Мне исполнилось четырнадцать лет. Выросла в детдомах… Даже у Мишки Балдина есть мама, а у меня нет…
6 декабря. Сегодня ходила на горку. На льду подъехала к Ане Царьградской.
«С кем дружишь?»
«Ни с кем».
«А с кем желаешь?»
«С тобой».
«У меня есть Булатова. Могу подружить с Найденовой».
«Хорошо бы».
Помчалась на лыжах к Найденовой. Она только что съехала с горки, упала, подымалась.
«Хочешь в подруги Царьградскую?»
«Не знаю».
Я возмутилась:
«Но ты же хотела с ней дружить!»
Она закрыла глаза, покачала головой. Мы стали кататься вместе — Люба, Гуля и я. Говорили о дружбе. Что это такое? Доверие всех тайн, чтобы никому не выдавать. Уверенность, что подруга в беде выручит. «Ну а если директор потребует выдать тайну?» Люба Найденова сказала: «Я не выдам!» Мы с Гулей подумали и тоже сказали: «Будем хранить секреты от всех на свете!»
Возвращались с реки домой, увидели, как на катке бородатый мужчина катался на коньках. Потом встретили пожилую женщину, она очень нас позабавила. Я сочинила стихотворение:
Западный ветер на снежных горах,
Солнце стрекочет сорокой,
Бабка на лыжах, дед на коньках,
Внуки сидят на уроках.
18 февраля 1962 г. Давно не заполняла дневник. Нас пятнадцать учеников из класса ездили в Москву. Вылетели из Тюмени утром и за каких-то три часа пронеслись по облакам за 1800 километров! Облака будто сахарные горы. В них ущелья. Страшно. В аэропорту начались приключения. Мария Кирилловна позвонила в школу-интернат, куда мы посылали письмо, но ей объяснили: «Мест нет». Мария Кирилловна запечалилась. «Давайте, ребята, совещаться». Мы хором согласились жить на вокзале, но осмотреть все музеи и улицы. Сразу же поехали в город, пошли на Красную площадь, потом в Кремль. А ночью спали на скамейках железнодорожного вокзала. Первую ночь дежурство несли Марья Кирилловна и Подкидышев. Утром позавтракали в какой-то закусочной и опять поехали в центр города, посетили Музей В. И. Ленина, Музей Октябрьской революции. Ночью спали снова на скамейках, сидя, подложив под головы чемоданчики. Мария Кирилловна звонила в разные школы-интернаты. Нам разрешили поселиться в одной школе. Там уже были ребята-десятиклассники из Грузии. Мы с ними фотографировались. Пели хором песни, танцевали под магнитофон. Ходили в зоопарк, видели слона.
Питались мы на рубль в день. Московские школы-интернаты не интересуются Сибирью. Им хочется возить своих учеников на юг. Мария Кирилловна каждое утро совещалась с нами. Меня звали комиссаром группы.
Ах, Москва моя, столица дорогая,
Ты меня кольцом Садовым обними!
23 февраля. День рождения школы. Пионерский сбор. Техники-кружковцы заняли двор. Балдин минут тридцать бил пальцем по пропеллеру своего самолета, но мотор так и не завелся. Ну и конструктор! Валерик Подкидышев расхаживал по двору, руки в брюки. Он геолог. Был концерт пантомимы, играли в шарады. Я читала свои стихи. Пели песни под гитару.
Валерик Подкидышев после поездки в Москву со мной очень вежлив.
ТЕТРАДЬ № 3. ШКОЛА-ИНТЕРНАТ
9 октября 1962 г. Как мы проводим дни в 7-м классе. Дневничок мой, зеркальце мое. Давно не заглядывала в тебя. В горькие минуты откровенничаю с тобой, ты напоминаешь мне вчерашние тайны. Ты мой первый друг. Доверяюсь тебе, моя память и совесть. На твоих листочках следы моих слез. Уже столько пережито! Детдом остался далеко-далеко, за лесом. А о первом дошкольном детдоме совсем забываю. Теперь мой дом — трехэтажное кирпичное здание. В левой части живут мальчики, в правой — девочки. На верхних этажах корпуса классы, внизу — столовая, дирекция, спортзал… В окне видно выбеленное снегом озеро, а за ним — лес. Справа — деревянные дома с огородами.
В последний день, когда уезжали из поселка, ходили с ребятами в лес. Разжигали костер. Какой сосняк! Высоченные деревья закрывают небо кронами, а под толщей их сводов ивы. На берегу реки в кустах красные пятнышки ягод шиповника. Смешанный лес — березы, осины полыхали осенним разноцветьем. Мы дышали полной грудью, казалось, не надышимся, уедем и никогда больше не вернемся.
Мы побывали на берегу огромного озера, на него садятся гидросамолеты, по берегам его деревни и поселки. Возле разрытого кургана, где была стоянка жителей каменного века, какой-то мужчина показал нам кости… желтый череп рассечен чем-то острым. Мужчина сказал: «Эта женщина была убита и похоронена вместе с мужем…» Жутко!.. За что ее спрятали в землю вместе с ним?.. Это и есть патриархат? Безобразие!
Прощай, милый детдом. Я семиклассница.
1 ноября. Меня приняли в комсомол. Нас приглашали в красный уголок школы по одному. Сердце мое колотилось пташкой, я сильно волновалась. Вошла и молча смотрю на сидящих за столом членов бюро РК ВЛКСМ. Слышу: «Здравствуй, Ксеня!» — «Здравствуйте!» — говорю им. Все улыбаются. «Расскажи свою биографию». Отвечаю: «Родилась в Богандинском сельпо».
Стол засмеялся. «Почему в сельпо?»
Моя мама работала в сельпо. Она отдала меня в дом малютки. Что такое сельпо? Я не знаю. Спросили про «Интернационал», я подумала — нужно спеть, и стала откашливаться. Опять все засмеялись.
Вернулась в спальню. Там девочки обсуждали результаты приема в члены ВЛКСМ. Посиделки затянулись допоздна. Очень переживаю, что сконфузилась. А Люба Найденова вспомнила прием в пионеры:
«Это было во втором классе. В комнату заходили парами. В президиуме взрослые дяденьки. У одного, когда он поворачивался, живот жулькал о кромку стола. Я прыснула смехом, застыдилась и убежала из красного уголка. Пионервожатая нашла меня в коридоре, трясет за плечо: «Что с тобой, Люба?» Повела опять в кабинет, а я снова смех не могу унять. Брюхо-то у дяденьки толстое. У меня валенки огромные, я ими вожу по полу, оставляю мокрые следы. «Какие книги ты читаешь?» Я подумала, чем бы их удивить? Отвечаю: «Романы». Тут весь стол загоготал».
Люба сидела на кровати, смеялась, и мы все тоже расхохотались. Но я сделала замечание: «Смех наш неправильный!»
«Почему же неправильный?» — спокойно удивилась Люба.
«Разве можно смеяться над недостатками?» — возмутилась я.
Девочки загалдели:
«Если смешно! Хоть запрещай, хоть не запрещай. Смешно, и все!»
С ними не согласна.
3 ноября. Для живущих в школе-интернате сегодня была экскурсия на автобусе в город.
Брожу по улочкам Тюмени,
Бегут машины чередой,
Такое жуткое движенье,
Как в муравейнике весной.
От монастырского собора
Гляжу с высокого холма
На брызжущий лучами город,
На лед реки и на дома.
Нас высадили из автобуса на высоком берегу реки Туры. Недалеко здание с колоннами — краеведческий музей. Мы поднялись к Троицкому собору. За музеем городище, где стояла столица татарского ханства.
Нога встает на мостовую,
А под ногою сотни лет…
Город назывался при хане Кучуме Чимги-Тура. Сейчас в городе 150 тысяч человек. Валерка Подкидышев посмеивался надо мной, что я записываю слова экскурсовода.
7 ноября. Классная руководительница объявила на собрании, что я ударница. Первая четверть закончилась: В каникулы займусь алгеброй, а то у меня 4. Девочки записываются в клуб «Маленькая хозяюшка», будут учиться стряпать, готовить обеды. Мне неинтересно.
Вчера Подкидышев до обеда терпеливо объяснял мне задачку. Сидели за партой. Он обнял меня рукой за плечо, другой записывал в тетрадке уравнение, тут же решил его. Потом дал задачку для самостоятельной работы и ушел. Сидела и размышляла: как ему все легко дается? Если бы он захотел, был бы отличником. У него есть тройки. Ничего не учит, все знает.
Валерка все задачки
Раскалывает — гений,
А Балдин — неудачник.
Списал его решенье.
Вдруг со двора долетел свист. Из тысячи любых свистов я узнала бы этот! Так лихо умеет свистеть только Валерка. Вызывает меня на улицу. Открыла окошко и с третьего этажа глянула вниз. Валерка в вельветовой курточке ярко вырисовывался на фоне белого снега. Рядом с ним Юрка Мартемьянов.
«Ксеня, беги фотографироваться!»
Сунула учебники и тетрадки в парту, поскакала вниз. У подъезда нас выстроили группой, щелкнули раза два аппаратом. С нами была комсорг школы Дина Солдатова.
8 ноября. После обеда ждала в классе Валеру. Тихо вокруг, пусто. Выглядывала в окошко. Вдруг слышу в коридоре шаги, открывается дверь, входит директор. Испугалась: сейчас будет за что-нибудь отпевать. Он подошел к окну и тоже, как и я, стал наблюдать за улицей. Отошла к своей парте, где Валерка вырезал ножом: «Ксеня + Абдрахман = Любовь». Прикрыла буквы тетрадкой. Вот-вот прибежит Валерка. Стояла у парты и нервничала. Илья Борисович уперся взглядом в «пейзаж» на улице и молчал. Высокий, с сединой на висках. Медленно отделился от подоконника, приблизился ко мне, обнял и тихо произнес: «Ксюшенька, я давно хотел признаться, да не решался…»
Прижал мою голову к груди, поцеловал в щеку. Все случилось быстро, и я рта не успела открыть. Осторожно, но решительно освободилась от него, глянула снизу вверх. Задумчивый, высокий, еще красивый мужчина. Говорят, ему 38 лет. Во мне смешались презрение и удивление, горечь, обида и ожидание Валерика. Губы мои молчали, но стыд и страх терзали мою душу. В голове толокся шепот: «Прошу вас, Илья Борисович, помолчите. Я мала и не разбираюсь в таких ситуациях».
Он расслышал. Выбритое лицо его было напудрено, оно как-то зашевелилось, кожа натянулась. «Ты… Ксюша, любишь меня?»
Такой взгляд, каким он меня ощупывал, я замечала на директорских совещаниях, когда он собирал старост. Держал меня взглядом и ждал. Я колебалась. Боялась произнести «нет».