Наиболее ярко новая эра проявилась в Китае. Как и в случае с Гондурасом, Дом Морганов не испытывал особого восторга от такой зарубежной операции. Отсталый и разросшийся, не имеющий центральной армии и современного бюджетирования, Китай конца прошлого века оказался не по зубам иностранным банкирам. Его чиновники прекрасно умели настраивать одну группу иностранных кредиторов против другой. (Банкиров обвиняли в том, что они используют ту же стратегию в отношении китайских чиновников). Это не только породило недовольство банкиров, но и способствовало возникновению на Уолл-стрит предвзятого отношения к древнему врагу Китая - Японии.
Французы, немцы и англичане уже прочно обосновались в Китае, контролируя свои сферы влияния. Европейские банкиры появились в Китае в конце XIX века, когда у провинциальных китайских купцов не хватало капитала для строительства железных дорог. В 1899 году государственный секретарь Джон Хэй провозгласил политику "открытых дверей" в отношении Китая, которая должна была гарантировать неограниченный доступ иностранцев. Однако при Тафте "открытые двери" превратились в грубое требование США о включении в состав Китая наравне с европейскими державами.
В 1909 г. Госдепартамент подтолкнул неохотно идущий навстречу Уолл-стрит к участию в китайском бизнесе. Консорциум британских, французских и немецких банков уже почти завершил переговоры о предоставлении кредита в размере 25 млн. долл. на строительство железной дороги Хукуанг, ведущей из Шанхая в Кантон. К большому огорчению европейцев, Госдепартамент потребовал равной доли для американских банкиров. Как писал Герберт Кроли, "большинство этих банкиров вошли в группу не потому, что искали китайские инвестиции, а для того, чтобы обязать администрацию".
Государственный департамент поставил Дом Моргана во главе группы американских банкиров, в которую входили Kuhn, Loeb, National City Bank и First National Bank. Всего за несколько лет до этого эти фирмы злобно ссорились во время "уголка" Northern Pacific. Теперь Вашингтон объединял их в инструмент национальной цели, полагая, что единство банкиров усилит американское влияние за рубежом. Когда Джек сообщил своему отцу в Лондон об этом соглашении, Пирпонт не смог подавить в себе инстинкты соперника. "Мне это нравится, - ответил он, - но, строго конфиденциально и только для твоего собственного использования, важно, чтобы J. P. M. & Co. была ведущей и ее имя упоминалось первым. Полагаю, что этот факт уже известен, но его нельзя упускать из виду".
Заседания Американской группы проходили в доме 23 по Уолл-стрит, где председательствовал Гарри Дэвисон, а за ниточки дергал Госдепартамент. Обычно властный и добродушный, Дэвисон не мог справиться с управлением. Он проинструктировал Тедди Гренфелла в Лондоне: "Думаю, будет очень мудро, если вы вскользь, но твердо укажете всем, с кем вы вступаете в контакт, что это предложение правительства, а не банкиров". Популярная пресса приветствовала последний залп в войне между Морганом и Белым домом, полагая, что теперь охотники за трастами заставили банкиров бежать. Тем временем Дэвисон стонал: "Продолжаем полностью руководствоваться желаниями Государственного департамента". Банкирам, гордившимся своей жесткой независимостью от правительства, было трудно смириться с этой новой смирительной рубашкой.
Тедди Гренфелл, партнер компании J. S. Morgan and Company (вскоре ставшей Morgan Grenfell), представлял американскую группу в ее отношениях с британскими, французскими и немецкими банкирами, входящими в китайский консорциум. И сейчас, и в будущем он будет важным посредником между Уолл-стрит и британским правительством. Скрепленные между собой внутренними болтами, банки Моргана во многих вопросах действовали автономно. Это была непростая ситуация, чреватая конфликтами, поскольку нью-йоркский и лондонский банки всегда чутко реагировали на запросы правительств своих стран. Например, в 1908 г. J. S. Morgan and Company по просьбе Министерства иностранных дел отказал в предоставлении турецкого кредита, а на следующий год, когда бюрократические ветры переменились, продлил его. До тех пор пока интересы Великобритании и США совпадали, эта ситуация не представляла проблемы. Но здесь был зарыт конфликт, который впоследствии разорвет англо-американскую империю Моргана. Как бы он ни маскировался, Дом Моргана был не транснациональным банком, а американским банком, имеющим партнерские отношения за рубежом. Успокоить и США, и Великобританию было невозможно.
С 1909 по 1913 год Американская группа служила проводником всех сделок Моргана с Китаем. Ее представителем в Китае был самый лихой и авантюрный агент в истории Morgan - Уиллард Дикерман Стрейт. Жизнь Штрайта похожа на шпионский триллер. Только что окончив Корнеллский университет, он работал в Императорской морской таможенной службе в Пекине и изучал мандаринский язык. В 1904 г. он отправился в Японию, чтобы сделать репортаж о русско-японской войне для агентств Рейтер и Ассошиэйтед Пресс. Один из его друзей в те годы описал его на сайте как "высокого, стройного, с рыжевато-коричневыми волосами, с необыкновенной откровенностью и обаянием манер". Ведя репортаж из Сеула (Корея), он познакомился на ужине с Эдвардом Гарриманом, и это знакомство изменило его жизнь. В то время Гарриман контролировал железную дорогу Union Pacific Railroad и пароходную линию Pacific Mail, которые он рассматривал как первые два звена кругосветной транспортной системы. Он привлек энтузиаста Страйта, чтобы выиграть важнейшее железнодорожное сообщение с Китаем. Затем, в 1906 г., Тедди Рузвельт пригласил Стрэйта в Белый дом, сказав, что он набирает молодых способных студентов из Лиги плюща для работы на дипломатической службе и привлечения американских компаний за рубежом. Чтобы помочь Гарриману в его начинании, Рузвельт назначил Страйта - ему тогда было всего двадцать лет - генеральным консулом США в Мукдене, оживленном железнодорожном центре в Маньчжурии. Он должен был стать единственным представителем Госдепартамента к северу от Великой стены.
В те времена Маньчжурию красочно описывали как "кабину пилота" Азии, место столкновения российских и японских имперских интересов и борьбы европейских держав за влияние. Никто не мог в полной мере насладиться этим романтическим перекрестком, как Уиллард Стрейт. Он представлял собой невероятную смесь откровенного империалиста и молодого идеалиста, рассматривая американских банкиров как буфер против японских и русских посягательств в Маньчжурии. Прикрывая долларовую дипломатию мантией альтруизма, он считал, что единство иностранных банкиров не позволит ни одной стране эксплуатировать Китай. В конечном итоге этот аргумент был разоблачен как корыстное американское заблуждение. Но Страйт был молод и пылок и легко убедил себя в своей спасительной миссии.
Будучи приближенным мандаринов маньчжурского двора, он обладал поэтическим чутьем, делал акварельные зарисовки очередей уличных торговцев и иллюстрировал книгу о Китае. Он пел киплинговские стихи, бренча на гитаре, и любил темы имперских завоеваний. Его письма были приправлены яркими экзотическими образами, в них Китай описывался как "штормовой центр мировой политики", место, "где все более или менее шпионят за всеми остальными". В 1909 г. он познакомился с одной из богатейших наследниц Америки Дороти Уитни, и через два года они обручились. Она была осиротевшей дочерью Уильяма К. Уитни, бывшего военно-морского секретаря, сделавшего состояние на табаке, тяге, автомобилях и биржевых спекуляциях, и унаследовала 7 млн. долл. Недавно став президентом Юниорской лиги в Нью-Йорке, она совершала турне по Китаю, когда познакомилась со Страйтом. Она обладала диким, романтическим чувством, которое совпадало с его собственным. В Пекине, вспоминала она, они "гуляли вдоль городской стены на закате и смотрели на мягкое сияние далеких фиолетовых холмов". Дороти и Уиллард Страйт прошли через бурные события революционного Китая с невозмутимостью пары из элегантного голливудского фарса.
В 1909 году Страйт был назначен представителем Американской группы банкиров. У него было достаточно юношеского идеализма, чтобы многое из того, что он видел в группе, вызывало беспокойство. Летом 1910 г. он работал на Уолл-стрит, 23 - он считал этот адрес хорошим предзнаменованием, поскольку номер улицы совпадал с днем рождения Дороти, - и был потрясен тем, как Дом Моргана руководил Государственным департаментом. Дэвисон, возможно, и не одобрял правительственный контроль, но Стрэйт смотрел на вещи совершенно иначе. Когда Пирпонт сказал Дэвисону: "Вы могли бы дать понять, что, когда мы хотим обсудить что-то с правительством США, нам нужен [государственный секретарь], а не [помощник секретаря]", - тот ответил: "Это не так". Страйт сардонически заметил: "Нетрудно было понять, где в этой стране находится реальная власть". Пирпонт мог быть таким властным, потому что госсекретарем был Филандер К. Нокс, который, будучи генеральным прокурором при Рузвельте, подал иск против Northern Securities Company. Нокс послушно приезжал на Уолл, 23, всякий раз, когда хотел выступить перед Американской группой.
В 1910 г. китайское предприятие вышло за рамки железнодорожного займа и включило в себя масштабный кредит в размере 50 млн. долл. на проведение валютной реформы. Уиллард рапсодировал о новом займе Дороти: "Это история... и большая история - игра за империю". Китайцы возражали против положения, согласно которому новым контролером китайских финансов должен был стать западный советник. В качестве компромисса на эту должность был незаметно назначен голландец. В 1911 г. Страйт и представители Англии, Франции и Германии подписали договор о займе с китайскими чиновниками. Уиллард с воодушевлением писал Дороти: "Мы все устроили так, что можем практически диктовать условия валютной реформы Китая. Если подумать о том, что мы держим руку на пульсе при разработке первой настоящей надежной финансовой основы для страны с населением в 400 миллионов человек, то это очень выгодное предложение".