Предвидя натиск сенатора Уилера и его комитета, партнеры Моргана в 1935 г. приняли меры, чтобы избавиться от этого большого позора эпохи джаза - обанкротившихся братьев Ван Сверинген. В течение пяти лет Морган тайно поддерживал их, предоставив "спасительный" кредит в размере 40 млн. долларов, хотя они задолжали 8 млн. долларов в виде возврата процентов. Когда в мае 1935 г. братья вновь допустили дефолт, банк решил, что было бы политическим самоубийством брать под контроль их залог - огромную железную дорогу Alleghany и их империю недвижимости. Политическая целесообразность потребовала сократить потери и продать акции Alleghany. Необходимость умилостивить Вашингтон была ярким признаком ослабления власти и престижа Моргана. Банк разместил в газете небольшое объявление о планах продажи залога на аукционе. Это было не очень приятным завершением некогда блестящих отношений банка с Ван Сверингенами.
30 сентября 1935 г. остатки империи Ван Сверингена ушли под молоток в зале аукциона ценных бумаг компании "Адриан Х. Мюллер и сыновья". Компания Mullers была известна как кладбище ценных бумаг, и из окон ее офиса открывался соответствующий вид на кладбище при церкви Святого Павла. Под голыми электрическими лампочками, в унылой комнате, заваленной пыльными картинами и бесполезным хламом, на дешевом складном стуле сидел, скрестив ноги, Джордж Уитни. Умный и хорошо одетый, он безучастно улыбался и старался выглядеть невинным в этот момент позора Моргана. Красивый светловолосый адвокат Дома Морганов, Фредерик А.О. Шварц из Davis, Polk, and Wardwell, принес с собой ценные бумаги Alleghany в двух богатых кожаных портфелях. Зал был переполнен. В задних рядах, словно воскресший призрак краха 1929 года, метался напряженный, бледный Орис Ван Сверинген. Alleghany, имея двадцать восемь тысяч миль пути, или десятую часть всей американской железнодорожной системы, стоила всего 3 млн. долларов, что означало для Morgans и Guaranty Trust убытки в размере 9 млн. долларов. И тут выяснилось, что несокрушимый Ван Сверингенс выкупил железные дороги, создав последнюю холдинговую компанию и заручившись поддержкой двух компаньонов.
После этого Джордж Уитни с натянутой улыбкой пожал руку счастливому и раскрасневшемуся Орису Ван Сверингену. "Лучше бы я оплатил счет", - шепнул Орис Уитни. Траурный зал аукциона стал достойным завершением фиаско. Но, следуя странной подражательной схеме их жизни, Ван Сверингены умерли быстро. Мантис умер в декабре того же года. Одиннадцать месяцев спустя Орис прибыл в Хобокен на встречу в Morgans и умер от коронарного тромбоза, находясь в своем личном спальном вагоне. Он оставил после себя наследство, состоящее едва ли не более чем из страховки жизни Мантиса. Железные дороги Ван Сверингена, тем временем, оставались в большом долгу перед банками.
Аукцион не успокоил следователей Уилера. Даже "Гласс-Стей-Голл" и создание Morgan Stanley не изменили убежденности сенатора Уилера в том, что J. P. Morgan and Company контролирует железнодорожный бизнес ценных бумаг. Он спросил одного из свидетелей: "Но разве в целом на улице не признается, что Morgan Stanley & Co. - это то же самое, или в ней так же доминирует Морган, как и раньше?"
В течение шести месяцев 1936 г. следователи Уиллера изучали документы на Уолл-стрит, 23: некогда священные, конфиденциальные документы становились все более запятнанными отпечатками пальцев правительственных следователей. Советник комитета Макс Ловенталь стал новым гопником Моргана, а Джордж Уитни жаловался Джеку на "еврейский адвокатский элемент", стоящий за расследованием. Уитни считал Ван Сверингенов настоящим объектом расследования, а банк - их доверенным лицом после их смерти. В 1937 г. сенатор Уилер, отвлеченный борьбой за реформу Верховного суда, назначил Трумэна исполняющим обязанности председателя комитета по расследованию деятельности железных дорог. В этот момент комитет обратил внимание на покупку Ван Сверингенами в 1930 г. компании Missouri Pacific, приобретенной на средства, полученные от андеррайтинга Alleghany в 1929 г., получившего известность благодаря привилегированному списку.
Будущий президент получил образование в области грабежа на Уолл-стрит в 1920-е годы. Как вспоминала Маргарет Трумэн, "именно расследование, проведенное моим отцом в отношении компании Missouri Pacific, по-настоящему взбесило его и навсегда убедило в том, что "команда разрушителей", как он называл финансистов с Уолл-стрит, - это группа с особыми интересами, постоянно готовая пожертвовать благосостоянием миллионов ради прибыли немногих". Под контролем Alleghany и, в конечном счете, Morgan компания Missouri Pacific превратилась в открытый скандал. С железной дороги выкачивались дивиденды, в то время как руководство увольняло тысячи работников , отказывалось от модернизации и не создавало резервного фонда. Кроме того, велись грязные политические дела с законодателями штата Миссури: один из сенаторов штата получил 1000 долларов США, которые он оформил как "оплату услуг по делу Alleghany-Missouri Pacific".
Против мощного давления Уолл-стрит Трумэн уперся и отказался от расследования. В своих бедах он обвинил Дом Моргана. Как он писал своей жене Бесс: "Это беспорядок, который произвел ужасный фурор в Нью-Йорке. Guaranty Trust и J. P. Morgan использовали все доступные средства, чтобы заставить меня уйти. Я собираюсь довести дело до конца или погибнуть при попытке". Трумэн считал себя честным деревенским парнем, которого не одурачат умные и наглые нью-йоркские типы, и у него была как культурная, так и политическая неприязнь к банку. Еще в юности он считал Пирпонта снобом, общавшимся с декадентствующими европейскими королевскими особами, и быстро уловил в Джордже Уитни чувство превосходства, презрение к маленьким сенаторам со Среднего Запада. "Мистер Уитни очень склонен чувствовать свое положение", - сказал он Бесс. "Он пришел ко мне в кабинет без четверти десять и рассказал, что собирается делать. Я просто спросил его, кто является председателем комитета, и он, как джентльмен, немедленно вышел и пошел дальше". Этот опыт оставил у Трумэна устойчивое представление о банкирах с Уолл-стрит как об умных, жадных и не понимающих опасностей, связанных с концентрацией богатства. Обычный правительственный бюрократ, по его мнению, был не более подходящим соперником для юристов Уолл-стрит, чем ягненок для мясника.
Слушания по делу Уилера породили врага Моргана, который в течение двадцати лет будет досаждать и J. P. Morgan and Company, и Morgan Stanley. Роберт Янг - самозваный техасский популист, работавший в нью-йоркской компании General Motors и сделавший состояние на коротких продажах во время краха 1929 года. Он ушел и создал собственную инвестиционную компанию, покупая акции для себя, президента GM Альфреда П. Слоуна-младшего и других руководителей автомобильной компании. После покупки крупного пакета акций Alleghany в начале 1930-х гг. он и его клиенты получили отказ от Morgans и Guaranty Trust в получении места в совете директоров. Янг никогда не забудет этого оскорбления.
После смерти Ван Сверингенов Янг и его компаньон Аллен Кирби, наследник состояния Woolworth, приобрели контроль над обанкротившейся империей Alleghany, все еще заложенной J. P. Morgan and Company и Guaranty Trust. Но вместо того чтобы стать уступчивым клиентом, Янг решил использовать Alleghany в качестве плацдарма для нападения на сам дом Моргана. В то время как другие бизнесмены отвергли "Новый курс", Янг ловко подхватил его лозунги и выставил себя в роли отважного аутсайдера, провозгласив своей миссией "спасение капитализма от капиталистов". На сайте он заявил, что хочет ослабить власть Morgans и его компаньонов. Ламонт был возмущен показаниями Янга перед подкомитетом Трумэна и вызвал его на ковер в 23 Wall. Это была выволочка, которая задела Янга на всю оставшуюся жизнь. Когда он сказал Ламонту, что намерен держать его в курсе своих планов по восстановлению Аллегани, Ламонт ответил: "Вы меня не поняли. Я хочу не только быть в курсе, но и помогать вам в вашей политике".
Для Юнга все открылось во вспышке света. Он часто повторял эту историю, как грешники пересказывают моменты своего обращения. Ламонт заставил его почувствовать себя "просто деревенским мальчишкой" и "буквально поставил меня на ковер, отшлепал и выгреб все угли за то, что я имел наглость разрабатывать... план, не обсудив его с Морганом".
Подстрекаемый бесцеремонным поведением Ламонта и воодушевленный слушаниями по делу Уилера, Янг возглавил восстание против гегемонии Моргана в сфере железнодорожного финансирования. Его главной мишенью стали эксклюзивные отношения, которых джентльмены-банкиры требовали от клиентов. Дом Морганов управлял выпуском ценных бумаг для железной дороги C&.O, которая входила в империю Alleghany. В ноябре 1938 года Янг и его коллеги-банкиры Гарольд Стюарт из чикагской компании Halsey, Stuart и Сайрус Итон из кливлендской Otis and Company подготовили ловушку для интересов Моргана. Янг отправился в Кливленд в частном железнодорожном вагоне вместе с Гарольдом Стэнли из Morgan Stanley и Элишей Уокером из Kuhn, Loeb на заседание финансового комитета C&O. Нью-йоркские банкиры рассчитывали провести закрытые переговоры о новом выпуске облигаций на сумму 30 млн. долл.
Стэнли и Уокер должны были знать, что что-то затевается, поскольку им было предложено представить закрытые предложения по данному вопросу. Это было беспрецедентно, чтобы партнер Morgan Stanley таким образом прибыл на заседание совета директоров. Стенли, несомненно, посчитав это большой уступкой, сообщил собравшимся, что разрешит компании Kuhn, Loeb выступить в качестве соменеджера наряду с компанией Morgan Stanley. В этот момент Янг произнес: "Господин Стэнли, нас не интересует реклама и то, чье имя стоит над чьим. . . . Нас интересует только то, что C&O получит за облигации". Янг неожиданно сообщил, что у него есть конкурентное предложение от Otis and Halsey, Stuart, которое принесет C&O на 3,5 млн. долл. больше, чем условия, предложенные Morgans и Kuhn, Loeb. Некоторые старые приверженцы Ван Сверингена в совете директоров все еще хотели принять традиционных банкиров с Уолл-стрит. Янг привел их в замешательство, пригрозив подать на них в суд, если они отклонят более низкое