в случае с Моникой.
– Доктор там? – спрашивает она, и Элисабет кивает.
Нина торопится к квартире Г6. Ей все равно, что Элисабет кричит ей в спину о пересменке.
Когда она заходит в квартиру, там стоит Юэль. Он, сложив руки на груди, переминается с ноги на ногу. Смотрит на Монику, сидящую на краю кровати. Кровать приподняли, и теперь ноги старушки не достают до пола. Они худые, бледные и кажутся безжизненными. Нина с вялым любопытством смотрит на врача на стуле перед собой. Узнает в нем Ульфа Ханссона еще до того, как он оборачивается и здоровается с ней.
– Что произошло? – спрашивает она.
Кажется, только в эту секунду Юэль замечает, что Нина здесь.
– У пациентки случился припадок, – отвечает Ханссон. – Пока ничего не указывает на неврологическую патологию, – добавляет он. – Зрачки реагируют хорошо, рефлексы тоже в норме.
Юэль беспомощно смотрит на Нину:
– Маму скрутило дугой и долго трясло… Не понимаю, почему все говорят, что с ней все в порядке.
Нина молча кивает.
– Я имею в виду только то, что неврологических патологий нет, – спокойно объясняет Ханссон. – Я говорил с Элисабет и заказал анализы крови, мочи и кала.
Ханссон – хороший врач. Он всегда дружелюбен и терпелив, даже с Дагмар и Петрусом.
– Вы бы видели ее, – продолжает Юэль. – Возможно, постучав по ее коленке, ничего нельзя найти, но если бы вы ее видели…
Его голос стихает. Краем глаза Нина замечает, как Ханссон легонько проводит молоточком по стопам Моники. Довольно кивает, когда та сжимает пальцы.
– Она сама не своя, – добавляет Юэль, не отводя взгляда от Нины. – Как будто это не она, а кто-то другой.
Эту фразу от родственников больных Нина слышала бесчисленное количество раз. Те же слова, та же интонация.
– Разве ты этого не замечаешь? – спрашивает Юэль. – Дело ведь не только в деменции, да?
Теперь Ханссон тоже смотрит на Нину. Что ей ответить? Это всего лишь ощущение, да и как ей полагаться на свои ощущения в этом случае? Возможно, Элисабет права. Все иначе, если знаешь стариков до того, как они попадают в «Сосны».
– Не знаю, – отвечает Нина, и Юэль разочарованно отводит взгляд.
Ханссон встает со стула.
– Благодарю вас, – обращается он к Монике, а затем оборачивается к Юэлю: – Не думаю, что есть основания для беспокойства. Просто такое иногда случается. Человеческий организм – загадка, а с больными деменцией особенно сложно. Сама Моника не может рассказать, поскольку ничего не помнит.
Нина косится на Монику. Кажется, та не осознает, что речь идет о ней.
– Я выпишу ей седативное средство, – говорит Ханссон.
– Еще больше успокоительного? – удивляется Юэль.
Моника смеется, издает при этом зловещий неуместный звук.
Нина и Юэль смотрят на нее. Она моргает. Трет нижнюю губу.
– Если у нее снова случится припадок, обещаю, что выпишу направление на компьютерную томографию, – говорит Ханссон. – Будем решать проблемы по мере их поступления.
– А нельзя выписать прямо сейчас? – спрашивает Юэль. Когда Ханссон отвечает не сразу, он горько улыбается: – Нет, ясное дело. Это, конечно, слишком дорого? – И поворачивается к Нине: – Большое спасибо за ничего.
Юэль
Маминым старым велосипедом не пользовались много лет. Руль трясется в руках, когда Юэль спускается по крутым склонам к Чювщилю. На таких же крутых подъемах он встает на педали. Цепь иногда сбоит, но полностью не застревает.
Физическое напряжение заглушает мысли, которые, не переставая, роятся у Юэля в голове. И всегда возвращаются в одно и то же место. В дом Кати.
Я завяжу, как только все это закончится, как только вернусь в Стокгольм. Сейчас мне нужна помощь. Я уже бросал раньше и смогу бросить снова… ничего страшного.
Но когда это закончится? Как он сможет уехать в Стокгольм и просто забыть, как маме живется в «Соснах»?
Когда солнце начало садиться, облака рассеялись. Юэль сильнее жмет на педали, поднимаясь на холм; навстречу дует теплый ветер. Он чувствует запах копченых креветок, доносящийся из хостела с собственной коптильней. Дорога делает резкий поворот влево и тянется до моста Инстёбрун, но Юэль едет прямо в Чювщиль. Здесь наконец-то прямой участок, и он садится на седло и медленно крутит педали, рассматривая красивые виллы по обеим сторонам дороги.
У велосипеда нет подножки, и Юэль прислоняет его к бетонному бордюру, окружающему парковку в конце дороги. На деревянном настиле у воды полно людей. Кажется, это несколько поколений одной семьи. Слава Богу, Юэль никого из них не узнает. Возможно, они приплыли сюда на лодках, которые пришвартованы в маленькой гавани. Женщина в темно-синем купальнике наливает кофе из термоса и раздает завернутые в фольгу бутерброды. Ребенок показывает ей что-то в телефоне, и когда она смеется, то во рту у нее блестит золотой передний зуб. Она старше мамы, но все равно кажется, что гораздо моложе.
Ступая на деревянный настил, Юэль ощущает себя захватчиком. Он снимает мокрую от пота майку и вешает ее на перила. Сверху кладет телефон и ключи. После поездки на велосипеде ноги дрожат, пока он спускается по лесенке в воду. Деревянные перила мягкие, словно бархат. Юэль оглядывает синие волны, скалы вдалеке, пылающие в косых лучах солнца. Вода обволакивает его стопы, такая холодная, что у него перехватывает дыхание, но он не останавливается. Не успев засомневаться, ныряет с нижней ступеньки.
Вода очень холодная. Юэль заставляет себя не вылезать, пока тело не привыкнет. Перебирает ногами в воде. Чувствует соленый вкус на губах. Голоса членов семьи, разместившихся на настиле, сливаются в один. Взрослые говорят на ярко выраженном западношведском диалекте, а дети лопочут на южношведском. Юэль ложится на спину. Вода заполняет уши. Глушит все звуки, которые слышны над поверхностью.
Юэль лежит, пока не начинает дрожать от холода. В последний раз опускает голову в воду и плывет обратно. Дотрагивается ногой до скользких камней в поисках нижней ступеньки. В воде тело было невесомым, а сейчас кажется тяжелым.
– Ваш телефон звонил много раз, – с улыбкой говорит Юэлю женщина, когда он поднимается на настил.
В груди нарастает беспокойство. Юэль бормочет «спасибо», вытирает руки о майку. Но звонили не из «Сосен». Это Бьёрн.
Юэль садится на бордюр в стороне от настила. Закрывает глаза, пока ветер ласково сушит ему лицо.
– Ты снова дома? – спрашивает он, когда Бьёрн снимает трубку.
– Да, мы вернулись сегодня утром. Должны были приехать еще вчера, но рейсы задержали, и никто не знает почему.
Юэль слушает вполуха, пока Бьёрн продолжает подробный отчет о семейных приключениях.
– Черт, какой сильный ветер, – говорит брат, наконец закончив рассказ. – Ты на море?
– Я купаюсь в Чювщиле.
– Вот черт, должно быть, там дико холодно. Даже не знаю, смог бы войти там в воду, только что вернувшись со Средиземного моря.
– Нет, – говорит Юэль. – Но я ведь там не был.
Несколько секунд они молчат.
– Хотя дети, конечно, купаются в любой воде, – добавляет Бьёрн. – Наверное, мы тоже были такими в их возрасте.
Юэль сбился с мысли. Непривычно слышать, как Бьёрн говорит о них во множественном числе. Непривычно и самому думать в таком ключе. Как же легко забыть, что когда-то они вообще-то любили друг друга. – Я только что посмотрел в Интернете фотографии дома, – говорит Бьёрн. – Черт, неужели нельзя было постараться чуть больше? Они ужасны.
И вот все снова как обычно.
Юэль пытается спокойно и рассудительно объяснить, что риелтор не видит в этом смысла. Кажется, Бьёрн почти не реагирует, когда слышит, что дом, возможно, снесут.
– Ты же можешь там все привести в порядок перед завтрашним показом? – спрашивает он.
– Если ты так беспокоишься, может, приедешь помочь? – иронизирует Юэль.
– У меня дела на работе, но максимум через неделю я могу…
– Шутишь? – перебивает Юэль.
– Я не успел сделать все, что собирался, до отпуска. Юэль борется с банальным желанием зашвырнуть телефон в море.
– Мама думает, что это я не разрешаю тебе приехать и навестить ее.
Бьёрн начинает смеяться, как будто в этом есть что-то веселое. Возможно, так и есть, если находишься на достаточно большом расстоянии.