Джек вошел в империю Морганов в критический момент. В июне 1893 года во время посещения австро-венгерского курорта Карлсбад умер Тони Дрексель, оставив после себя наследство, стоимость которого, по некоторым данным, составляла от 25 до 30 млн. долл. Передав Пьерпонту управленческий контроль в Нью-Йорке, семья Дрекселей сохранила контроль над компаниями Drexel and Company в Филадельфии и Drexel, Harjes в Париже. В октябре 1893 г. Энтони Дрексель-младший решил уйти на пенсию и посвятить себя светским удовольствиям, что позволило Пьерпонту укрепить контроль над взаимосвязанными партнерствами в Нью-Йорке, Филадельфии, Париже и Лондоне. На обеде в клубе Metropolitan - единственный раз в истории Morgan, когда партнеры из Нью-Йорка и Филадельфии сидели в одном зале, - он объявил о новом плане централизованного управления.
В ходе реорганизации 1895 г. компания Drexel, Morgan была переименована в J. P. Morgan and Company, а парижский офис стал называться Morgan, Harjes. Филадельфийский офис остался Drexel and Company, но семья Дрекселей ушла со сцены, и Пьерпонт назначил главой филадельфийского офиса Эдварда Т. Стотсбери, сына филадельфийского сахарозаводчика. В лондонском офисе J. S. Morgan and Company вскоре произойдет серьезная кадровая реорганизация. Среди четырех партнерств Моргана единственным общим знаменателем будет положение Пирпонта как всемогущего старшего партнера; его компаньоны, напротив, могут быть партнерами в некоторых, но не во всех фирмах. Пирпонт будет получать 35% прибыли объединенных домов. Теперь власть переходила из Лондона в Нью-Йорк, который оставался командным пунктом империи Морганов. Несмотря на многонациональный характер, империя Моргана будет базироваться в Америке, где непропорционально большой властью будут обладать партнеры в 23 Wall. Если Джуниус направил Пьерпонта в Нью-Йорк как менее значимый финансовый центр, то Пьерпонт направил Джека в Лондон, который вскоре должен был затмить Нью-Йорк. В преддверии беспрецедентного промышленного бума в Америке, который должен был привести к созданию огромных трестов, Дом Морганов как нельзя более кстати перенес центр тяжести на запад через Атлантику.
Громкое присутствие Пьерпонта Моргана на Уолл-стрит, 23, посетители могли наблюдать сразу же, как только входили в его застекленный, отделанный деревянными панелями кабинет. (Сидя на вращающемся стуле перед письменным столом с рулонной столешницей со стороны Брод-стрит, за которым зимой горел угольный камин, он поднимался, прохаживался и задавал вопросы своим партнерам по мере необходимости. Линкольн Стеффенс вспоминал, как он сидел в задней комнате со стеклянными боками и открытой дверью. Однако это ощущение доступа было иллюзорным, поскольку его властный взгляд мог превратить незваного гостя в студень. Он нервировал тех, кто задерживался у него в гостях, тем, что просто писал и не поднимал глаз. Стеффенс вспоминал, что "его партнеры не подходили к нему, пока он их не посылал, и тогда они выглядели встревоженными и вбегали, как конторские мальчишки". Даже партнеры называли его мистер Морган, или Старший. Так и сидел, выставленный напоказ, как карнавальная восковая фигура, человек, которого Бернард Барух назвал "величайшим финансовым гением, которого когда-либо знала эта страна". Он приглашал к близости, но затем отвергал ее; его аура была настолько устрашающей, что толпы людей расступались перед ним на тротуаре. Однажды, когда Крэгстон посетил епископ Епископальной церкви, Пирпонту удалось среди ночи остановить поезд на Вест-Шор, чтобы прелат смог вернуться в Манхэттен.
Существует множество историй о грубой нетерпеливости Пьерпонта и его экономном самовыражении. У него было мало внимания, и иногда он работал только с одиннадцати часов до трех-четырех часов дня, делая перерывы на бутерброд, пирог и кофе за рабочим столом. Спасая бизнес одного коммерсанта, он прервал его благодарные слова: "Нет, у нас сегодня трудный день. На это нет времени. Доброе утро". Немногие были посвящены в его мысли, и он часто имел свою собственную, не озвученную повестку дня. Журналист Кларенс В. Баррон рассказывает историю о молодом бостонском финансисте Ф.Х. Принсе, который обратился к Пирпонту за советом по инвестициям. Принс признался: "Я пожал мистеру Моргану руку, горячо поблагодарил его за большой интерес ко мне как к молодому человеку и сказал, что никогда не забуду его совета. В то время я знал, что он делает все возможное, чтобы погубить меня".
После смерти Джуниуса Пьерпонту пришлось ослабить свою автократическую хватку, поскольку объем работы перерос его потребность в доминировании. Он долго сетовал на свою неспособность делегировать полномочия - "такова моя природа, и я ничего не могу с этим поделать" - и не проводил официальных собраний своих партнеров вплоть до паники 1907 года. Несмотря на масштабность своего видения, Пирпонт был чрезвычайно внимателен к деталям и гордился тем, что мог выполнять любую работу в банке: "Я могу сесть за стол любого клерка, взять его работу там, где он ее оставил, и продолжить ее. . . . Мне не нравится быть в чьей-то власти". Он так и не смог полностью избавиться от зуда основателя, который хотел знать все мельчайшие детали бизнеса. Он ежедневно проверял кассовый баланс, хвастался, что может погасить все долги за два часа, безошибочно определял фальшивые цифры при сканировании бухгалтерской книги и лично проверял бухгалтерские книги каждый Новый год. Когда он находил ошибку, эффект мог быть незабываемым для ответственного сотрудника. "Он был совершенно огромным человеком, а голос у него был как у быка", - рассказывал Леонгард А. Киз, в то время офисный мальчик, который заводил золотые часы Tiffany на его столе.
Власть Пьерпонта Моргана расцвела в период резкого промышленного спада, начавшегося в 1893 году. Более пятнадцати тысяч коммерческих фирм потерпели крах, что привело к классовой войне и квазиреволюционным столкновениям во многих регионах США. Кровавый разгром сталелитейщиков во время забастовки в Хоумстеде в 1892 году уступил место безжалостному подавлению правительством забастовки в Пульмане в 1894 году. В этот период разорилось более шестисот банков, а наличные деньги стали настолько дефицитными в результате накопления, что брокеры торговали ими на биржах Уолл-стрит. Каждая компания, потерпевшая крах и реорганизованная банком, в итоге становилась его невольным клиентом. В 1892 году компания General Electric была образована путем объединения компаний Edison General Electric Company и Thomson-Houston Electric. Когда в следующем году новая компания потерпела крах, Пьерпонт спас ее и тем самым обеспечил будущую лояльность GE к Дому Моргана.
Из-за долгов и чрезмерного строительства более трети железнодорожных путей страны оказались под угрозой ликвидации, и английские инвесторы призвали Пьерпонта навести порядок в отрасли. Не выдержав джентльменских соглашений, Пирпонт попытался применить другой подход к созданию железнодорожных картелей: он реорганизовывал обанкротившиеся дороги и передавал контроль над ними себе. Тогда он не будет зависеть от прихотей правительства или враждующих железнодорожных начальников. Реорганизовав железные дороги, он поднялся на новую ступень власти, недостижимую ни для одного частного предпринимателя. В длинный список железных дорог, попавших под его контроль, вошли Erie, Chesapeake and Ohio, Philadelphia and Reading, Santa Fe, Northern Pacific, Great Northern, New York Central, Lehigh Valley, Jersey Central и Southern Railway. Практически все обанкротившиеся дороги к востоку от Миссисипи в конечном итоге прошли через такую реорганизацию, или, как ее еще называют, морганизацию. Было организовано около 33 тыс. миль железных дорог - одна шестая часть всех путей страны. Совокупный доход компаний приблизился к сумме, равной половине годовых поступлений правительства США.
Трудно преувеличить влияние, которое приобрел Пирпонт. В то время железные дороги составляли 60% всех выпусков на Нью-Йоркской фондовой бирже. Акции коммунальных и промышленных предприятий считались слишком спекулятивными для страховых компаний и сберегательных учреждений, поэтому железные дороги сами по себе попали в категорию "голубых фишек". Кроме того, выдавая бесплатные пропуска политикам, железные дороги оказывали гигантское подкупающее влияние на законодательные органы штатов. Поскольку его банк превратился в гигантскую мельницу для обанкротившихся железных дорог, Пирпонт регулярно получал гонорары в размере $l млн.
В результате морганизации сократились постоянные расходы железных дорог, а кредиторы были вынуждены обменять свои облигации на облигации с более низкой процентной ставкой, что позволило дорогам возобновить обслуживание долга. Пирпонт также наложил залог на обширные земельные и минеральные владения железных дорог, чтобы деньги не могли быть перенаправлены на другие предприятия. Почти сто лет спустя судебное дело показало, насколько обязательными были эти договоренности. В 1987 г. компания Burlington Northern Railroad попыталась освободиться от обязательств, наложенных Пирпонтом на облигации ее предшественницы - Northern Pacific, попавшей в 1893 г. под опеку. Он наложил залог на 1,9 млн. акров земли и 2,4 млн. акров прав на полезные ископаемые, оговорив, что все вырученные средства должны пойти на улучшение дороги. По оценкам аналитиков, стоимость угля, нефти, газа и других полезных ископаемых на затронутых землях составляла миллиарды долларов. Не выходя из могилы, Пирпонт четырежды встал на защиту кредиторов.
В качестве дополнительной гарантии того, что дороги больше не будут разбазаривать деньги, большая часть их акций была передана "голосующим трастам". Обычно это был эвфемизм для Пьерпонта и трех-четырех его приближенных, которые управляли железными дорогами, как правило, в течение пяти лет. Это было продолжением старого трюка Пьерпонта - обмена денег на власть, и оно узурпировало коммерческую власть в невиданных в истории банковского дела масштабах. Теперь банкир не просто финансировал и консультировал своих клиентов, теперь он неп