о-банковских семьях вся тяжесть династии сразу ложилась на младенцев мужского пола. В отличие от публичных компаний, имеющих собственную корпоративную жизнь, частные купеческо-банковские товарищества часто опирались на имя, капитал и репутацию одной семьи. Если наследник (наследники) мужского пола отказывался идти в семейный бизнес, его приходилось закрывать. Таким образом, ожидания Моргана возлагались сначала Джуниусом на Пьерпонта, а затем Пьерпонтом на Джека. В обоих случаях давление бизнеса значительно усиливало типичные противоречия между отцом и сыном.
С самого начала отношения Пьерпонта с Джеком отличались от его отношений с Юниусом. Если Пьерпон страдал от порой удушающего внимания Юниуса, то Джек страдал от проклятия пренебрежения. Он жаждал любви отца, который казался ему слишком далеким и слишком самовлюбленным, чтобы удовлетворить его мальчишеские потребности. Между Джеком и его отцом всегда существовала некая дистанция, некий безымянный дискомфорт, который сильно отличался от интенсивного, мужественного взаимного увлечения Юниуса и Пьерпонта. И Пьерпонт, и Джек были застенчивыми, неуклюжими и воспитанными в духе новоанглийской формальности. Хрупкому, неуверенному в себе Джеку было трудно справиться с огромным вспыхивающим и ревущим двигателем знаменитого отца.
В отличие от Пьерпонта, который был диким, упрямым мальчиком, требующим твердой руки, Джек нуждался в отце, который подкрепил бы его слабеющее мужество, чего Пьерпонт не сделал. Джек был мягким и малоподвижным, в нем не было огня. Он учился в школе Святого Павла в Конкорде (штат Нью-Гэмпшир), где богатых мальчиков-подростков приучали к спартанскому распорядку дня янки. Они должны были еженедельно писать письма домой, но не могли получать подарки и вынуждены были искать карманные деньги у ректора. Если Пьерпонт писал юношеские эссе, восхваляя Наполеона, то Джек, казалось, больше защищал слабых. Объясняя, почему один из учителей был его любимцем, он признался: "Наверное, отчасти потому, что мне его жаль больше других - мальчишки его так достают". В 1880 году, в возрасте тринадцати лет, он расплакался, прочитав роман Диккенса "Дом-бей и сын" о суровом отце-магнате и его чувствительном сыне. Как и его собственный отец, Джек страдал от головных болей, которые продолжались несколько дней. Большой, неуклюжий и послушный, Джек любил воспитанных мальчиков, а не грубиянов, и уже в двенадцать лет говорил Фанни, что воздерживается от игры в шарики, потому что "это не окупает износ и потертость костяшек пальцев".
У Джека не хватило духу возразить своему грозному и далекому отцу. Там, где Пьерпонту хватило мужества противостоять Джуниусу, Джек молча надеялся на одобрение и опирался на мать в поисках эмоциональной поддержки. Отец показался ему человеком с буйным и переменчивым настроением. Особенно остро он переживал по поводу денег - темы, на которую наложено множество семейных табу. Как и молодой Пирпонт, Джек вел строгий учет своих расходов. Мы видим, как он записывал десять центов за библиотечный штраф в школе и относил расходы на "рождественские деньги" или "дедушкины деньги". Всякий раз, когда темы Пьерпонта и денег совпадали, Джек вздрагивал: "Ты же видишь, я не хочу делать с деньгами ничего такого, что не понравилось бы папе", - говорил он матери. "Папа так не любит, когда я обращаюсь к нему по поводу денег, что я ни в коем случае не хотел намекнуть, что он должен оплатить счет". Подобные чувства встречаются в его юношеских письмах.
Письма Джека к матери представляют собой наиболее полное описание жизни семьи Морганов; к сожалению, не сохранилось никаких сведений со стороны Фанни. Однако очевидно, что Джек был страстно привязан к своей матери. Чувствительные к меланхолии друг друга, они разделяли великую загадку Дж. Пьерпонта Моргана и утешали друг друга на протяжении сорока лет. Позже мы увидим Джека Моргана горьким стариком, а здесь он был пылким мальчиком, пылающим любовью и говорящим своей матери: "Дорогая, я люблю тебя, как ты знаешь, и сейчас я полон утешения при мысли, что увижу тебя меньше чем через неделю". Даже будучи подростком, он чувствовал себя защищенным по отношению к Фанни и иногда говорил скорее как родитель, чем как ребенок. Когда Фанни впала в депрессию и оказалась прикованной к постели - в письмах Джека есть много упоминаний о ее инвалидности, - он пытался ее подбодрить. В 1889 г. он писал: "Что касается твоих синих пятен, то я могу сказать только то, что делают все остальные: береги себя, чтобы не переутомляться, и борись с ними всеми способами, которые ты знаешь". В подростковом возрасте он был слегка озадачен, когда мать подруги охарактеризовала Фанни как "спокойную холодную незлобивую". Однако этот эпизод наводит на мысль, что Фанни могла быть отстраненной от внешнего мира и проявлять свои эмоции только наедине с собой.
Если Пьерпонт получил небольшое университетское образование в Геттингене, то Джек стал первым Морганом, получившим высшее образование, окончив Гарвард в 1889 году. У него было широкое, гладкое лицо, темные волосы, уложенные на макушке, и усы. Его учеба в Гарварде, совпавшая с джентльменскими соглашениями его отца, была свободна от бунтарства. В то время как Пирпонт ссорился с железнодорожными сатрапами в Нью-Йорке, Джек бездельничал, курил трубки и занимался джентльменством, проведя свой выпускной год за изучением свойств морских водорослей. Симптомом скромности и неуверенности Джека было то, что, когда он сделал в своей лаборатории захватывающее открытие, он списал его на удачу.
Как и его мать, Джек любил литературу, но мрачные мировоззрения его не устраивали. Приличный и брезгливый, он был обеспокоен трагическим финалом "Фауста" и находил "Даму с камелиями" депрессивной. В юной жизни Джека не будет туберкулезной Мими и слезливых приключений. Отправляясь на в Европу в 1887 г., он писал: "На борту есть только одна девушка, которую можно назвать красавицей, и я держался от нее подальше, потому что она показалась мне очень обычной". Он не флиртовал с опасными доктринами и уже был нетерпим к назойливым людям, создающим проблемы. "Я не знаю, почему так много людей... смотрят на бизнес, как на сточную канаву, в которой исчезают все амбиции и ум. Признаться, я и сам не вижу ничего плохого в том, чтобы заработать немного денег, если это можно сделать честно и разумно". Он был также весьма религиозен. В то время как другие молодые люди горячо обсуждали справедливость общественного устройства, Джека волновал вопрос о том, следует ли открыто осуждать азартные игры с кафедры.
Джек оставил меланхоличное свидетельство эмоциональной пропасти, разделявшей его с отцом. Он рассказал одну сатирическую историю, которая также многое говорит о самовлюбленности Пирпонта. Он пригласил однокурсника по Гарварду погостить в Крагстоне, и тот приехал на "Корсаре" вместе с Пьерпонтом. После знакомства Пирпонт сразу же зарылся в газету. Когда они приземлились, он сказал Джеку об однокурснике: "Это один из самых приятных молодых людей, которых я встречал".
Пьерпонт, по-видимому, считал Джека мягким и довольно пассивным, лишенным той смелости, которой он обладал в юности. В 1884 и 1885 гг. он организовал для сына охотничью поездку в Скалистые горы с Уильямом Рейнсфордом, настоятелем церкви Святого Георгия, который был большим любителем спорта. Джек подстрелил бигхорна и ночевал в занесенной снегом хижине - эти занятия, как надеялся Пьерпонт, закалят молодого человека. Тем временем интимная жизнь Джека по-прежнему ограничивалась матерью.
В 1889 г. Джек окончил Гарвард и познакомился с Джейн Нортон Грю, дочерью бостонского банкира и владельца мельницы Генри Стерджиса Грю. Происходившая из нескольких известных семей, включая Стерджисов и Вигглсвортов, Джесси, как называли Джейн, имела достойную бостонскую родословную. И все же, прежде чем дать согласие на брак, Морганы и Грю обступили друг друга и некоторое время принюхивались. Джек передал снобистскому Пьерпонту родословную Джесси и все время требовал возможности обсудить их возможный брак. Наконец Пьерпонт согласился поговорить с сыном во время своей следующей поездки в Бостон. В письме, одновременно гневном и тоскливом, Джек рассказал Фанни о том, что произошло:
В субботу папа телеграфировал мне, что будет в Бостоне через несколько часов и надеется увидеть меня. Он должен был приехать в 6:40 и уехать обратно в полночь, с компанией из двенадцати человек на ужин с корсарами. Я рассчитывал пробыть с ним около часа, но вместо этого его поезд задержался, и вместо встречи с ним я прождал под железнодорожным мостом под дождем целый час и имел восхитительную возможность проехать с ним от вокзала до клуба в одном вагоне с мистером Боудоном [партнером Пирпонта] и мистером Депью [в то время президентом New York Central]. Поскольку он не прислал мне ни одной Вашей телеграммы, ничего не сказал о планах Рейнсфорда и даже о том, точно ли он сам отплывает в среду, визит оказался несколько неудовлетворительным. Конечно, есть некоторые недостатки в принадлежности к занятому человеку, каким бы прекрасным он ни был, как я полагаю, Вы иногда убеждались.
Наиболее показательно то, как заканчивается письмо: Джек представляет себя и Фанни как обычных жертв Пьерпонта. Месяц спустя Джек, волнуясь и дрожа, рассказал Джесси о сложившейся ситуации. Пьерпонт ответил, что весной они с Фанни рассмотрят этот вопрос. Испугавшись отца, Джек всегда испытывал облегчение и благодарность, когда получал сочувственное внимание. После очередной встречи он сказал матери: "Мне трудно преувеличить мою благодарность за то, как папа принял мои откровения, и за то удовлетворение, которое я испытываю от того, что поговорил с ним. Это сделало меня менее синим, чем я был в течение нескольких месяцев". 11 декабря 1890 г. Джек и Джесси обвенчались в бостонской церкви на Арлингтон-стрит, и это бракосочетание попало на первую полосу газеты "Нью-Йорк Таймс".
Устная история, дошедшая до нас из семьи Морганов, утверждает, что Джек хотел стать врачом и стал банкиром только после того, как отец сделал это делом семейной чести. В 1892 году, в возрасте двадцати пяти лет, Джек стал партнером в банках Моргана в Нью-Йорке, Филадельфии и Париже. На протяжении двадцатилетнего делового сотрудничества Джек оставался внимательным наблюдателем своего отца, отслеживая его маниакально-депрессивные настроения и оказывая ему более щедрое сочувствие, чем получал в ответ, хотя к концу жизни Пьерпонта их отношения стали несколько более ровными.